Она желчно рассмеялась. Паша сначала облегчённо выдохнул, но потом почувствовал растущую злость: – Да иди-ка ты отсюда! Нашла, чем шутить! Коза драная! – Что, испугался? Все вы такие. Боитесь ответственности. Жалкие кобели! – Она вскочила с дивана. – А вот и чай, – в арке, ведущей из кухни, появился Илья с подносом в руках, чертовски довольный тем, что наконец у него всё получилось. Катька, пролетая мимо него, со всей дури лупанула по подносу. Бутерброды с толстыми кусками ветчины, чашки и сахарница с ложками полетели на пол. Барт, который крутился под ногами, еле успел отскочить в сторону. – Совсем сдурела, – буркнул Паша. Илья был настолько обескуражен, что так и застыл безмолвным изваянием. Катька быстро оделась и пулей выскочила на улицу, на прощание проверещав: «Ты ещё пожалеешь!» Паша помог Илье убрать с пола. Вернее, просто сделал это сам. Потому что совершить два подвига подряд на хозяйственном фронте для Ильи было уже слишком. – Извини, она сумасшедшая, – развёл Паша руками. – Я никогда не женюсь, – констатировал приятель. На улице похолодало. Мороз усилился, но ветер ослабел, прекратил сбивать с ног. Вокруг – ни души. Тихо-тихо. Паша медленно побрёл к машине. Он всегда просто физически уставал от Катькиных истерик. Надо бы проверить машину. Что, если эта неадекватная повредила её? Он же должен был «ещё пожалеть». Но потом успокоил себя мыслью, что с её знаниями техники Катька бы стала искать двигатель в багажнике и не сообразила, где брызговик, а где маховик. Единственное, с чем она взаимодействовала в машине, – это зеркало заднего вида, которое Катька постоянно норовила повернуть на себя. Как он раньше не замечал её косности и примитивности? Наверное, его это просто не волновало. Из кармана куртки запел Адам Левин[6]. Неужели она не может угомониться? Во втором раунде этих бессмысленных разборок Паша участвовать не собирался. Паша мельком взглянул на телефон. На экране высветилось «мама». – Привет, Паш. У тебя всё хорошо? – голос мамы звучал взволнованно. – Да, мам, нормально. Ты как? – Я-то как всегда. А вот ты куда-то пропал. – Ай, завертелся. Давай я тебе попозже позвоню. Мне завтра заступать на сутки. Ещё форму гладить, – придумал на ходу он. – Я тебя наберу. Потом. Сам. – Хорошо, Паша, – согласилась мама. – Давай тогда. Пока. Да, образцово-показательные сыновья так себя не ведут. Мог бы хоть немного поддержать беседу. Угрызения совести царапнули, но тут же включился внутренний адвокат: «Мама у меня понятливая, потом ей всё объясню». Сегодня Паша больше говорить не мог. Будто исчерпал лимит слов на этот день. Глава шестая 19 марта. Вторник. Утро В дежурке было необычно тихо. Эля ковырялась в мобильнике, капитан осоловело пялился в камеры. Всё утро валил мокрый снег, он падал в лужи и смешивался с грязью. Тучи так и висели над городом, как старые грязные декорации. Выходить на улицу в такую погоду совсем не хотелось. Видимо, и потенциальных нарушителей порядка на подвиги сегодня не тянуло – телефоны дежурных молчали. Воспользовавшись паузой, Паша спросил: – Васильич, не знаешь ничего про вчерашний поджог? Ларёк на Мирной. – Я сегодня с тобой заступил. Откуда мне знать, что там вчера было? – Ну, может быть, слышал… – Шпана вроде какая-то подожгла, – ответила Эля, не отводя глаз от экрана айфона. – Просто… Помните, в прошлую смену мне позвонила женщина и оставила сообщение про горящий ларёк? – И что? – нехотя повернулся капитан. – Так это тот самый ларёк, на Мирной. – Он второй раз, что ли, горит? – не врубился Васильич. – Да нет же. Когда в первый раз сообщили, он не горел. Позвонили в субботу, а случилось это в понедельник. – И что? – капитан зевнул и выжидающе уставился на Пашу. – Он хочет сказать, что ему позвонила предсказательница будущего, – рассмеялась Эля. – Ааа, – Васильич сделал вид, что понял. – Тогда если твоя ведунья ещё раз позвонит, спроси у неё, когда нам зарплату поднимут. – Есть тут кто? Парни, киньте мне ключи от 413-го, – послышался знакомый картавый голос. В окошке дежурки засветилась широкая улыбка Сани Шаранова из убойного. Это был энергичный парень с живыми глазами и ранней сединой, разбавлявшей густые каштановые волосы. В управлении действовало негласное правило: в убойное отделение брали самых достойных. И Саня подходил по всем параметрам. Несмотря на свой молодой возраст, он был не по годам рассудительным, с цепким умом и весёлым нравом. Он часто подтрунивал над коллегами, и в то же время в нём чувствовались некая уверенность и спокойствие. Паша вскочил с места и метнулся к сейфу с тубусами. Эля молча проводила его удивлённым взглядом. С чего такая прыть? Паша подал Шаранову тубус с нужным ключом и как бы между прочим поинтересовался: – У вас на этаже ничего не говорили про вчерашний поджог? – Вроде как отработали парни. По видео малолеток установили. Что с них взять? За пару косарей они и не такое сделают. – То есть это не просто баловство? – Так, скорее всего, торгаши не могут территорию поделить. А тебе-то зачем? – Да-а… просто. Вкусные хачапури там. – Боишься, что пирожки подгорели? – прищурился Саня и быстрыми шагами направился к лестнице. Больше Паша об этом происшествии никого не стал спрашивать. Может, и вправду совпадение. Не время думать про лаваши, надо бы сосредоточиться на будущем разговоре с Мирой. Как сообщить, что её муж приводит в их дом другую? И надо ли? Возможно, Мира знала и потому решила уйти от него. Да, тогда всё понятно. Только зачем ей прятаться? Обычно женщины устраивают неверным мужьям бурные скандалы и разборки. Хотя кто знает, что бывало за дверьми их семейного гнёздышка? Да и Мира не была обычной женщиной в Пашином представлении. Снег перестал идти, алкоголики добралась до винных магазинов, и новые сутки пошли в привычном режиме: скандалы, шумные соседи, побои и пьяные ссоры, воришки в сетевых магазинах. – Слушаю. Алё, вас не слышно. Слушаю вас, говорите громче! – почти кричала в трубку Эля. Потом со злостью швырнула на стол трубку, телефон жалобно звякнул. Она сдула светлую прядь с лица и выпалила: – Да что за уроды?! Достали уже звонить и молчать. Бесят! А может, у меня с линией что-то или телефон сломался? – Ещё бы. Конечно, сломался. Так казенное имущество швырять! – покачал головой Васильич. Эля бросила на него гневный взгляд: – Тогда сам садись и отвечай на такие звонки. – Мне не положено, – спокойно ответил капитан, протирая уставшие глаза. – В должностных обязанностях не прописано. А вам, сержант, надо быть более приветливой. Всё-таки лицо… вернее, голос полиции. Милославская покраснела от возмущения. Паша не горел желанием выслушивать Элины бранные тирады. Материлась она похлеще мужиков, а в ярости – и вовсе была неудержима. Потому её и ставили в смену с Васильичем. Того было ничем не пронять, в такие моменты он отводил глаза и, казалось, врубал в голове музыку, которую слышал только он. За окном стемнело, время шло к вечеру. Паша поднял трубку и в очередной раз представился. – Алло! Полиция? Меня зовут Виталина. Внутри у Паши будто зуммер[7] включился. Аж в жар бросило. Опять! – Что у вас произошло? – Паша попытался изобразить беспристрастность, но внутри нарастала волна нетерпеливого беспокойства. Он даже заёрзал на стуле. – Помогите! – плакала женщина. – Случилось страшное! – всхлипывала она. – Что? Что именно случилось? Говорите! – Женщина… с ребёнком… упали с моста. Они погибли! – С какого моста? Где? Где вы находитесь? – Это старый район. Михеевская улица, кажется.