«То же самое!» — Скоро я начну цитировать твою мать, малая, — пальцами истирая в пыль так и не зажжённую сигарету, мрачно произнес Егор. — Почему ты не позвала нас с сапа? Сердится. Теперь уже в открытую, так, что не заметить невозможно. «Мать цитировать, значит? И ты туда же? Вот спасибо тебе за поддержку! Огромное! Ещё и при всех! Что, ростом, по-твоему, не вышла? Соплячка еще для таких “подвигов”?» «Давай-ка успокойся». «Успокойся?!» — Потому что каждая секунда на счету была, Егор! Очевидно же! — не выдержав, вскинулась Ульяна. Чем она такое заслужила?! Он что, считает, что она слишком много на себя взяла? Считает, у неё мозгов оценить риски и собственные силы не хватает? Хорошего же он о ней мнения! Лицо напротив окаменело, не показывая более ни одной эмоции. За этими разборками, не издавая ни шороха, наблюдала вся компания. Уля печёнкой чуяла, что все они на её стороне, все до одного. Юлька положила ладонь ей на кисть, ощутимо сдавив пальцами. Через секунду Вадим подтвердил Улины предположения. — Рыжий, вот что за наезды на человека, который только что спас жизнь другому маленькому человеку? Совесть у тебя есть? — Я тебе уже говорил, что нет, Стриж, — холодно отрезал Егор, продолжая истреблять её взглядом. — Малая молодец, никто не спорит, но совсем не теоретически сегодня мы могли остаться без малой. Могла бы наша щупленькая малая рыб отправиться кормить. А всё от желания сэкономить лишние пять секунд, которые бы ушли у взрослых, сильных мужиков на то, чтобы добраться до точки. Тебя, Стриж, устроил бы такой расклад? Звание героя посмертно? Меня — нет. Выдерживать этот прессинг и дальше у Ули не осталось ни желания, ни сил, ни нервов. Смысл сказанного воспринимался с трудом, её колотило, и теперь она смотрела на него в упор, напрочь позабыв, что еще пять минут назад его внешний вид чуть ли не до трясучки её довел. Впрочем, как только что показала жизнь, раздеваться Егору совсем не обязательно — достичь той же цели он может и словами. «Иди в пень!» «Можешь беситься, сколько влезет, — ответил ледяной встречный взгляд. Желваки дёрнулись. — Голову включать иногда полезно. Для жизни». — Ребят… — робко включилась Аня, — перестаньте… Парень в красной майке, с которым Уля даже познакомиться не успела, за все это время не проронил ни слова, но вид имл такой, словно его заставили сожрать килограмм лимонов за раз. Бедняга. Вряд ли он ожидал такого от этого отдыха. Вряд ли кто-то тут вообще ожидал… Выдернув руку из-под Юлькиной ладони, Ульяна вскочила на ноги и заозиралась по сторонам в поисках своей пляжной сумки. К счастью, обнаружилась та в трех метрах. — Вадим, как отсюда такси вызвать, а? — Тебе зачем? — Домой поеду, голова разболелась! — зло выплюнула Уля. Все эти ребята — за исключением одного! — ничем перед ней не провинились и концерта по заявкам уж точно не заслужили, но остановить себя она уже не могла — с каждой секундой раздражение только нарастало. Если не ретироваться отсюда сейчас же, дело кончится смертоубийством! Глаза б её его не видели! — М-м-м, — Вадик неуверенно почесал затылок, озадаченно оглядел присутствующих и поднялся с покрывала. — Давай я тебя отвезу? — Я сама, спасибо, — сердито закидывая вещи в сумку, огрызнулась Уля. — Справлюсь, не маленькая! «Ясно тебе?! Я не маленькая! Я не дура безмозглая! Понял?!» — Тогда и я с тобой! У меня все равно вечером свидание, собраться еще надо! — выпалила Юля, подскакивая на месте. Еще порядка двух минут ушло на то, чтобы выловить слизанные волной и плавающие у берега шлепанцы и дождаться, когда соберется Новицкая. Все это время в воздухе висела гнетущая тишина, но Уля чувствовала каждый обращенный на нее взор. Каждый! Особенно хорошо — жжением меж лопаток — ощущался Егоров. Об извинениях сосед и не помышлял. Напротив, впечатление создавалось такое, что он задался целью оставить от неё горстку пепла и прекрасно на этом поприще преуспевал: нутро припекало, горело, плавилось! То ли от так и не выплеснутого возмущения и праведного негодования, то ли от осознания, что себя он считает правым и вот так, изничтожая с расстояния, сейчас ей это демонстрирует. То ли от понимания, что с неё не сводят глаз уже десять минут, не меньше, то ли от всего вышеперечисленного. Наконец Юля кивком дала понять, что готова. Отлично. Ульяна изобразила на лице сожаление, хотя до сожаления там было, как до луны и назад: — Счастливо оставаться! Извините за испорченный день! — Да ты-то тут причем? — расстроенно крякнул Вадик, поднимаясь с покрывала и окатывая своего друга уничтожающим взглядом. — Я вас провожу. — Уль, слушай, да не злись ты на него, просто перенервничал человек… А это уже Аня, уже в спину. Аня, похоже, как кот Леопольд. «Ребята, давайте жить дружно!». Поздно! Послышался странный звук, больше похожий на «п-ф-ф», чем на «угу». — Все свои нервы я уже потратил — кстати, как раз на малую, — так что ничего не поделаешь, терпите теперь бесчувственного мудака. Или не терпите. C’est La Vie{?}[Жизнь такова (фр.)]. Уля аж на секунду на месте застыла, не дойдя пары метров до мощенной галькой дорожки. «Ах так?! На меня ты потратил, да?! Тебя об этом кто-то просил?!» — Егор! — возмутилась Аня. — Да она себя сейчас угробить запросто могла! Мозги же должны быть?! — заорал он, больше не пытаясь скрыть собственную ярость. — Что «Егор»?! «Нет мозгов! Адьос!» *** «Что “Егор”? Что?! Сколько можно в этой жизни потерь?» Аня сочувственно похлопала его по плечу и повернула голову в сторону зашлёпавшей к выходу компании. Олег, всё это время явно ощущавший себя не в своей тарелке, стянул майку и пробормотал, что пойдет искупнуться. — Ты не прав, — утыкаясь подбородком в поджатые к груди коленки, миролюбиво произнесла Аня. Очевидное невероятное. Не прав — да. Прав, черт подери! От одного предположения, каково оно — камнем идти ко дну с намертво вцепившимся в шею грузом, тошнота к горлу подкатывает. До сих пор! В девчонке той килограмм сорок пять. А в малой сколько? На десять больше? — Сказанного это не отменяет, — ища успокоения в барашках бегущих по небу облаков, категорично отрезал Егор. Прав, не прав — не отменяет. Понадобится — еще пять раз повторит, пока не дойдет. Уму непостижимо! Надо ж такой упёртой быть! Ведь могло и не обойтись, что тогда? Тогда на поверхность подняли бы двоих безмозглых девочек. Безмозглых и, возможно, именно по этой причине мёртвых девочек. — Я так поняла, знакомы вы давно? — Анька взяла убаюкивающий тон, задаваясь очевидной целью успокоить бушующую бурю. Роль психотерапевта ей никогда не удавалась, но она с завидным упорством снова и снова пробовала себя в этой ипостаси. Что ж, сегодня, пожалуй, пусть, если ей так это нравится. — С детства, — нехотя отозвался он. — Соседствуем. Мысленный взор видел прямо перед собой мокрую спину в песке, лопатки и позвонки. Видел перед собой измазанную в строительной пыли девочку восьми лет от роду, появившуюся на крики из-под застрявшей между стеной и полом железной балки весом в центнер. Шестилетнюю девочку, по пояс увязшую в вонючей дворовой канаве. «Девочку» двадцати четырех лет — в обмороке в облаке бабочек. Опять двадцати четырех — вниз головой на безумной скорости, на пилоне… Снова двадцати четырех — прижатую к холодной двери бухим ублюдком. Двадцатичетырехлетнюю, навсегда закрывшую глаза, девочку. Всё не проконтролируешь. Везде не подстрахуешь. За всем не уследишь. Не побудешь рядом на всякий случай, от всего не убережёшь. От понимания не легче. Кровь пульсировала в висках. Глаза отцепились от облачков и прицепились к противоположному берегу, к чайкам над водой. Легкие требовали убийственной дозы канцерогенов. Немедленно! — Ты не рассказывал. Храбрая… — чуть помолчав, подала голос Анька. — Да, удивительная… — задумчиво протянул Егор, доставая из рюкзака сигареты. Никотин подарит временное, ложное ощущение успокоения, но если он и дальше продолжит двигаться теми же темпами, пачка в день превратится в две. — А лет ей сколько? — Двадцать четыре вроде. У нас шесть лет разницы. — То есть, наверняка ты не знаешь? — Аня искренне удивилась. Палец, вырисовывающий узоры на песке, замер на полпути. «Хочешь поговорить об этом? Зачем?» В следующую секунду Егор осознал, что и сам был бы не прочь немного «об этом» поговорить. А то его, глядишь, разорвет к чертям на тысячи Егорок. — Мы тринадцать лет не общались. На даты память у меня плохая. — А теперь общаетесь? — голос звучал вкрадчиво, и сопротивляться ему не наскреблось сил. Он и так только и делает всю жизнь, что кому-то или чему-то сопротивляется. — Похоже на то, — ответил Егор отрешенно. — Наверстываем. Что-то типа того. Не знаю. Она снова помолчала. Недолго. — Ты словно бы меняешься… Мягкий, уютный, окутывающий, обволакивающий голос… Черт поймет, как Аня это сделала, но орать трехэтажным матом и впрямь больше не хотелось. Хотя стоп, что она там ему и с какой целью втирает? Меняется? «Чушь собачья» — Всё как прежде, — проворчал он, туша окурок в песке, отправляя его в пустую бутылку и закручивая крышку. Каждое бездумное, бестолковое действие немного отвлекало от ненужных болезненных мыслей. Анька несогласно мотнула головой: — Нет, не как прежде. Я же не слепая, два плюс два сложить в состоянии. Ты ожил, вон даже улыбаться чаще стал. Теперь понятно. «Что там понятно тебе?..» Кажется, тревожные мысли в его голове она задалась целью заместить новыми, но при этом не менее тревожными — и это факт. Они тоже вызывают животный страх, но страх совсем, совсем другого рода. — Ерунда, — вяло отозвался Егор. «Горбатого могила исправит» — Я давно тебя знаю, так что понимаю, о чем говорю.