Его слова словно триггер — жжение в груди становится сильнее, и я взрываюсь. — Что-что? Да ты издеваешься! Келвин поворачивается ко мне и смотрит в глаза, но ничего не говорит. — Какое имеет значение, что я на тебя запала? — спрашиваю я. — Ну да, сейчас у меня есть секс и некоторая помощь с оплатой квартиры, но ничего из этого я не планировала. На самом деле, если мне не изменяет память, я вела себя настолько скрытно, что ты даже не подозревал о моих чувствах. Мне пришлось противостоять гневу Джеффа и Роберта, мой брат Дэвис не знал, как подступиться ко мне с вопросом, что же я натворила, а родители… так те вообще ничего не знают! Теперь у Роберта в оркестре есть виртуоз, а у тебя работа в самом популярном спектакле Бродвея и секс с фиктивной женой. И ты сейчас всерьез предъявляешь мне претензии? — встав с кровати, я иду в ванную чистить зубы. Келвин следует за мной. — Мне просто жаль, что ты не рассказала о своих чувствах. — Так вот что тебя беспокоит? — И это тоже, да. Повернувшись к нему, я выдавливаю на щетку слишком много пасты, но чтобы обратить на это внимание, я сейчас слишком зла. — Слушай, ты ведь жить здесь собирался, поэтому я не хотела, чтобы сложилось впечатление, будто у меня есть какие-то ожидания на твой счет, — вынув щетку изо рта и показывая ею на него, говорю я. — Да, я пошла на это ради Роберта, но еще потому, что долгое время искренне восхищалась твоим талантом и хотела, чтобы у тебя получилось его реализовать. Хотя тогда я толком тебя не знала. Замолчав, я обнаруживаю, что Келвин всматривается в мое лицо, словно ищет какой-то ответ на непонятный мне вопрос. — Кстати, я рассказала об этом во время собеседования с Доэрти, — напоминаю я. — Ага, но ты дала мне понять, будто история выдуманная. — Верно, — соглашаюсь я и невесело усмехаюсь. — Потому что ты назвал мой рассказ «чистым безумием». Я предпочла бы считать себя доброй. А меня выставили каким-то чудовищем, дурно обращающимся с другими людьми. Келвин стискивает челюсть, но я не могу понять, в чем дело. У меня кончились слова, да и объяснять больше нечего. «Ты дала мне понять, будто история выдуманная». Но начни он задавать вопросы, я не стала бы отпираться. Наклонившись над раковиной, я чищу зубы с энергией женщины, готовой голыми руками поднять здание и швырнуть его в океан. Чувствую, как Келвин какое-то время стоит за спиной, а потом разворачивается и выходит из ванной. Судя по звукам его шагов, он направляется в гостиную, а не в спальню, но я слишком расстроена, чтобы заметить собственное облегчение. *** Толком не выспавшись, я встаю в шесть утра. Но я точно знаю, что все-таки спала, поскольку на меня не сразу вновь накатывает вчерашняя паника. Чего мне совсем не хочется делать, — так это снова обсуждать произошедшее и ощущать напряжение между собой и важным для меня человеком, который сейчас крепко спит на диване. Поэтому я одеваюсь и тихо выскальзываю из квартиры. Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как я каждый день ходила на станцию «50-я улица», садилась в метро, покупала кофе в «Мэдмен эспрессо», но сейчас мне очень этого не хватает. Я хочу снова пройти по своему прошлому маршруту и снова почувствовать, что это моих рук дело — соединение двух важных точек музыкальной вселенной. Я устроила это, когда привела Роберта к Келвину. На станции метро, как всегда, людно, но никакого гитариста у подножия лестницы нет. Вместо него играет достаточно способный саксофонист, и я бросаю в раскрытый чехол пятидолларовую купюру. Прервав игру, он меня благодарит. Значит, парень здесь ради денег, а не чтобы раствориться в собственной музыке, и сам факт, что я умею отличать одно от другого, мне очень нравится. Келвин мог играть на гитаре в полном одиночестве и жил бы в квартире Марка, окажись это единственным способом заниматься музыкой. Но, к счастью, появились и другие варианты. И сейчас у Келвина есть аудитория, поклонники, доход. Как тогда он может расстраиваться, если в итоге получил все, о чем только мечтал? Конечно же, мне стоило рассказать с самого начала, что время от времени я наблюдала за ним и восхищалась мастерством игры. Но реакция Келвина на мои чувства кажется мне сильно преувеличенной. Я разрываюсь между желанием не приходить домой до вечера и готовностью броситься назад и «растерзать» его снова. И тут есть кое-что еще… Я словно цепляюсь за собственный гнев, потому что никогда раньше его не ощущала. И не знала, до чего же хорошо испытывать эту ярость. Какой сильной она меня делает. Все время, пока со мной в квартире жил Келвин, у меня было чувство, будто я совершенно его не заслуживаю — ни в жизни, ни в постели. Поэтому гнев — мой новый лучший друг, который говорит, что я заслуживаю каждую секунду счастья, наполнявшего мои будни вплоть до этой идиотской ссоры. Я протискиваюсь сквозь толпу к поездам, выхожу и захожу на разных станциях, слушаю всех уличных музыкантов подряд. Поначалу не понимая, зачем это делаю, спустя четыре или пять поездок я осознаю, что хочу найти кого-то столь же талантливого, как Келвин. Но ни на одной станции нью-йоркского метро никого похожего нет. Всю свою жизнь я слушаю музыку и сейчас осознаю, что подобных Келвину не существует на свете. Кажется, я знала это всегда. Келвин прав, что, будучи незнакомцами, мы были как бы равны. А теперь… видимо, придется признать, что это не так, поскольку у меня появились чувства раньше, чем у него? Или дело в том, что у меня чувства есть, а у него по отношению ко мне их вовсе нет? Не это ли ответ на мой вопрос: не игра ли все это для Келвина? Может, заниматься со мной сексом каждый день — его способ делать меня слабой, держать в комфорте, а миграционную службу на расстоянии? Выйдя в город, я покупаю кофе и в течение нескольких часов просто гуляю, пройдя суммарно несколько километров. К моменту, когда от голода начинает урчать в животе, я понимаю, что забыла дома часы и телефон, и понятия не имею, который сейчас час. Мысль, что со мной никто не сможет связаться, кружит голову. Уверена, Келвин успешно поднял свою ворчливую задницу с дивана и поел. Позже он отправится в театр; я же появляться там сегодня не собираюсь. Вопреки расхожей фразе, футболки все-таки продадут себя сами. *** В пять часов вечера я без предупреждения заявляюсь к Джеффу, зная, что Роберта дома уже не будет. Впервые в жизни я чувствую себя предательницей моего обожаемого Боберта, поскольку хочу избежать с ним встречи. Даже когда вышла замуж, ничего Роберту не сказав, я не чувствовала себя подобным образом, ведь делала это исходя из его интересов тоже. Сейчас Роберт со мной в этом согласен. Он считает Келвина чуть ли не божеством, поэтому мне не хочется увидеть, как он встанет не на мою сторону. К счастью, насчет Джеффа мне беспокоиться не нужно. Мой дядя открывает дверь, одетый в офисный костюм, со стопкой писем в руках, и удивленно на меня смотрит. — Вот это да! Привет. — Ты только что пришел домой? Сделав шаг назад, он жестом зовет меня войти. — Ага. А ты разве сегодня не работаешь? В прихожей меня тут же успокаивает знакомый запах сандала. — Я позвоню Брайану и возьму выходной. Можно воспользоваться твоим телефоном? — Конечно, — прислонившись к стене, Джефф наблюдает, как я снимаю телефонную трубку на кухне. — Видимо, поэтому ты не ответила на мои смс. Я тут же начинаю паниковать по поводу собеседования. — О черт. Что-то слу… — Ничего страшного, — отвечает он, а потом, подумав, добавляет: — По крайней мере, я на это надеюсь. Я отправил тебе пару сообщений, потому что мне звонил Келвин. Он тебя искал. — Он тебе звонил? Ну что ж. Хоть какая-то реакция. Мой гнев постепенно затихает. Хмуро посмотрев на Джеффа и подняв указательный палец, чтобы он подождал минутку, я набираю номер Брайана. Хвала небесам — меня перенаправляет на голосовую почту. — Брайан, это Холлэнд. Я не могу прийти сегодня. Если тебе что-нибудь понадобится, звони Роберту с Джеффом домой, — повесив трубку, я тут же обнимаю Джеффа. — Насколько я понимаю, у молодоженов не все гладко? — поцеловав меня в макушку, интересуется он. — Да, — прижавшись лицом к его груди, тихо отвечаю я. — Брак — это непросто, — замечает дядя. — А фиктивный брак еще сложнее. — Давай я переоденусь, и мы поговорим? — с сочувствием покивав, предлагает он. Пока он надевает штаны университета Айовы и футболку с логотипом «Янкиз», я завариваю чай, после чего мы устраиваемся на огромном мягком диване. Поджав одну ногу под себя, Джефф поворачивается ко мне лицом. Свет единственной зажженной в комнате лампы подчеркивает усталость на его лице. Мой дядя всегда был бодрым и подтянутым, но впервые в жизни я замечаю, что он стареет, и в груди становится больно. — Ну ладно, — начинает Джефф. — Рассказывай. Чтобы собраться с силами, я делаю глубокий вдох. Смысла в долгих предисловиях нет. — У нас с Келвином очень хорошие отношения. То есть мы… на самом деле вместе. Мой дядя издает притворно возмущенный смешок. — О нет! Это что, все мужья крутят шашни со своими женами? — подавшись вперед, он шепотом добавляет: — Мы подозревали. Закатив глаза, я демонстративно игнорирую его поддразнивающий тон. — Вчера вечером нас обступила толпа, и это был какой-то нереальный момент. А после него случился другой, очень интенсивный и важный, который ощущался простым и глубоким одновременно и когда я почувствовала, что мы одна команда, единое целое. Я защитила Келвина, а он был мне очень благодарен. Это было словно… — Любовь, — заканчивает за меня Джефф с вопросительной интонацией в голосе. — Да… Но потом мы встретились с Лулу… — Джефф издает стон, понимая, к чему идет мое повествование. — Она напилась, впрочем, как обычно, и рассказала Келвину, что я за ним следила. Прищурившись, Джефф говорит более низким голосом — как и всегда, когда готов взять меня под крыло и защитить: — Но он ведь тебе нравился. И понятно, почему — отчасти из-за своего таланта. — Да, но Лулу вывернула все так, что я выглядела чокнутой сталкершей. Она рассказала, каким именем я называла Келвина, как часто приходила его слушать и что знала его график. Лулу не просто по-мудацки себя повела, а разрушила важный момент, момент некоего сближения, который произошел у нас с Келвином. И теперь мы как будто снова незнакомцы.