— Просто упала, — предприняла последнюю попытку соскочить Ульяна. Его кроссовки выглядели куда лучше её собственных. Вадим говорил как-то, что долго они у Егора не живут и меняются часто. Подвернутые черные джинсы, черные перчатки на руках и черный шлем в левой, черная футболка, а поверх — черная кожанка. «Ну прям призрак ночных дорог», — мелькнула язвительная мысль. Поднимать взгляд на лицо оказалось внезапно волнительно, но Уля себя пересилила. Егор склонил голову еще ближе к плечу, в терпеливом молчании ожидая дальнейших комментариев. Густых бровей видно не было: они спрятались под лезущими в глаза вихрами и не думали возвращаться на место. «Нет, это невозможно…» — С пилона… — негромко произнесла Уля, расхрабрившись. В конце концов, что тут такого? Ну да, с пилона. И что? Да-да, знает она, что люди себе представляют, когда слышат про пилон. Шест и полуголых танцовщиц на во-о-от такенных каблуках, вот что. Но воздушная акробатика — это же совсем другое! — Откуда?! — поперхнулся Егор. Показалось, весь скепсис схлынул с его лица в одно мгновение. Или это фонарь мигнул. «Да сколько можно?! Что в этом такого?!» — Я же вроде ясно выразилась. С пилона! — вызывающе рубанула Уля. — Тут недалеко школа танцев, я хожу туда заниматься! У Егора что-то произошло с мимикой. Столько эмоций за несколько секунд она на этой обычно беспечной физиономии слишком давно не видела. С губ сошла ехидная ухмылка, желваки очертили скулы и так задержались, челюсть куда-то повело, брови опустились на место и тут же слились на переносице — в выразительную кривую. Порывисто вздохнув, сосед похлопал себя ладонью по куртке, достал из кармана пачку сигарет, не глядя открыл, с сомнением покосился на Ульяну, закрыл и вернул в карман. А спустя еще пару мгновений лицевые мышцы чуть расслабились, даже уголок губы приподнялся, но до улыбки не дотянул. — И почему… такой выбор? — поинтересовался Егор сдержанно. Вот вроде не критикует, а вроде смотришь на него и находишь подтверждение своим подозрениям: да, в дикий восторг не пришел. Хотя с другой стороны — с чего бы ему приходить-то? С чего она вообще парится о его реакции? Подумалось, что если бы у неё был старший брат, то вёл бы он себя наверняка похоже. Беспокоится? Давно кончились те времена. Да и о чем тут беспокоиться? Взрослые все люди, отдают себе отчет в своих действиях. О себе-то сосед, судя по всему, ни на дороге, ни под крылом параплана, ни под куполом парашюта не беспокоится — в себе не сомневается. Во встречном взгляде Уле по-прежнему чудилось удивление, сомнение и недоверчивость. Словно человек всё пытался принять неожиданную мысль, и всё у него не получалось. Почему? Он же сам не так давно вспоминал, что «она в шесть лет вытворяла». — Трюкачить на шесте весело, — Уля неопределенно пожала плечами. — И сложно. Такой вызов самой себе. Проверка собственных пределов и возможностей. Егор прищурился: — Да ну? Теперь на лице читалось: «Малая, чего тебе в жизни не хватает, а, что ты в это ввязалась?» «Что, сомневаешься?» — Приходи — попробуешь, — не удержавшись, съязвила она. «Посмотрю я на тебя!» Шутки шутками, а мужской пилон — нечто за пределами вообразимого. Ульяна как-то на днях на видеохостинг забрела и наткнулась там на одного российского спортсмена. Отчетливо помнит единственную мысль, бившуюся тогда в её висках: «Это — за гранью человеческих возможностей!». Сосед хмыкнул и болезненно поморщился. Вообще весь его вид на не особенно приятные мысли намекал. — Значит, упала ты с пилона. Ладно. А синяки на руках? Тоже оттуда? Давай спрошу прямо: может, просто кто-то в общении жестит? Уля распахнула ресницы. Она стояла перед ним в темноте, в ветровке и никак не могла взять в толк: откуда он про синяки-то знает? И на кого намекает? На мать? На Вадима? — Вообще-то — да… То есть, — запнулась она, — от пилона, конечно. — На кисти? — глаза сузились еще сильнее. «Ну да, на кисти… А что такого?» Казалось, еще чуть-чуть, и взглядом её просто испепелят. И останется от Ули Ильиной горсточка золы. Она никак не могла понять, откуда такое недоверие к её словам. Если только… Если только… Если только при разговоре о шесте он и впрямь не представляет себе ровно то же самое, что и все остальные. Оголенную девку, крепко стоящую на полу обеими ногами и томно виляющую бедрами перед носом завороженных, пускающих длинную, тягучую слюну зрителей. Ну, на худой конец экзот{?}[танец у шеста] представляет, но там тоже на верхотуру лезть не надо: танцуют на полу, у снаряда, а не на нём, используя шест для эффектных облетов. Экзот — другой, но тоже непростой вид pole dance: в их школе девчонки после занятий экзотом вываливаются, как из бани — взмокшие, румяные и счастливые. Вот на такенных каблуках вываливаются, да-да. «Стрипы» их обувь называется. Аж кровь в лицо бросилась от догадки о том, какие красочные картинки всё это время могли рисоваться в его вихрастой голове. Кошмар! — Егор, пилон не только нежно отирают всеми доступными частями тела, но ещё и бьются об него со всей дури, коряво выполняя связку, сворачиваются прямо на нём в три узла и трутся кожей, фиксируясь в элементе, — завелась Ульяна. Щеки пылали! — И это, между прочим, адски больно! Ты же не думаешь, что весь пилон к жарким танцулькам сводится? Уверяю тебя, это не то направление. Его хотят включить в состав соревновательных дисциплин на Олимпиаде! — Интересно… — задумчиво-растерянно ответил сосед. О чем он там продолжал себе размышлять, знать ей явно не полагалось. — Честно говоря, всё равно в голове не укладывается. Ну ладно, хватит трепаться, поехали, а то я ПДД нарушаю. Уля оторопело воззрилась на Егора: — Куда… поехали? — Домой поехали, малая, — наигранно тяжко вздохнул он. — Или тебе нравится интеллектуальные беседы посреди проезжей части вести? — Тут всего-ничего осталось-то… — пробормотала Ульяна. Вырисовывающиеся перспективы её одновременно взбудоражили и испугали: всё же на мотоциклах ездить ей пока не доводилось. Кроме того, видела она, как сосед водит. Как камикадзе. — Я и сама могу. — И это «всего-ничего» ковылять ты будешь еще полчаса. Одна. В потемках. Тревожа поврежденную ногу. Надевай, — Егор протянул ей свой шлем. — Волосы под куртку убери. Пять минут — и ты дома. На диване. Уля продолжала хлопать ресницами, чувствуя, как всё внутри плавится от охватившего её сомнения, страха и вместе с тем — от желания согласиться. В конце концов, они в черте города, опыт у него большой, шлем отдают, ехать недалеко — чего здесь так уж бояться? Зато есть возможность понять, что это вообще такое — движение на скорости, маневренность среди железных коробок. Ей дают шанс ощутить себя в шкуре мотоциклиста… Ну, почти — вторым номером… Конечно, не совсем то, но всё же. Соблазн велик… Пока она подтормаживала, решаясь на эту авантюру, сосед уселся на своего коня — обе ноги на землю, — завел зажигание, зажал ладонью какой-то рычажок на руле и повернулся к ней. По лицу его не сказать было, что он собирается её сейчас угробить. — Шлем на голову, волосы заправь за воротник, одну ногу на подножку, ладонь кладешь мне на плечо — для опоры. Поднимаешься на подножку, вторую ногу перекидываешь через сиденье и удобно усаживаешься. Коленями обхватываешь меня. Плотно. Руками обнимаешь. Крепко. Всем весом не наваливаешься. Телом подаешься туда, куда наклоняется мотоцикл. Раскидывать руки в стороны, изображая Розу на корме «Титаника», пока не надо, а то с тебя, по ходу, станется. Остальное — лирика. Вперед. Без шансов. *** 22:30 От кого: Юлёк: Ильина! Это чё такое сейчас было? Иду с парнем домой и вижу мираж в пяти метрах. Вопрос: мне померещилось, или сегодня ты до дома не дошла, а долетела? 22:55 От кого: Юлёк: Ильина-а-а-а-а?.. Ты чем там занята? Я точно знаю, что это была ты! Ты шлем сняла! Не пытайся отнекиваться! На часах почти полночь, для мамы Уля давно уже спит, но это не так. Уля лежит с закрытыми глазами и гоняет в памяти пять минут своей жизни, триста секунд завершающегося дня, двухсот восемьдесят восьмую часть суток. Восхитительно! Обо всём она забыла. Забыла, что у неё, вообще-то, ягодица ноет, забыла о Вадиме и работе: мысли выветрились из головы в момент, когда Егор вдарил по газам, и она интуитивно вцепилась в него всем, чем только позволено было вцепиться. Наверное, можно сказать, что за пилон и за соседа Уля держалась с одинаковым остервенением. Еще бы! Ведь цена ошибки что там, что тут — собственная целостность. А потом на опустевшей к позднему вечеру улице «Ямаха» взяла разгон, страх отступил, и на Улю неожиданно обрушились оглушающие сознание чувства — восторга и свободы. Обескураживающие, обезоруживающие, опьяняющие. Тело каждой своей клеточкой ощущало легкую вибрацию мотора, она текла сквозь позвоночник, через все мышцы и косточки и заканчивалась на самых кончиках пальцев, рассеивалась в районе затылка. Хотелось вскинуть руки, ощутить сопротивление прохладного воздуха, поднять стекло и подставить лицо ветру. Хотелось на место водителя! Самой управлять этой ревущей, верткой машиной! А еще казалось, что если очень внимательно «прислушаться», то под правой ладонью сквозь кожу куртки ощутишь биение сердца. Всё это, конечно же, вздор, плод её неуёмного воображения, но кто может запретить ей воображать? Никто! Опомниться не успела, как всё закончилось: сосед запарковал «Ямаху» на свободном месте ровнёхонько напротив подъезда. Не успела глазом моргнуть — пришлось спешиваться. Ноги не чувствовали земли, собственное сердце колотилось, как обезумевшее, а глаза перед собой мало что видели. Егор же сохранял полнейшую невозмутимость. Конечно! Он-то по десять раз на дню гоняет, ему-то что? Молча забрал у неё шлем, молча вошли в подъезд, молча поднялись на этаж, но молча разойтись по квартирам Уле не позволила банальная этика, пусть и заметно было, что Егор погрузился глубоко в собственные мысли, да и… Если начистоту, вряд ли для него вообще имело хоть какое-то значение, как они попрощаются. Связки ключей звякнули одновременно. Правил приличий никто не отменял. — Спасибо, что подкинул, — пробормотала Ульяна. Ей казалось, она все еще там, на дороге. Хотелось назад. Точнее — вперед! По ночной Москве! — Спокойной ночи. — Не за что. И тебе. Способность мыслить трезво возвращаться к ней этим вечером и не думала. Если бы не поздний час, она бы, может, так просто его и не отпустила. Впечатления никак не желали оседать и таять, на языке вертелся с десяток вопросов, что копились последние недели и так и остались не заданными. А еще — ни у подъезда, ни в лифте, несмотря на молчание, она не ощущала в себе прежней настороженности, а в нем — отчужденности, ставшей столь привычной за эти годы. Да, несмотря на тишину. Словно стена, сто лет назад возведенная и всё это время между ними стоявшая, по кирпичику рассыпалась. Будто истончался казавшийся непробиваемым стеклянный купол. В его присутствии оказалось неожиданно ожидаемо спокойно. Во-первых, одно дело — возвращаться домой в гордом одиночестве, когда каждого встречного невольно оцениваешь с точки зрения потенциально исходящей от него опасности, и совсем другое — в компании. Ну а во-вторых — чему поражаться? Она просто отвыкла от него, а отвыкнув, забыла и теперь удивляется. Но ведь когда-то, давным-давно, так с ним ей и было — привычно, спокойно и совсем ничего не страшно… Почти. А еще в его присутствии… Нет, это состояние Уля пытаться трактовать не станет, это глупость, дурь и блажь, опьянение моментом. Просто выбора ей не оставили: пришлось обнимать и обхватывать, как велели. А нутро отозвалось неожиданно — всколыхнувшись, затрепетав и взволновавшись. Все пять минут волновалось и до сих пор немножко волнуется, штилем там и не пахнет, так… странно… Это всего лишь Егор, двадцать два года лестничную клетку делят. Мама как-то обмолвилась, что Уля на горшок при нем ходила, остается надеяться, что этого он не помнит, или что говорилось всё это для красного словца. Каким только она его не видела, в каких только состояниях и компаниях не засекала, чего только из-за этой стенки не слышала, каких только эмоций через себя из-за него не пропустила, но это — нечто внезапное. Это… Погружающее в растерянность, обескураживающее, совсем неожиданное, совершенно необъяснимое, вообще нелогичное, ничем не оправданное и абсолютно точно неправильное. Это ей просто ветром голову надуло{?}[отсылка к песне “Ту-лу-ла” группы “Чичерина”]. Конечно, все дело в новом будоражащем опыте — и только. Показалось. «Надо сказать Вадиму, что ничего не выйдет… Завтра…» 23:59 Кому: Том: Ты был прав — если все-таки решишь приглядеться к людям вокруг, и впрямь могут вылезти интересные вещи. Спасибо, ты мне глаза открываешь! 00:09 От кого: Том: Обращайся =) 00:11 Кому: Том: Только кажется, теперь просто приглядываться мне уже мало. Я бы хотела подобраться поближе. Пообщаться спокойно. Меня последнее время преследует чувство, будто я вообще этого человека не знаю. Вообще! 00:12 От кого: Том: И что тебя останавливает? 00:13 Кому: Том: Неудобно без приглашения влезать в чужую жизнь, отвлекать от дел, требовать к себе внимания. С другой стороны, знакомы-то мы очень давно, просто так получилось, что общение сошло на нет. Хотя последнее время будто бы потихоньку налаживается. А все равно стрёмно вламываться, открывая дверь с ноги. Как прежде в любом случае уже не будет. 00:15 От кого: Том: Не попробуешь — не узнаешь, что будет, а чего не будет =) А смысла сидеть и гадать нет точно. Точнее, какой-то смысл есть во всем, но так «поближе» ты ни на сантиметр не подберешься. Если уже налаживается, если сама готова продолжать налаживать, пользуйся моментом. «Пользуйся… Легко сказать! ………………… Хотя…» 00:30 Кому: Юлёк: Не померещилось:) Меня подобрали на полпути из школы. Юль, слушай, а можно одолжить у тебя гитару? Давно хотела! 00:32 От кого: Юлёк: Я, конечно, все понимаю, Ильина. Да, похоже, уже не всё, так что придется тебе кое-что мне объяснить. Гитару без проблем))) Хоть завтра! *** «Для получения сертификата категории В парашютист должен выполнить следующие требования: а) совершить 50 прыжков, в том числе: — не менее 40 с контролируемым свободным падением, из них — не менее 5 прыжков с задержкой раскрытия парашюта на 30 и более секунд, — набрать в сумме не менее пяти минут контролируемого свободного падения;