— Ха! Она тебя обманула! — смеется Бригид, а потом по счастливым вздохам я понимаю, что они снова обнимаются. — Устала? — спрашивает у матери Келвин, и я замечаю, что в их присутствии его акцент стал заметней. — Очень, — отвечает Марина. — В самолете мы не спали. Какое-то время Келвин молчит, а потом тихо говорит: — Наверное, вам надо постелить здесь, чтобы вы обе отдохнули. — Нет-нет, Келли, — отвечает сыну Марина. — Мы остановились в Шератоне. — Тогда вам надо заселиться и немного поспать. — Дядя Аманды достал нам билеты, чтобы мы сегодня услышали твою игру. — О, вот как? — напряженным голосом переспрашивает Келвин. — Прекрасно. Спасибо тебе, дорогая, — обращается он мне. Я стараюсь отвечать максимально естественно: — Не за что, Келли! — Тогда едем, — тихо говорит Келвин им обеим. — Устроим вас в отель. Подтолкнув их в сторону входной двери, он заглядывает на кухню и демонстративно обнимает меня. — Я очень тебе благодарен, — говорит Келвин. — Смеешься? — радостно улыбаюсь я, понимая, что за нами наблюдают. — Я так рада за тебя! И это так мило, что я сама чуть было не расплакалась. Немного отодвинувшись, Келвин целует меня в висок, а потом смотрит в глаза; я и сама ощущаю, насколько наигранное у меня выражение лица. Мы общаемся сейчас только взглядами. — Я отвезу маму с сестрой в отель, — говорит Келвин. Я напряженно киваю. — Хорошо. Конечно. — Позже я все тебе объясню. Пожалуйста, не уходи, — наклонившись поцеловать меня в щеку, шепотом добавляет он. Я ничего не отвечаю. Он прижимается губами к моему уху: — Прости меня, mo stoirin. Теперь мне кажутся подозрительными все его поцелуи. — Не уходи, — повторяет Келвин. — Хорошо, — не в силах сдержать слезы, отвечаю я. *** Час спустя Келвин возвращается один. Закрывает дверь и прислоняется к ней, закрыв глаза. Я сижу на диване, все еще чувствуя тошноту, и гадаю, куда повернет разговор. Странно, но я ощущаю себя обманутой, хотя понимаю, что слово выбрано не совсем верно. Впрочем, предательство именно так и ощущается: смесью недоумения и ничем не объяснимого стыда. — Я давно собирался тебе об этом рассказать, — выпрямившись и направившись ко мне, говорит Келвин. — Просто не думал, что все всплывет именно так. — А я сижу тут и думаю: надо же, какая ирония! Всего пару недель назад ты был расстроен моим молчанием о своих чувствах. В то время как сам несколько лет женат на женщине по имени Аманда. — Это вранье, — сев рядом со мной, Келвин протягивает руку, чтобы положить ее мне на бедро, но в последний момент передумывает. — Но кто-то по имени Аманда все-таки есть? — Моя бывшая. Сердце екает, и я сразу же понимаю, о ком речь. — А-а. — Я рассказывал о ней, когда мы впервые… Когда мы поженились. — Любительница покомандовать? Келвин смеется, но получается у него невесело. — Она самая. Мне уже трудно понять, хочу ли я, чтобы он поделился подробностями, потому что история и так понятна. Слова Келвина звучат то громче, то тише, подтверждая мои догадки. — С тех пор как расстались, мы не разговаривали. А вместе были полгода. В самом начале все было очень хорошо… Я был молод и глуп. Всего спустя неделю с начала отношений я сказал своим родным, что женюсь на ней и останусь в Штатах. А когда все пошло наперекосяк, ставить их в известность уже не стал. Не хотел, чтобы они беспокоились. И дело дошло до того, что продолжать врать оказалось куда легче. Глядя на сложенные на коленях ладони, я киваю. — Я отправил домой наше с Амандой фото и сказал, будто мы поженились в мэрии, — Келвин делает паузу и морщится. — Но… это было уже после нашего с ней расставания. А вот до этого мама постоянно грозилась вернуть меня домой. Папа же был уверен, что я здесь никогда ничего не смогу добиться. Но спустя какое-то время оба они волноваться перестали. Я писал письма и отправлял деньги. Думаю, они начали мной гордиться. — Ты, наверное, хочешь сказать, что сам собой гордился, — тихо замечаю я. — Ты был слишком горд собой и постоянно врал. — Согласен, — Келвин берет меня за руку, и я не противлюсь. Меня разрывает между сочувствием и яростью. Конечно же, я понимаю, почему он так сделал, но Келвин врал людям, которых любит. И врал мне. После нашей первой ссоры мы договорились о честности; очень неприятно думать, что он так и не был искренен со мной. — Они сказали, что на последних фотографиях я выгляжу немного иначе. Келвин кивает. — Это позитивный момент в этой истории. Полагаю, твое сходство с ней все упростит. Убрав ладонь из его руки, я встаю. Позитивный момент. Надо же, как удобно, что незнакомка из метро похожа на девушку, на которой он хотел женится. Это идеально вписывается в придуманную им историю. Мне хочется кричать. Доверие, старательно взращенное за последние недели, разбилось вдребезги. — «Все упростит»? То есть ты просишь меня подыграть?.. — пока я пытаюсь это осмыслить, мне становится еще больнее. Мне не трудно понять его ложь родным из желания защитить — в конце концов, своим я так ничего пока и не сказала. Но не могу представить, как всю неделю буду с улыбкой отзываться на чужое имя. Это временно, конечно, но проблема в том, что я надеялась стать в его жизни кем-то более постоянным. Если же Келвин планирует уйти через год, не лучше ли сказать правду его родным прямо сейчас? Я снова, как и прежде, играю в его жизни второстепенную роль. На этот раз под именем Аманды. Когда я обхожу диван, Келвин не сводит с меня взгляда. — Это всего на несколько дней, — мягко говорит он. Мое сердце рассыпается на части. То есть он не против, что его мать с сестрой будут считать меня другим человеком? Разве он не гордится мной и отношениями, которые мы выстроили вместе? Разве все это по значимости не перевешивает признание во лжи? От ответа меня спасает его звонящий телефон, и, пользуясь этой возможностью, я направляюсь в спальню, чтобы перевести дух и немного подумать. Через пару секунд звонок заканчивается, а Келвин уже стоит в дверном проеме. Подойдя ко мне, он кладет руку на мою щеку и приподнимает голову. — Эй, — говорит Келвин, а когда я поднимаю взгляд, выражение его лица смягчается. — Я не считаю себя правым. Я киваю и окидываю взглядом линию его челюсти, губы и шею, когда он сглатывает. — Обстоятельства сложились странно, только и всего, — наклонившись ко мне, он оставляет на моих губах один поцелуй. — Наши отношения это не меняет. Понятия не имею, что ему ответить; по моим ощущениям, это кардинально все меняет. В этой ситуации у меня даже имени своего нет. — Хотелось бы мне поговорить еще, но нужно спуститься вниз. Там ждет курьер и требует моей подписи. Мы закончим разговор, когда я вернусь, ладно? — Ладно. — Я люблю тебя, Холлэнд. Вот он и сказал эти слова. Сказал впервые, а я словно в забытьи. — Хорошо. — Хорошо, — повторяет за мной Келвин, чмокает меня в губы и выходит за дверь.