– Нет. – Какое совпадение, мне тоже. Вот, решила подлечиться. – Я выразительно отсалютовала бокалом. – А заодно провалить задание. – Арктур отнял у меня опустевший графин. – Это крепленое вино. – Отлично. Дополнительная крепость мне не повредит. – Я с пьяной улыбкой похлопала по дивану. – Составишь компанию? – Только если не будешь допивать. Я убрала бокал на кофейный столик. Арктур сел рядом со мной. – Позволь полюбопытствовать, с чего тебя вдруг потянуло на алкоголь? – спросил он. – А тебя? – Унять боль. Полагаю, ты преследуешь аналогичную цель. – Гениально, – похвалила я, заваливаясь на бок. – Оказывается, у меня больше нет дома. И неизвестно, будет ли. Арктур отвернулся к окну: – Меня терзает тот же вопрос. Его родина лежала в руинах, а моя – в тени Якоря. По милости Сайена мы превратились в бесприютных скитальцев. – Люди не помнят, как появились на свет. Онейромант ничего не забывает, – сменил тему Арктур. – Я родился в лесу, среди кромешной тьмы. Повсюду цвел амарант, в кронах пели птицы холь. – Поток синего фонарного света смягчил суровые черты, сейчас в облике Арктура сквозила диковинная, почти неземная красота. Лишь кое-какие мелкие, почти неуловимые детали выдавали в нем не человека. – За исключением птиц, в лесу царила гробовая тишина, недостижимая по эту сторону завесы. Между деревьями серебрился ручей. Минуя владения Мезартимов, он сливался со Скорбью и единым потоком впадал в Бездну. – Бездну? – Портал из нашего мира в эфир. Когда души смиряются со смертью и готовы обрести последний приют, мы подводим их к Бездне и они устремляются вниз. – Интересно, что все-таки происходит после смерти, – шепнула я, протрезвев (чего, собственно, и добивался Арктур). – И есть ли он вообще, последний приют? – Моталлаты утверждали, что владеют сокровенным знанием. Якобы их послали Енакимы, высшие существа, творцы эфира, и наказали нам почитать их. Однако кое-кто из рефаитов взбунтовался, и Нашира слыла самой ярой противницей нового уклада. – Но ты не разделял ее сомнения? – Я разделял веру наших правителей. – А сейчас? – С возрастом оснований для слепого поклонения все меньше. Если высшие создания существуют, почему они не предотвратили войну? Почему не препятствовали водворению Сайена? Почему допустили этот кошмар? О войне Арктур рассуждал, как и подобает бессмертному. Поистине, время – лучший лекарь. – В твоих воспоминаниях мелькал образ дома, – призналась я. – Там безумно красиво? Рефаит молча кивнул в ответ. – Тяжела доля изгнанника, – добавил он чуть погодя. В моих воспоминаниях остались поля в обрамлении желтого благоухающего утесника – извечной приманки для пчел. Под бескрайним небом – зеленеющие холмы, увенчанные старинными замками. Фруктовый сад, усеянный золотыми яблоками-падалицей. Иней на калитке. Горы – белоснежные зимой и зеленые в другие времена года. За двенадцать лет многое стерлось из памяти, наверное, я чересчур идеализировала Ирландию, но тем не менее рвалась туда всем сердцем. – Мне бы хотелось взглянуть на твой родной край, – сообщил Арктур. – Мне тоже. Образ Ирландии хранился в моем лабиринте. Арктуру не составит труда пробраться на задворки моего сознания и воскресить запертые там воспоминания. Но попросить я не отважилась. – Если загробный мир обречен на гибель, ты сумеешь обрести приют на нашей стороне завесы? Арктур медлил с ответом. – Да. По крайней мере, временно. Повисло тягостное молчание. Гостиная качалась, как маятник. – Зачем пуповина связала нас двоих? – пробормотала я еле слышно. – Почему именно мы? Почему сейчас? – Хотел бы я знать… Низ живота словно налился свинцом. Влечение сломило возведенные мною стены, я опомниться не успела, как развернула Арктура к себе лицом. Наши взгляды встретились. – Тебе не досаждает наша связующая нить? – шепнула я. Комната словно наполнилась электрическими разрядами. – Нет, – одними губами отозвался рефаит. – С тобой я обретаю пристанище и как будто вновь оказываюсь дома. У меня вырвался смешок. – Призрачные странники по натуре скитальцы, им чужд Якорь. Поэтому Сайену я как кость поперек горла. – Мой палец скользил по суровому, словно вытесанному из камня лицу. – С таким пристанищем ты обречен скитаться вечно. – Мне не впервой совершать глупости, Пейдж Махоуни. От саркса веяло теплом. Крепкие, четко очерченные скулы противоречили его зыбкой, пограничной природе. Он казался таким человечным. Осязаемым. Настоящим. Мне вдруг захотелось отринуть условности и разгадать тайну этого сфинкса. Захотелось снова проникнуть в его лабиринт и слиться в медленном танце с самым глубинным, самым потаенным «я». Захотелось прильнуть к его призрачной оболочке и познать ее – его, как не доводилось никому прежде. Его взгляд – точно неизведанный мир, дверь в бесконечность. Еще я мечтала очутиться в его объятиях, снова прильнуть к его губам. Мечтала пробудить в нем страсть. В жилах забурлила кровь. Переместив ладонь на затылок рефаита, я притянула его к себе. – Пейдж. Стальные пальцы сомкнулись на моем запястье. Очнувшись от его прикосновения, я заглянула в пылающие глаза и прошептала: – Наконец-то мы с тобой одни. – Моя рука легла на широкую, мускулистую грудь. – Хочу тебя. – Это говорит алкоголь, а не ты. – Самая натуральная я, только без маски. – Я потерлась о его шею. – Напротив, ты прячешься за маской, чтобы скрыть страх, – ласково укорил Арктур. – Доверие не терпит мишуры. Предпочитаю видеть тебя в истинном свете, юная странница. И сам открывался тебе без утайки. Нужно убедить его, что все происходящее – правда, а слова, произнесенные из-под маски, самые искренние. Нужно рассказать про четвертую карту, Влюбленных, предостережение «Не отрекайся». Но язык не ворочался, мысли разбегались, как тараканы. – Пейдж. – Арктур стиснул мою болтающуюся голову ладонями. – Встать сможешь? Гостиная вертелась, словно карусель. Арктур подхватил мое обмякшее тело и поднялся. – У тебя потрясающие скулы, – забубнила я ему в грудь. – Ты хоть представляешь насколько? – Спокойной ночи, Пейдж. Он отнес меня в спальню, уложил набок и подсунул здоровую руку мне под голову. Едва коснувшись подушек, я провалилась в забытье. Я судорожно дернулась, заворочалась – и проснулась. Голова была чугунная и норовила лопнуть. Обрывки воспоминаний. Мои пальцы скользят по его скулам. Два голоса, но слов не разобрать. Все смутно, как в тумане. Зато обуревавшая меня страсть запомнилась чересчур ясно. Арктур наверняка ощущал через пуповину мое влечение – сладостное и тягучее, словно летний мед. Угораздило же меня напиться и поставить под угрозу успех миссии, от которой зависело слишком многое. Близилась половина пятого утра. Заспанная, я включила лампу и, стараясь не делать лишних движений, облачилась в приготовленный накануне наряд. Каждый вдох ножом впивался под лопатку. Кожа приобрела сероватый, «газетный» оттенок. Выпрямив волосы и капнув в глаза затемнителем, я сунула в карман конфигуратор и на цыпочках прокралась в гостиную. Арктур, по всей видимости, еще не проснулся, однако графин с вином стоял на прежнем месте. Выплеснув остатки крепленого в раковину, я через силу проглотила целый стакан воды. Влага возымела целительный эффект: в памяти всплыли разрозненные фрагменты разговора, поза, в которую меня уложили, чтобы не захлебнулась рвотой. Да, вечер определенно удался… – Ты рано, – заметил рефаит с порога. – Сама в шоке. – Я откинула гладкие пряди со лба. – Слушай, прости за вчерашнее. Выпивка явно не мой конек. Кстати, – затараторила я, прежде чем Арктур сумел вклиниться, – тебе не обязательно идти со мной. Лучше займись граффити, выясни, кто еще в цитадели на нашей стороне. Пора поискать союзников в цитадели.