Он увез нож домой, спрятал в ящик стола и часто доставал, грел в руках, перечитывал записку и снова тосковал, бесконечно тосковал. Шли дни, и иногда тоска отступала, чтобы потом наброситься с новой силой. Обычно она подстерегала его на выходных, когда он приезжал в свое имение. Кралась за ним по длинным коридорам фамильного поместья, затаившись, выжидала, пока барон ляжет спать, и накидывалась снами и воспоминаниями, выгрызая все внутри. Было время, когда он как одержимый начал смотреть светскую хронику, ожидая, покажут или нет в выпуске тонкую фигурку принцессы. Байдек наблюдал, как Василина посещала больницы и школы, встречалась с делегациями других государств, давала благотворительные обеды, участвовала в балах и торжествах. И со временем, глядя на кадры, где его принцесса кружилась в танце с каким-то кавалером, Мариан со всей отчетливостью понял, что он — наивный глупец, придумавший себе невесть что. Даже если на секунду представить, что ему бы позволили жениться на Василине, жизнь жены военного не для нее. А он не создан для дворцовой суеты и праздности. Между ними глубочайшая пропасть, и пусть его род и до баронства был одним из древнейших в королевстве, это не делает его возможным мужем для принцессы. Да и с чего он взял, что она согласилась бы? Принял ее природную доброту и заботу за какие-то чувства, которых и быть не могло. И Василина уже наверняка забыла о нем. А ему, хоть забыть о ней и не получится, нужно жить и возвращаться к спасительному хладнокровию. В конце концов, он получил свои минуты счастья, и не дерзостью ли было рассчитывать на большее? Королева мудра и своим решением не только спасла дочь от неравного брака, но и дала ему время осознать всю нелепость своего поведения. Слуги с удивлением восприняли приказ разобрать все телевизоры в поместье по домам, но задавать вопросы никто не решился. Молодого хозяина поместья Байдек уважали и любили. И когда Василине исполнилось восемнадцать, Мариан, конечно, не пришел просить ее руки снова. К этому времени он уже понял, что в устах королевы это был просто вежливо оформленный отказ, который он, не привыкший к иносказаниям, принял за проблеск надежды. Часть четвертая Глава 1 Вторая половина сентября, Иоаннесбург Люк Кембритч Говорят, в начале времен, когда Триединый создавал этот мир, он так утомился, что обустраивать его сил уже не хватило. Ну или, сделав самую сложную работу, Всевышний, как любая творческая личность, потерял интерес и полетел творить что-то новое. Как бы там ни было, чувство ответственности у него все-таки присутствовало, и он решил переложить остальную работу на плечи помощника, дав ему крупицу божественной силы. Но немного перестарался, и помощников оказалось целых шесть. Они-то и стали источниками стихий для магии и новыми богами для мира. Люк не был особо набожным человеком и в храмах бывал редко, в основном тогда, когда отвертеться уже не было возможности. Свадьбы, похороны и большие праздники, во время которых вся аристократия вдруг становится донельзя религиозной и устремляется в святилища — не в какие-то, а в центральные, огромные, с удобными скамеечками — чтобы и себя показать, и других посмотреть, и не сильно утомиться при этом. Никто не препятствовал устраивать святилища и храмы для одного или нескольких богов, да и в богатых домах обычно была комнатка, засыпанная белым песком, на котором стояли статуэтки богов, ждущие подношений. Но все-таки ортодоксальный храм был именно таким, в какой сейчас пришел Люк. Круглый двор с расположенной в центре статуей Триединого, всегда удивлявшего Люка какими-то ящероподобными мордами. Творец мог бы быть и посимпатичнее. Окружавшие его изваяния вполне человекообразных богов стояли дружным полукругом. Строгая и нежная Синяя Любовь Воды с обнаженной грудью. Свирепый Красный Воин Огня, великий кузнец с молотом в руке. Белый Целитель Жизни, он же божественный Воздух, Желтый Ученый Разума — всемирная гармония. И Зеленый Пахарь Земли, который суровым лицом и мощным торсом совсем не походил на мирного земледельца. И только статуя Черного Жреца Смерти сиротливо стояла где-нибудь в уголочке или вовсе была задрапирована тканью. Убрать ее не смели, но и поклоняться ему в Рудлоге запрещалось. Традиции традициями, но магический прогресс оставил и здесь свой отпечаток — большой храмовый двор, усыпанный белым песком, закрывался сверху водно-воздушным куполом, чтобы приходящие барышни не месили грязь своими туфельками, если пойдет дождь или снег. Внутри всегда было тепло. Люк, вздохнув, перехватил трость, достал пузырьки с ароматическими маслами и совершил положенный ритуал возлияния — в чаши, выдолбленные в пьедесталах у ног пяти статуй. Черному жертва была не положена. Масла (каждому свое, и не дай боги перепутать) впитались в пористый камень без следа. Ничего не произошло, Великие Стихии взирали на забредшего к ним грешника с полуулыбками на величественных лицах. — Рад вашему рвению, лорд Кембритч, — у входа во внутренний храм, где велась вся хозяйственная деятельность, а дальше, в закрытых помещениях, жили монахи, никогда не появляющиеся на людях с открытым лицом, стоял невысокий белый как лунь старичок. Он выглядел немощным и очень старым, но эта немощность была кажущейся. Его Священство легко мог скрутить с десяток боевых магов одним движением брови. Другое дело, что дураков нападать на него не было — боги требовали от своих избранников обет не атаковать и использовать силу только в крайних случаях, для защиты, но и силы этой отмеряли с лихвой. — Ваше Священство, — Люк поклонился, — спасибо, что согласились принять меня. — Это не я, — легко ответил старичок, — меня благословили на помощь вам. Они прошли в покои, в аскетично обставленный кабинет священника, пропахший маслами, и Его Священство, сняв накидку, долго усаживался на жесткий стул без спинки, жестом предложив Люку сесть на такой же. «Вообще он, конечно, мог бы позволить себе и мягкое удобное кресло под спину, — подумал Люк, — вряд ли боги обладают настолько садистскими наклонностями». — Итак, лорд Кембритч, суть вашего дела я понял, — благожелательно молвил старый служитель, пронзительно глядя на него. — Но меня благословили помочь вам при одном условии. — Каком же? — осторожно и несколько нервно спросил Люк. Кто знает этих помощников Триединого, еще заставят обет какой соблюдать или в монахи податься. Старик улыбнулся, глядя на заерзавшего лорда. Трудно знать все наперед, но зато как интересно наблюдать за теми, кто не знает! — В ближайшие дни у вас должен состояться разговор с отцом. Он сделает вам… некое предложение. И вы согласитесь. Люк криво ухмыльнулся. — Вообще-то разговор должен был состояться еще позавчера. И, зная папеньку, не уверен, что он не предложит мне пойти и утопиться. Кембритч снова вспомнил, как орал в трубку его родитель, когда он, приехав после встречи с Мариной, сонно сообщил папаше, что встречи не случится, потому что он всю ночь пил, гулял и играл и теперь будет спать. Ничего, Люк тоже с удовольствием поорал в ответ. — Знаю, — мягко сказал Его Священство. Глаза его смеялись. — Обещаю, это не больно и даже повысит ваше материальное благосостояние. Лорд Кембритч задумался, рука машинально потянулась к пачке сигарет, он вытащил одну, покрутил, затем вспомнил, где находится, и со вздохом убрал обратно. Священник все так же весело наблюдал за ним. В принципе, что он теряет? Нет, наверняка это какая-нибудь гадость, на которую сам, без божественного нажима не согласился бы. С другой стороны, папенька постоянно пытается привлечь сына к работе парламента, может, это и есть его желание? Соглашаться неизвестно на что не в стиле виконта, но был в этом и какой-то азарт. А Люк был игроком. А еще больше он любил раскрывать тайны, и если это обещание поможет ему пополнить список своих побед, то так и быть. — Согласен, — наконец произнес Кембритч, и рука снова дернулась к сигарете. — Вот и отлично, — окончательно развеселился служитель Великих Стихий. — Вы можете курить, лорд, не стесняйтесь, я переживу. — Нет уж, — пробормотал Люк, — я, пожалуй, потерплю. А то вдруг божественные наши господа бонусом еще и курить бросить потребуют. Скажите лучше, вы нашли его? Он действительно здесь? Дело крайне важное. — Вы даже не представляете, насколько, — со внезапной серьезностью сказал самый могущественный человек в Рудлоге, протягивая собеседнику увесистый конверт. — От встречи он отказался, но просил передать вам это. Люк почувствовал странное разочарование. Кембритчу очень хотелось увидеть человека, про которого даже его начальник говорил с примесью благоговения. И который после переворота уничтожил более десятка самых влиятельных на тот момент людей, чем дал возможность повернуть жизнь в стране в нормальное русло. И хотя Люк не разделял подобных методов, все-таки он был сыщиком, а не убийцей, понять, каким образом Стрелковский в одиночку, когда его искали, обходил охрану и собирал свою кровавую жатву, было бы познавательно. Письмо Люк прочел уже дома. «Лорд, — было выведено четким острым почерком, — меня настойчиво попросили дать вам информацию, объяснив, какие последствия может иметь для страны мое молчание. Я скажу прямо — эта страна заслуживает всего с ней происходящего. Но я многим обязан Его Священству, который передал мне приказ тех, коих ослушаться я не имею возможности. Я не знаю, где могут быть принцессы и живы ли они вообще. Я пытался их найти, но в одиночку это было невозможно. В ваших руках мощь Зеленого крыла, и вам легче. Но я не буду желать вам удачи. Если они живы, то после всего случившегося заслуживают невмешательства в свою жизнь. Ради памяти их матери. Но если вы их найдете, я не знаю, какие доводы нужно будет привести, чтобы организовать возвращение рода Рудлогов на трон. Тем не менее я подробно изложу события последних дней, предшествовавших перевороту, и события самого дня. Возможно, это вам поможет». Далее следовало длинное, подробное и очень конкретное изложение случившегося, напомнившее Люку отчет их Управления, в котором Стрелковский педантично описывал все значимые и не очень события, как и пообещал. Заканчивалось письмо припиской: «Передавайте привет Тандаджи. Я рад, что именно он сменил меня на этом посту. Возможно, мы с ним еще увидимся. И.И.С.». Люку действительно многое стало ясно, и он, закурив и налив себе коньяка, еще раз, медленно, обдумывая детали, перечитал письмо Стрелковского. Значит, исчезли сестры и раненый принц-консорт после того, как королева сорвала с шеи какую-то подвеску и выкрикнула какое-то заклинание. И последние дни во дворце присутствовал маг, Алмаз Григорьевич Старов, которого Кембритч тоже разыскивал. И, вероятно, он сможет объяснить, что это была за подвеска и куда она могла девочек забросить. Секретарь ректора МагУниверситета после напоминающего звонка дала следующий ответ: нынешнее местонахождение мага неизвестно, однако у Старова есть дом в Великой Лесовине, и он часто там бывает. Но на звонки сейчас, видимо, в связи с землетрясением, не отвечает. И продиктовала адрес. «Значит, Лесовина, — Люк выпустил струю дыма в потолок, — все сходится в Лесовине. И с Байдеком там в конце недели встреча будет. Сразу двоих закрою. И Марина, кстати, тоже там…» Он хмыкнул, помимо воли вспоминая их первый шальной поцелуй в коридоре госпиталя, и слегка улыбнулся. Чудная девчонка, такая сладкая и колючая. Ни капли робости или благоговения перед лордом, обратившим на нее свое внимание. И ни капли доступности. Его натура преследователя и охотника вся изнывала от желания раскусить этот крепкий орешек, победить, завоевать и покорить. Снять с нее доспехи и доказать, что он сильнее, перевести их противоборство в жаркую и полную наслаждения горизонтальную плоскость, чтобы Марина стала покорной, томной и нежной от его ласк и просила еще и еще. И только одна деталь отрезвляла Кембритча. Когда Люк прочитал в письме, что принц-консорт потерял в противостоянии с демоном руку, его охотничий инстинкт взвыл как пожарная сигнализация. Потому что он слишком хорошо помнил, как Марина рассказывала, что у ее отца тоже нет руки. Не слишком ли много совпадений для одной провинциальной семьи? Ангелина Ангелина уже вторую неделю работала с второклашками, и всю эту неделю ее не покидало ощущение абсолютного счастья, давно подзабытого за эти семь лет. Дети были разные, вредные и воспитанные, крикливые и тихие, но на удивление слушались ее так, будто она за послушание выдавала им шоколадные конфеты. Она словно вернулась в тот период, когда все смотрели ей в рот и подчинялись, и пусть сейчас это были семи-восьмилетние детки, ощущение, что она нужна хоть кому-то, кроме своей семьи, стало для нее живительной пилюлей. По сути, на попечении Ангелины остались Каролинка да отец, сестры разъехались по институтам и работам, и стало, конечно, гораздо легче. И даже появилась надежда на то, что они сумеют выбраться из этой нищеты и потихоньку обустроить нормальную жизнь. Не все же жить на огороде и тратить те деньги, которые зарабатывала Марина или присылали Василина с Марианом. Директор, проходя мимо новой учительницы, все косился недоверчиво, посетил вместе с завучем несколько уроков, но уходя, даже сдержанно похвалил. И предложил ей еще и вести географию в пятых классах. А чего бы не похвалить, если она проводила над учебниками, методичками и подготовкой к урокам все свободное время, засиживаясь часто далеко за полночь. Но оно того стоило. Сейчас Ани как раз вела географию, мироустройство. И пыталась объяснить это детям так, чтобы было интересно и понятно, да и близко деревенским ребятишкам. — Итак, дети, — говорила она, — наш мир напоминает перепелиное яйцо, только круглое, и называется он Тура. Это на старом диалекте и означает сразу и шар, и яйцо. На подставках-научных артефактах перед детьми выросли шары размером с кулак, и стали медленно крутиться вокруг своей оси. Ученики хихикали, совали сквозь магоголограмму руки, но при этом внимательно слушали учительницу. — Снаружи оно твердое, как скорлупа, а внутри есть полутвердое горячее ядро — как желток, и расплавленная тягучая масса — как белок, такая же тягучая и горячая, как плавленый сахар. А на поверхности, как на скорлупе, есть темные пятнышки — это материки, и светлые — это океаны. У нашего мира-яйца три больших темных пятнышка-материка, видите? Это наш материк Рика, что значит «земля», соединяющийся с ним снизу жаркий маленький материк Манезия, что значит «остров», и на противоположном полушарии, видите? Длинный треугольник материка Туна, что значит «гора». — А почему гора? Не похож на гору! — загомонили дети, тыкая в прозрачные шарики голограммы, чтобы увеличить их и посмотреть на материки. — А потому, ребята, что он практически весь состоит из горных пиков и вулканов. На нем никто не живет, потому что там постоянно происходят извержения. Люди живут только на Рике и Манезии. У нас тоже много гор, но мало вулканов, и извергаются они очень редко. — Ангелина Станиславовна, — пропищала девочка — дочка их соседки через два дома. — А расскажите, почему наша страна называется Рудлог? Это тоже что-то значит, да? — Рудлог значит «красное поле», Машуль, — улыбнулась она. — Сейчас мы как раз про него поговорим. А теперь быстренько взяли ручки, запишем несколько названий. Если посмотреть на наш материк, то Рудлог самая большая страна, протянувшаяся как шарф с севера на юг и ограниченная с юга горами Милокардерами, а с севера — Северными пиками. С севера, то есть если смотреть на карту — сверху, Рудлог граничит с Вермонтом. С востока, то есть справа — с огромным Йеллоувинем. За Йеллоувинем лежит Тидусс, но мы с ним общих границ не имеем. С запада от Рудлога — сверху по нашей границе, находится Блакория, а ниже — Инляндия. А в море за Инляндией — остров Маль-Серена. На юге, за Милокардерами, лежит огромная малонаселенная пустыня — Пески, а еще южнее, за Песками — уже другой материк, на котором расположены эмираты. Каждый эмират — независимое государство, в котором правит эмир.