Глядя в свои бумаги, Доэрти усмехается. — Истории любви стары как мир. *** К лифту мы идем молча, пока по коридору раздаются звуки наших шагов. Кажется, мы справились. Кажется, мы справились! Мне страшно стыдно, что я призналась, как, по сути, преследовала Келвина, но его вроде бы это совершенно не беспокоит. Ну и ладно тогда. Какая разница? Главное, мы справились. Открываются двери лифта, и мы входим внутрь; слава богу, в нем больше никого нет. По-прежнему ошеломленная, я прислоняюсь спиной к стене. — Вот же блин, — проведя рукой по волосам, говорит Келвин. — Это было круто. Мой рот открывается сам собой. Тело пока не успокоилось и все еще находится в состоянии повышенной готовности ко всем опасностям мира. — О боже. — Я чуть не спятил, когда ты забыла, как мы с тобой познакомились, — говорит Келвин, — но потом все же придумала просто блестящую историю, будто бы наблюдала за мной несколько месяцев подряд. Черт возьми. — Я… — Мысль, что ты якобы приходила каждый день на станцию, чтобы послушать, как я играю, — покачав головой, продолжает Келвин, — чистое безумие. Но он проглотил ее, словно вкусный кусок торта. — Ага, как торт, — бормочу я. Разонравилась бы я Келвину, узнай он, что это правда? Что я действительно наблюдала за ним все эти месяцы. Что хотела его, мучительно хранила молчание и проделала слишком много поездок на метро, чтобы запомнить их количество. Келвин подходит ближе и нависает надо мной. — Знаешь, что сейчас будет? Когда он находится так близко, мне хочется поведать ему обо всех нелепых вопросах, что в течение полугода возникали в моей голове: какого цвета окажутся его глаза, как будет звучать его голос и как выглядит его улыбка. Когда Келвин стоит так близко, моя память крутит мне видеозапись, на которой он голый и в моей кровати. Запах его кожи и находящееся на таком небольшом расстоянии от моего лицо вызывают воспоминания о прикосновениях, ласках и о том, как он двигался — на мне и во мне. — Что? — спрашиваю я, чувствуя себя завороженной. Келвин сначала прикусывает нижнюю губу, а потом расплывается в довольной улыбке. — Мы это отпразднуем. Глава 21 По плану у нас был праздничный обед, но Келвину зачем-то понадобилось сначала зайти домой. Утром я была слишком дерганой, чтобы подумать о еде, сейчас же слишком взволнована. Мы оба ведем себя как придурки: несемся от метро домой, по дороге то и дело толкаемся, взбегаем вверх по лестнице и не перестаем широко улыбаться. С внезапной ясностью я понимаю, как много удовольствия мне приносит общение с Келвином. За время, которое прошло с нашей свадьбы, я успела обнаружить, что мне нравится не только его лицо и тело. Я обожаю просто находиться рядом с ним. Нам обоим весело, потому что веселый он сам, и от этой мысли становится немного больно, поскольку не понятно, куда нас все это приведет. Да, похоже на то, что Келвину действительно нравится быть со мной, но особого выбора у него все равно нет — он из тех людей, кто привык делать все возможное при любых обстоятельствах. Пока я ищу в сумке ключи, Келвин наклоняется ко мне, тяжело дыша после бега, и прижимается подбородком к моему виску. — Ты голодная? — спрашивает он. Помотав головой, я вставляю ключ в замочную скважину. — Я слишком взволнована, чтобы есть. Его близость — прижатая к моей спине грудь и теплое дыхание на моей шее — начисто уничтожила желание перекусить. — Ты сегодня была хороша, — говорит Келвин и целует меня в макушку. Последнее слово произнесено с тихим рыком, от чего складывается ощущение, будто он кончиками пальцев сейчас провел мне по спине. И я тут же вспоминаю слова, которые Келвин сказал тогда: «Я чувствую, какая ты горячая. Это от выпивки или из-за меня?». Мне не хочется превратно понимать происходящее, поскольку ужасно будет предположить, что я нравлюсь Келвину, если на самом деле он мне просто благодарен, хорошо воспитан и все еще находится на адреналиновой волне. Но мой пульс ускоряется, а внизу живота ноет все больше и больше. — Ты хотел что-то захватить с собой? Войдя в квартиру, Келвин закрывает за собой дверь. — Нет, мне ничего не нужно. Я его неправильно поняла? — Но я думала… — я делаю шаг к столику, чтобы положить ключи, но в этот момент Келвин берет меня за руку, разворачивает и мягко прижимает спиной к двери. — Ничего брать с собой я не собирался. Что? Он наклоняется и скользит губами по моей коже прямо под мочкой уха. — Просто захотел перед обедом зайти домой. О-о-о… Ноющая боль внизу живота усиливается. Мое тело Келвина понимает прекрасно — руки сами собой скользят по его груди и поднимаются к шее, — но мозг… Мой мозг, как всегда, большая проблема. — Зачем? Келвин смеется, проводит зубами по моей челюсти, а потом целует в щеку и за ухом. — Заметила, что с тех пор как мы проснулись в твоей кровати, ты избегала даже случайного физического контакта со мной? — Правда? — отступив на полшага, спрашиваю я. Когда он стоит так близко, его зеленые глаза кажутся нереальными. Келвин снова смеется. — Кажется, я достаточно ясно дал понять, что ты можешь взять меня, если того захочешь. Да я все это время ходил практически голым! — О да. Так и было. Улыбнувшись, Келвин целует меня в нос. — Но если тебе не интересно, я оставлю тебя в покое и больше спрашивать не буду. — Мне интересно! — слова прозвучали резко, словно я выкрикнула их на аукционе. — А я хотел этого с нашего первого обеда. Что-что? Из-за того, что Келвин не перестает улыбаться, целуя мою шею, кажется, будто он ставит смайлики после каждой фразы. — Я помню, какой милой ты была и как нервничала, — перемежая слова поцелуями, говорит он. — И гадал, нравлюсь ли тебе. Но ты была рядом со мной такой расслабленной… А я думал о тебе, лежа на диване, каждую ночь. Я понятия не имею, что на это ответить. Мне хочется, чтобы Келвин повторил слова «думал о тебе» — с его фирменным акцентом. То есть он жил в моей квартире и чувствовал то же, что и я? Кажется, притворяться я научилась чересчур хорошо, ведь, судя по всему, секс с Келвином был возможен на протяжении всего последнего месяца. Мне хочется отпраздновать и наорать на себя одновременно. — А потом, когда мы оказались в твоей постели… — говорит он, двигаясь поцелуями через горло к другому уху. Мягко пососав кожу под мочкой уха, Келвин прижимается ко мне бедрами. Ощутив прикосновение кое-чего твердого, я ахаю.