Новость о том, что матери нет, я восприняла спокойно. Она умерла для меня тогда, когда перестала разговаривать с нами. Это уже не была наша нежная, кокетливая мама. Осталась только оболочка, бездушное существо в облике человека. Нельзя плохо говорить об усопших, но это же правда, что мы стали ей безразличны. Любить того, кому до тебя совсем нет дела, – очень трудно. Когда это мама – особенно обидно. А Мира… Мне хотелось узнать о ней как можно больше, но я очень боялась с ней увидеться – вдруг она меня оттолкнёт? В тот раз я не стала искать встречи с сестрой, хоть отец и назвал её адрес. Не увиделась я с ней и в следующий раз, когда приехала к отцу. Я чувствовала себя предательницей, ведь оставила Миру в ужасной обстановке. Одну. Как она воспримет меня теперь? Не затаила ли злобу? Нужна ли Мире в её новой жизни старшая сестра? Полгода назад я всё-таки решилась, подкараулила сестру на детской площадке. Мне не понадобилось много времени, чтобы вычислить её из группы молодых мам. Я долго наблюдала за ней со стороны, не решаясь подойти. Она так весело смеялась, когда играла с сыном в снежки, катала его на санках. Мне было радостно видеть, что она счастлива, что прошлое никак не отразилось на её жизни. Но это была лишь видимость. Картинка из глянцевого журнала. Глава тридцать четвёртая – Мира, – осторожно позвала я. Сестра берёт сына за руку и поворачивается в мою сторону. Щёки зарумянились от мороза, глаза искрятся. Она выросла красавицей. Из приоткрытых губ вырываются облачка пара. Яркие лучи играют в выбившихся из-под шапки волосах. – Это вы меня позвали? Неужели я так изменилась, что родная сестра не узнаёт? Видимо, то, чего я не замечаю в отражении, делает меня совсем другим человеком. Старость не выпрыгивает из-за угла, как чёртик из табакерки, она по миллиметру, морщинка за морщинкой, отвоёвывает человека у молодости. – Мира, – я не могу произнести больше ни слова. Сестра тихонько вскрикивает, хватает в охапку протестующего сына и быстрыми шагами направляется ко мне. – Ты приехала! – солнце искрится в её глазах. Узнала! – Вера! Как ты? Откуда? Где ты сейчас живёшь? Я так рада, что ты здесь! – она засыпает меня вопросами, голос звенит, в нём нет никакой обиды, только удивление и ликование. Всё, чего я боялась, оказалось только моими страхами. – А это Тёма! Мой сын. Тёма, смотри, это твоя тётя. Тётя Вера. Познакомься, – щебечет Мира. Тёма протягивает мне холодную ладошку. Мира улыбается: – Давай покажем тёте, где мы живём. Тут рядом, идём. Ой, как же ты замерзла. Ты чего так легко одета? Я дам тебе свою тёплую куртку или шубу, в общем, выберешь, что понравится. У нас морозы ого-го! Да ты же помнишь, наверное. Или уже забыла? У неё прекрасная квартира. В новом доме. Сын – чудный карапуз. – Ты посиди, погрейся, я сейчас, только Тёму переодену, – Мира уводит сына в детскую. Я усаживаюсь на диван, тону в бесчисленных подушках. Здесь уютно. Напротив меня огромные панорамные окна, наполняющие комнату мягким оранжевым светом морозного дня. Внизу утонул в пепельной дымке город, в котором я родилась, из которого сбежала и не надеялась больше вернуться. Однако он принял меня куда радушнее, чем я ожидала. Отсюда видно кирпичное здание старого кинотеатра, там я впервые поцеловалась. Музыкальная школа. Я проходила туда один год, мечтая стать гитаристкой, но сольфеджио по субботам быстро выбило из меня эту блажь. Вдали пыхтят белым дымом пузатые ТЭЦ. Раньше они были на краю города, а теперь следом за ними вырос новый микрорайон с высоченными многоэтажками. Я успокоилась, размякла в тепле. Мне стало хорошо и спокойно. Я бы хотела остановить этот момент, как кадр на киноплёнке. Думать, что вроде бы всё сложилось у нас с сестрой хорошо. Живём, и не хуже других. Такой вот хеппи-энд. – А твой муж, кто он? – спрашиваю я Миру, наслаждаясь принесённым ею кофе. – Он занимается венчурным финансированием. – Чем? Ты чего ругаешься? Я таких слов не знаю. Но Мира серьёзна, говорит ещё тише: – У него своя фирма. – Ну, не бездельничает, и то хорошо, – я поглаживаю бархатистую обивку подлокотника. Мира не реагирует на мои шутки. При упоминании мужа она потухла, будто внутри у неё выключили свет. – А зовут его как? – Стас. Станислав Зверев. Стас! Комната плывёт и вибрирует, будто мы вдруг очутились под водой. Я переспрашиваю, как его зовут, правильно ли я услышала, сколько ему лет? Складываю в уме года и цифры. Мне хочется, чтобы это было дурацким совпадением. Вдруг он полный тёзка, но маленький и щуплый, а не тот высокий качок, которого я знала? Но жизнь – жестокий сценарист. К моему ужасу, это оказывается тот самый Стас. Током прошибает мысль: знает ли Мира обо мне и Стасе? – И как вы живёте? – осторожно спрашиваю я. Не надо торопиться с предположениями и выводами. Всё-таки это муж Миры. Она его выбрала. Возможно, он остепенился, повзрослел, изменился. – Нормально, – пожимает плечами сестра. – Как все живут, – дарит мне родную улыбку Мира. Я сразу вспоминаю девочку, пропадавшую за уроками. Девочку, которая во мне нуждалась, а я от неё сбежала. – Он тебя не обижает? – вполголоса интересуюсь я. – Ну… все ссорятся. И у нас бывает. Так со мной же сложно. – И что ты делаешь? Зацеловываешь до отрыжки или слишком крепко обнимаешь? – Да ору что-то. Даже не знаю зачем. Знаешь, иногда накатывает, сама не своя становлюсь. Может быть, гормоны шалят? Затянувшаяся послеродовая депрессия, наверное. Брови, сложившиеся домиком, делают заметными мелкие морщинки у неё на лбу. Наша бабушка Саша, папина мама, умерла в год, когда родилась Мира. Жаль, что сестра её не знала, заботливая была бабушка, говорливая. Мне интересно было крутиться рядом с ней. Речь бабули была щедро напичкана пословицами и поговорками, как праздничная пасха изюмом. Бабушка Саша часто приговаривала: «Баба плачет, когда муж по-женски не бачит», «Муж не пьёт, не бьёт, а баба ревёт». У неё, видимо, были свои счёты с мужским полом. Хотя сына своего она очень любила. В общем, в каждой её присказке мужчина был виновником женских бед. Я тогда мало что понимала, но для себя уяснила: просто так, без причины, женщина не будет лить слёз. Я не расспрашиваю больше. Мне хочется вернуть ту Миру, которую я встретила на детской площадке час назад. Рассказываю про Ваню, про наш дом, про кусты крыжовника, которые прижились под окном, и про нашу любимую трёхцветную кошку Малашку. И она возвращается. Губы складываются в открытую улыбку, глаза сияют. Радуется, что Иван у меня хозяйственный да заботливый. – Мира, прости меня. Знай, ты всегда можешь со мной поделиться всем, что тебя волнует. – А ты больше не сбежишь? Тонкая игла… в сердечную мышцу. Инъекция вины. Но я понимаю, она не хотела меня задеть. Простодушно высказывает свои опасения. – Нет, я теперь всегда буду рядом. Запиши мой телефон, будем созваниваться. Она колеблется. Резко встает, подходит к комоду, долго роется в ящике в поисках ручки. – Или дай свой, я запишу. – Не надо записывать мой, – протестует Мира. Я мысленно перебираю, чем могла её обидеть, раз она больше не хочет со мной разговаривать даже по телефону. Неужели я так обманулась? Растаяла, как желе, от тёплого приёма. Совсем забыла, что Мира имеет веское основание не общаться со мной и вообще выставить за дверь. Мира снова сникает, виновато поднимает на меня глаза. – Он слушает мои разговоры, – негромко поясняет она. – Кто? – я не сразу понимаю, о чём идет речь. – Стас. – Зверев? Твой муж слушает, о чём ты говоришь по телефону? – Ну да. Хотя я почти ни с кем уже не общаюсь, – добавляет она. – И в дом не приглашаю, он этого не любит. Так что ни подруг, ни коллег не осталось. Очень редко если кто позвонит. Возмущение сжимает мне горло. – И ты так спокойно на это смотришь? – взрываюсь я. – Он объясняет, что это для моей же пользы. Я часто забываю важные вещи. А так он может быть в курсе всего, что со мной происходит, – оправдывается Мира. – Это какой-то бред. Ты с ума сошла? Кто слушает чужие разговоры? Это же просто непорядочно! – Вижу, что она искренне не понимает моего негодования. – Стас считает, что так правильно. У нас не должно быть никаких тайн друг от друга. Мы же семья, – объясняет Мира. Как будто заученный абзац из учебника читает. Я хватаю ртом воздух, пытаясь не искрить. – Ты считаешь, что это нормально? – Я не знаю. Стас говорит, что так надо. – А ты сама что думаешь по этому поводу?