— Что, подходяще? Его взгляд тут же скользит по моей шее; я собрала волосы наверх. — Господи. Да. Несколько кварталов мы идем до Taboon [ресторан в Нью-Йорке — прим. перев.], и несмотря на то, что в очереди перед нами человек десять, Келвин направляется прямо к стоящему в дверях человеку, пожимает ему руку, и тот показывает на столик в задней части зала. Я иду следом и замечаю, как несколько голов поворачивается в нашу сторону, когда мой ирландец снимает своей синий пиджак и небрежным жестом вешает его на руку. Келвин выдвигает для меня стул, а я спрашиваю: — Ты знаком с тем парнем? — Со времен Джульярда, — слегка скривившись, поясняет он. — Блестящий был виолончелист. С тех пор ему везло мало. Я чувствую, как сдавливает горло от желания помочь. Но каким бы замечательным ни был Роберт, каким бы сложно организованным для простенького театра ни был его оркестр, он не может нанять каждого безработного музыканта, которого мы только встретим. Келвину удается прочитать мои мысли по взгляду, и жесткая линия его рта смягчается. — У него обязательно все наладится. Возможно, когда-нибудь потом мы ему сможем помочь. Мы. Когда-нибудь потом. Тяжело сглотнув, я изо всех сил стараюсь небрежно пожать плечами. После чего мы оба одновременно смотрим в меню; внутри тревожно, а в животе порхают бабочки. У нас настоящее свидание. Много вечеров подряд мы сидели с ним на диване и заказывали еду на дом. Множество приятных вечеров проводили с Робертом, Джеффом и даже Лулу, после чего вдвоем шли домой. Чем же отличается этот вечер? Келвин поднимает голову. — Давай возьмем напополам закуску из цветной капусты и сибаса? Черт возьми, а мне нравится иметь в качестве мужа такого решительного едока. — Давай. Отложив меню в сторону, Келвин берет меня за руку. — Я уже говорил, как благодарен тебе? — Раз или два, — смеюсь я. — Тогда на всякий случай скажу еще раз, — в его сияющих глаза чистейшая искренность. — Спасибо тебе. — Всегда пожалуйста. Как же иначе. Сжав руку, он отпускает ее и, откинувшись на спинку стула, улыбается подошедшему официанту. Игра в женатых ощущается простой, а Келвин кажется охотно в нее вовлеченным. Это лишний раз напоминает мне, что на самом деле я не так уж и хорошо его знаю. Мне знакомо его лицо — оливковая кожа, зеленоватые глаза и идеально неидеальные зубы, — но творящееся в голове по-прежнему остается загадкой. Когда мы сделали заказ, Келвин поворачивается достать что-то из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне маленькую розовую коробочку. — Это тебе. Боже, принимать подарки и комплименты хуже меня не умеет никто на свете. Поэтому сразу же активизируется мое второе «Я» и бормочет что-то вроде: «Господи, спятила, что ли, как тебе в голову только приходит так нелепо реагировать!» Когда открываю коробочку и вижу внутри золотое кладдахское кольцо [традиционное ирландское украшение, преподносится в знак дружбы или как обручальное — прим. перев.], во мне начинают бушевать эмоции. — Понимаю, носить такое кольцо кажется стереотипом, — говорит Келвин, глядя на мое ошарашенное лицо, — но у ирландцев это традиция. Не сочти меня банальным. Это кольцо не только про любовь — хотя тут сердце. Руки символизируют дружескую поддержку, а корона — преданность, — смущенно улыбнувшись, он надевает кольцо на безымянный палец моей правой руки. Сердцем к запястью [по традиции это означает, что девушка с кем-то встречается — прим. перев.], — глядя на мою руку и улыбаясь, Келвин осторожно поправляет кольцо. — Поскольку ты замужем, то носила бы его на левой руке, но там у тебя обручальное. Боясь ляпнуть что-нибудь неподобающее или легкомысленное, я молча поглаживаю кольцо и улыбаюсь. — Тебе нравится? — тихо спрашивает Келвин. Вот он, момент, когда я могла бы сказать, что увлечена им, и его кольцо, по сути, наполнило мою жизнь новым смыслом, но я лишь киваю и шепотом говорю: — Оно очень красивое, Келвин. Он откидывается на спинку стула, но выражение лица по-прежнему ранимое и напряженное. — Тебе нравится наблюдать за мной на репетиции? Я громко фыркаю. — Это что, серьезный вопрос? — Наверное, да, — неуверенно поморщившись, говорит Келвин. — Мне очень важно твое мнение. А твои советы… бесценны. Его слова поражают. — Я обожаю наблюдать за тобой на репетиции. Твоя игра впечатляет — и, думаю, ты и так должен это знать. Официант приносит вино, мы оба делаем по глотку, чтобы одобрить выбор, и тот снова уходит. — Да, я считаю, у нас с Рамоном отличный дуэт, — глядя на меня поверх бокала, говорит Келвин, а потом задумчиво прикусывает губу. — Просто мне хотелось сказать… Все это время я мечтал именно об этом. Я рассказывал тебе, что когда только-только вышла премьера «Его одержимости», моей мечтой было когда-нибудь присоединиться к этой постановке? Чувствую, как сжимается мое сердце. — Серьезно? Кивнув, Келвин делает еще один глоток. — После окончания Джульярда я очень даже рассчитывал на что-то подобное. И думал, что затишье больше нескольких месяцев не продлится. Что я познакомлюсь с кем-нибудь на вечеринке, расскажу о себе, и все изменится. Но потом один год сменился другим, два превратились в четыре, а я так сильно хотел играть на Бродвее, что просто взял и остался в стране. Это был полный провал, приходится признать. — Я отлично понимаю, как такое могло произойти. «Та же история у меня с писательством, — думаю я. — В ожидании, что вот-вот появится идея, я провела день, неделю, месяц. И вот после окончания магистратуры прошло два года, а я не написала ни слова». — Поэтому я клоню к тому, что все происходящее сейчас для меня чрезвычайно важно. И все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь… Я хочу, чтобы этот брак принес пользу и тебе, — мягко говорит Келвин, — но не совсем уверен, как это осуществить. Все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь… Все равно, останемся ли мы просто друзьями или… ну, ты понимаешь… Вот, значит, как? Мой мозг зациклился на словах Келвина, и меня не покидает ощущение, что он сказал это из чувства вины. Вот только ответ «Мы можем начать заниматься сексом» буквально вертится на языке. Еще мгновение, и сорвется. Сделав несколько больших глотков вина, я грубовато вытираю рот ладонью. — Не беспокойся об этом. — Как насчет помочь тебе с книгой? В животе возникает уже знакомое тянущее ощущение, которое всегда сопровождает мои мысли о том, как я открою ноутбук и начну что-нибудь писать. Сегодня мы можем заняться сексом. Я отпиваю еще вина. — Я постараюсь что-нибудь придумать, — тихо говорит Келвин. Глава 17 Первое выступление Келвина и Рамона назначено на пятницу. Когда я нахожу своего мужа стоящим у зеркала в моей спальне и пытающимся завязать галстук, он кажется спокойным и сосредоточенным — но это притворство, уверена, потому что слышала, как большую часть ночи он ходил вперед-назад по комнате. — Готов? Прикусив нижнюю губу, Келвин кивает. После чего разглаживает рубашку на груди и говорит: — А ты как считаешь? Думаешь, я готов?