Артур хмыкнул: –Зачем вообще жениться, когда для удовлетворения плоти полно публичных домов? –Тебе хорошо рассуждать, Арт, вас в семье много, а я – единственный наследник, так родители меня постоянно донимают: «Когда женишься? Выбирай невесту быстрее, мы хотим увидеть внуков. Будешь тянуть с выбором – сосватаем кого-нибудь без твоего ведома»,– жаловался один из приятелей. Весь вечер Орин и Оттавия танцевали. Когда Малевольти поймала взглядом фигуру Артура, пасынок делал знаки в сторону выхода. –Как быстро пролетело время. Мне пора домой,– сетовала Отта, затем пошутила,– Загоняю и утомлю Вас, Ваша Милость, как скаковую лошадь, в следующий раз. –Ловлю Вас на слове. –До свидания. –Верните моё сердце, сеньора, пока Вы не забыли,– целуя ей руку на прощанье, просил Филдинг. –Но я ничего у Вас не забирала,– игриво отнекивалась Малевольти, думая, что молодой человек шутит. Конец сентября. Конкурент леди Росс господин Колин Майерс устроил художественную выставку малоизвестных и начинающих художников. Майерсу перевалило за пятьдесят, но, не взирая на седину, он выглядел статным и красивым джентльменом. Он слыл скользким типом в делах, но в мошенничестве публично уличён не был, хотя молва приписывала ему различные махинации, вплоть до устранения врагов с помощью наёмных убийц. Оценить работы «подмастерьев» съехался цвет аристократии и буржуа-«толстосумы» со всего Милфорд-Хейвена. Оттавия Малевольти приехала с пасынками. Юноши препроводили мачеху в руки Августы Драммонд, что прибыла с Билиндой, а сами отправились в другую залу, чтоб беспрепятственно пропустить бокал, другой вина. Артур лениво обвёл глазами толпу, одни и те же лица порядком поднадоели. Как вдруг взгляд его отыскал незнакомку. Томная, грустная и прекрасная блондинка нехотя пила из широкого бокала вино и шла по направлению к окну. Каждое движение исполнено грацией и превосходством. Высокая причёска открывает её изящную шею. Бежевое атласное платье обрисовывает стройные ноги при ходьбе. –Кто это?– Спросил Арт у брата, указывая глазами на шикарную блондинку. –Так ты ещё не знаешь? Банкир Оллинхэм привёз это диво из Лондона. Её отец задолжал банку кругленькую сумму, барон Оллинхэм уплатил долги в обмен на дочь сквайра Брантуэйта. –Но Оллинхэму около шестидесяти! –Наш отец женился на девушке значительно моложе, чем Рут Брантуэйт. –Как такая красавица не могла выйти замуж в многолюдной столице? –Бесприданница,– пожал плечами Эммит. Артур вернулся в первую залу для показов и попросил жену доктора представить его жене банкира. Августа улыбнулась кончиками губ и подвела молодого человека к новой особе в их обществе. Познакомила и вернулась к подруге. –Мистер Боу, принесите мне другой бокал вина,– попросила Рут,– Этот напиток, что в моей руке, уже не достаточно прохладен. В её голосе сквозило пренебрежение, но влюблённый юноша с радостью бросился исполнять поручение. Тайлер Оллинхэм подошёл к жене и увёл её из галереи Майера, ворча: –Скопище бездарей. Банкир носил новомодные широкие брюки, потомучто был вынужден прятать своё увесистое брюшко. А над круглыми щеками и вечно хмурыми бровями с недовольным взглядом серых глаз шляпа «цилиндр» возвышалась как-то неуместно. Билинда отстала от матери и её подруги, надолго остановившись у портрета девушки с тёмными волосами. –Позирующая художнику дама чем-то похожа на Джоконду, не правда ли?– раздался сзади неё вопрос Роланда. –Художник просто смешон! Подражая великому Леонардо да Винчи, он выставляет себя, как несостоявшегося мастера и полного неудачника. –У меня есть копия этой картины да Винчи, когда я смотрю на неё, Джоконда напоминает мне Будду. Такая же блаженная улыбка, говорящая: я всё знаю про этот мир. –Джоконда была неизлечимо больна, отсюда затаённая грусть на челе. И, будучи больной, она потому радовалась каждому дню, встречая новый рассвет и людей улыбкой. Августа и Оттавия спорили в другой зале. –Картина чудесна,– уверяла миссис Драммонд. –А мне кажется – художник зря перевёл краски. –Миссис Малевольти, уж не собираетесь ли Вы предать несчастного художника и его полотна ссожению на костре?– узнавал Орин Филдинг, присоединившийся к дискуссии. –Барон, Вам не кажется, что в закате зелёных и салатных оттенков быть не может? Я, конечно, понимаю, что художник хотел выделиться среди прочих, обратить на свою работу пристальное внимание, но из его затеи получилась заурядная мазня, ляпсус. Орин выгораживал творца диковинного заката: –Иногда творческих людей тянет на что-то необычное, они выходят за рамки дозволенного и сочиняют свои миры. Взять хотя бы знаменитого флорентинца Доменико Гирландайо, в капелле Сассетти он изобразил беседующих дам, играющих детей и пасущихся белых единорогов на оранжевой траве! Так Гирландайо засыпали заказами с изображением именно этой фрески! –Думаете, на этой картине восход чужого солнца?– ахнула Оттавия. –Несомненно. –Тогда это природное явление впечатляет,– пришла к выводу Малевольти. –Я поищу Билинду,– сообщила Августа и пошла искать дочь. Филдинг заверял новую знакомую: –Если бы не обратили на меня должного внимания, мне, вероятно, пришлось бы скакать перед Вами на голове. –Хвала Господу, он уберёг меня от этого страшного зрелища. На Оттавии было белое платье с мелким, красным орнаментом по низу. Палец на руке украшал перстень с рубином Филдингов. Она с удивлением разглядела на руке барона такое же кольцо, что и у неё, только с другим камнем. –Зачем же Ваша мама разъединила пару колец? –Может, она разлюбила папу, потому одно кольцо подарила, другое отдала мне,– сделал предположение Орин. –Я помню Вашего отца. Он был такой честный и важный…Неужели Ваши родители не ладили? –По молодости Остин Филдинг слыл ветреным, влюбчивым, балагурным чудаком. Уделял много внимания кокетливым актрискам…Армия сделала из него рассудительного и справедливого человека. –Пойдёмте, мистер Филдинг, осмотрим другие выставленные здесь произведения. –У меня к Вам просьба. –Какая же? –Называйте меня: Орин. –С какой стати? –Я хочу быть Вашим другом. –Вы можете дружить с моими пасынками, но никак не со мной. –Что Вы скажете об этой работе?– увёл разговор в другое русло барон. –Дети рисуют лучше. У Августы замерло сердце. Невдалеке стоял Чезорино Малевольти и любовался изображением какого-то скульптора. Ноги сами повели её к нему. Итальянец не расслышал шагов приближающегося человека, поглощённый в созерцание образа. Как хотелось женщине дотронуться до обожаемого объекта. Но даже долго смотреть на него нельзя – это вызовет у общества нездоровый интерес и догадки. Возбуждённо, с неровным дыханием, она говорила о представленной работе скульптора: –О, создателю этого творенья удалось показать движение бегуна; все мышцы напряжены, есть ощущение действия. –Это моя работа,– не оборачиваясь, отозвался Чезорино,– Жаль с ней расставаться.