Келвин выглядит так, словно согрет изнутри моими словами. — Спасибо. Наверное, это прозвучит банально, но быть приглашенным на прослушивание для меня большая честь. Как и получить предложение присоединиться к оркестру, — он делает паузу и задумчиво крутит соломинку в стакане с водой. — Предполагаю, ты слышала, почему я был вынужден от него отказаться. Я киваю, и в течение нескольких секунд Келвин выглядит опустошенным. Но затем расслабляется и улыбается снова. — Я… отчасти именно поэтому хотела увидеться с тобой, — говорю я. Кусочек хлеба, который только что проглотила, по ощущениям похож на камень. — В общем. Келвин. Его глаза сверкают. — В общем. Холлэнд. Приход официантки снимает напряжение. Келвин наклоняется, насаживает на вилку лист салата и аккуратно отправляет его в рот. Не пролив ни капли соуса. После чего выжидательно смотрит на меня. — Так ты скажешь? Я покашливаю. — Роберт был тобой очень впечатлен. Жуя, Келвин краснеет. — Правда? — Ага. Как и все остальные. Он прячет улыбку. — Приятно слышать. — Я тут подумала… У меня есть решение. Келвин замирает. — Решение? То есть у тебя есть связи с пограничным патрулем? — Рамон Мартин через две недели приступает к репетициям… — начинаю я, и Келвин кивает, — и продлятся они десять недель. Вот я и подумала… что, если я… если мы… Не двигаясь, он смотрит на меня. Поскольку я не закончила фразу, Келвин выжидающе приподнимает брови. Глотнув побольше воздуха, я выпаливаю: — Я подумала, чтомыможемпожениться. Келвин с удивлением откидывается на спинку дивана. Я неуверенно смотрю по сторонам. Наверное, он счел идею не просто странной, но и абсолютно аморальной. Он откладывает вилку в сторону. — А почему бы и нет? Ведь это всего лишь священные узы брака, — запрокинув голову, он весело смеется. — Ты же шутишь, да? Боже. Кто-нибудь, вытащите меня отсюда поскорее. — Вообще-то, нет. — Ты… — тихо говорит Келвин, — хочешь выйти за меня? Чтобы все это сработало? — Не навсегда, а на год или около того. До тех пор пока у тебя не станет все в порядке с документами. А потом… мы можем делать что захотим. Обдумывая мои слова, он хмурится. — И Роберт не против? — Ну… — замолчав, я кусаю губы. Келвин смотрит на меня, вытаращив глаза. — О твоем плане он ничего не знает, верно? — Конечно нет, — глотком воды я пытаюсь утихомирить свое беспокойство. — Роберт обязательно решил бы меня остановить. — Да, думаю, он сделал бы именно это. А может, что похуже, — Келвин трясет головой, не переставая ошарашенно улыбаться. — Моя игра еще никому не нравилась настолько сильно, чтобы появилось желание надеть на палец обручальное кольцо. Я решаю спасти остатки самоуважения. — Роберт никогда ни о чем подобном не попросил бы, но для меня очевидно, что ты ему нужен. Я видела его лицо во время твоего исполнения, — не зная, как сказать, что собиралась, и не выглядеть при этом жалкой, я решаю просто взять и покончить с этим. — Роберт всегда был мне скорее отец, чем дядя. И с раннего детства я наблюдала, как он дирижирует или сочиняет музыку. Он дышит музыкой. А всем, что у меня есть сейчас в жизни, я обязана ему. Поэтому и хочу сделать это для него. Келвин наверняка считает мои слова либо героическими, либо все-таки жалкими. По выражению лица точно не определить. — И… мне очень нравится, как ты играешь. Я понимаю, насколько много музыка значит и для тебя. Наклонившись, он снова возвращается к салату и некоторое время не сводит с меня глаз. — И ты сделаешь это для меня? — Если только… — сгорая от стыда, начинаю я, — ты не преступник какой-нибудь. Поморщившись, Келвин делает несколько глотков воды, а мне становится почти физически плохо. — Однажды я украл пачку жвачки, — наконец говорит он. — Мне было лет десять. Впрочем, никому от этого вроде плохо не стало. — На подобный эпизод вполне можно закрыть глаза, — усмехнувшись, отвечаю я. Кивнув, Келвин облизывает губы и промокает их салфеткой. — То есть ты серьезно. Все вокруг замедляется, и мы словно оказываемся в параллельной реальности. — Судя по всему. Келвин улыбается мне в ответ, и я замечаю, что его взгляд путешествует по моему лицу. — И как ты себе все это представляешь? Чисто теоретически. Тяжесть в живот, возникшая от волнения, немного ослабевает. — Насколько я понимаю, нас ждет заполнение нескольких анкет. И собеседование, — твердо говорю я, а вот остальные слова выходят с каким-то писком: — Ты будешь жить у меня. То есть на диване — это лучшее место для этого. Ой, не для «этого»… А чтобы спать, — я откашливаюсь. Опустив взгляд и улыбаясь, Келвин несколько секунд молчит. — У тебя есть кошки? — Кошки? — несколько раз поморгав, переспрашиваю я. — У меня аллергия. — О, — хмурюсь я. Вот, значит, о чем он подумал в первую очередь? А у меня в воображении секс и стоны. — Кошек нет. — Это хорошо, — погоняв листик салата по тарелке, Келвин подхватывает помидор, но затем откладывает. — На год? Я киваю. — Да. Если только мы не захотим продлить этот срок. Шмыгнув носом, Келвин, несколько раз аккуратно перекладывает рядом с тарелкой нож, вилку и ложку. — И когда мы это сделаем? — В ближайшее время, — слова звучат громче, чем хотелось бы, но меня это не останавливает: — Из-за документов о твоем приеме в театр тянуть нам нельзя. И нужно успеть до того момента, когда к репетициям приступит Рамон. Келвин покусывает губу и согласно кивает. — Точно. Чем раньше, тем лучше. Мне становится нечем дышать. Значит, он всерьез рассматривает мое предложение? — То есть мы поженимся, и я окажусь в исполнительском составе спектакля? — спрашивает он. — Вот так просто?