Элиза вспомнила, как много недель назад Каролина рассказывала, насколько разные требования общество предъявляет к ней по сравнению с Каролиной Лэм. И такая же вопиющая разница существует в отношении к Мелвиллу по сравнению с его современниками. – Бомонд судит их гораздо, гораздо строже, чем многих, – сказала Элиза. – Возможно, ей еще страшнее рисковать, чем тебе. – Я не знаю, – прошептала Маргарет. – И слишком боюсь спросить. Элиза могла это понять. Никому не хочется спрашивать, отвечает ли любимый человек на его чувства, а в таких обстоятельствах вопрошающему угрожало бы нечто значительно более опасное, нежели просто конфуз. Но сейчас, припомнив, как держатся друг с другом Маргарет и Каролина, посмотрев на все новым взглядом, Элиза пришла в недоумение: почему она не заметила раньше этот накал взаимного притяжения между ними? – Она флиртует с тобой, – решила Элиза. – Без всяких сомнений флиртует. Может, есть способ выяснить… Я могла бы… Но Маргарет помотала головой. – Даже если бы мы попытались, ради чего? – прошептала она. – Я, Элиза, думала об этом. Мы никогда не сможем быть вместе по-настоящему. – Почему нет? Вспомни Лланголленских Леди. – Поверь, мысли об этих леди приходили мне в голову. – Как утверждает молва, – настойчиво продолжила Элиза, – отношения между ними романтические по своей природе. И пока дамы прикрываются дружбой, соблюдают внешнюю благопристойность, общество не пытается им помешать. – Только распускает слухи. А еще все на них глазеют, строят домыслы и смеются. И пусть даже эти леди счастливы, но приглашают ли их на званые ужины? Разговаривают ли с ними по-прежнему их родственники? Принимают ли их в высшем свете? Элиза не ответила, ибо чем она могла подбодрить кузину? Как несложно догадаться, у Лланголленских Леди была причина выбрать уединенный образ жизни, при котором об их романе только сплетничали, не более. Публичное признание в такого рода отношениях не угрожало бы самой жизни, как в случае с мужчинами, однако и остракизм – дело далеко не пустячное. – К тому же, – сказала Маргарет, – у меня нет собственных средств, и через несколько недель мне будет негде жить, кроме как у сестры… и наши с Каролиной пути больше никогда не пересекутся. Такие пораженческие настроения были не в характере Маргарет, и у Элизы закололо в груди. Наверняка есть какое-то решение, дорога вперед, к будущему, которого Маргарет заслуживает. – Думаю, тебе не следует сдаваться, – прошептала Элиза. – Если вы будете держать это в строжайшем секрете, возможно… – Я устала, – сказала Маргарет, и Элиза поняла, что речь идет не только о сегодняшнем вечере. Она притихла и закрыла глаза, но услышанное от Маргарет откровение отогнало сон. – Почему ты в нее влюбилась? Из-за того пурпурного платья? – прошептала Элиза. Маргарет фыркнула: – Обидно, что ты считаешь меня такой поверхностной. – Но мне больше не на что опереться! Элиза быстро повернулась на бок и попыталась всмотреться в лицо подруги. – Начни с самого начала, – велела она. – И ничего не упускай. Той ночью они не смогли уснуть до зари, поверяя тьме мириады секретов, больших и маленьких. Признаний столь значительных, что их нельзя было доверить больше ни одной живой душе; тривиальностей столь мелких, что ничья душа не проявила бы к ним интерес. И хотя ни к каким выводам Элиза и Маргарет не пришли, никаких решений не приняли, но к тому моменту, когда они закрыли глаза (бороться со сном стало уже невозможно), подругам придавала уверенности одна мысль: что бы ни принес им следующий день, они встретят его вместе. – Ты говорила, что больше никогда не выйдешь замуж из чувства долга, – сонно произнесла Маргарет. – Но если ты по этой причине собираешься за Сомерсета… – Я на самом деле люблю Сомерсета, – сказала Элиза. – А мои чувства к Мелвиллу… это нервы, и ничего более. Мимолетное увлечение. – Как скажешь, – с сомнением откликнулась Маргарет. – Это мимолетное увлечение, – настойчиво повторила Элиза и зевнула. – Честное слово. Глава 23 Это не было мимолетным увлечением. Возможно, Элиза убедила бы себя, если бы ей удалось избегать общества Мелвилла дольше чем один день. Однако, словно для того, чтобы искупить свое недавнее отсутствие, Мелвилл в сопровождении Каролины нанес визит на следующее утро. Они весьма напористо выразили намерение прогуляться вместе с леди Сомерсет и мисс Бальфур по каретным мастерским Бата, чтобы Элиза купила собственный фаэтон. Будь у Элизы возможность подготовиться к этому визиту, вероятно, ей было бы проще вести себя в обществе Мелвилла как обычно, но теперь она не могла даже взглянуть на него, не залившись краской. Во время этого краткого визита она вспыхивала так часто и так густо, что Мелвилл поинтересовался, не перегрелась ли она ненароком на солнце. – Сейчас март! – негодующе возразила Элиза. – Верно, – согласился Мелвилл, – но он, очевидно, влияет не на всех. Тогда Элиза поручила Маргарет действовать от ее имени и таким образом спасла себя от чрезмерно красных щек. К тому же кузина лучше разбиралась в том, что связано с лошадьми. «Ты обручена с Сомерсетом, – твердила себе Элиза. – Ты обручена с Сомерсетом». Она не сказала Мелвиллу, что портрет готов (оставалось только дождаться, когда холст подсохнет), но достаточно было одного взгляда на виноватое лицо подруги после ее возвращения с прогулки, чтобы догадаться – Маргарет проболталась. Следовательно, Элиза с мрачной решимостью приготовилась к визиту Мелвилла на следующее утро. Его общество не лишит ее самообладания. – Доброе утро! – воскликнула она, стараясь придать голосу жизнерадостные, солнечные нотки, когда Мелвилл вошел в салон. – Чудесная погода сегодня! Мелвилл перевел взгляд на окно, где о стекло разбивались капли дождя. – О да, бесподобная, – согласился гость. – Где он? Мелвилл слегка покачивался на пятках от волнения. Элиза нашла это очаровательным, хотя и запрещала себе так думать. – Здесь, – ответила она, показывая на мольберт, обернутый белой тканью. – Он мертв? – поинтересовался Мелвилл, шутливо вскинув брови. – Или всего-навсего спит? – Я просто прикрыла, чтобы никто не увидел, – объяснила Элиза. – А я-то думал, весь смысл в том, чтобы его показывать. – Хорошо, – сдалась Элиза. – Вы правы. Тогда я вам его покажу… я вам его покажу… Сейчас… Она потянула время еще немного, собралась с силами и стянула ткань. Элиза тотчас повернулась к Мелвиллу, стремясь поймать на его лице первый, непроизвольный отклик. Но сделала это недостаточно быстро, ибо даже за такой краткий миг он успел стереть с лица всяческое выражение, как поступал только в тех случаях, когда хотел скрыть свои мысли. Изменение было практически неуловимым, и Элиза не заметила бы его, если бы за долгий месяц не изучила свою модель в малейших подробностях. Что он пытается спрятать? – Мелвилл? – неуверенно спросила она. – Вам не нравится? Он вздрогнул и торопливо сказал: – Само совершенство! Лучше, чем… лучше, чем я мог надеяться. Он взглянул на Элизу, потом на картину, потом снова на Элизу. У нее повлажнели ладони. Почему он так странно себя ведет? Неужели он?.. Мог ли Мелвилл, глядя на портрет, открыть для себя то же, что открыла Элиза? – Если объект столь хорош собой, разве могло получиться что-то иное? – сказал Мелвилл, и висевшее в воздухе недоумение мгновенно рассеялось. – Я рада, что портрет заслужил ваше одобрение, – сказала Элиза. – Теперь мы можем отправить его на выставку. Срок сдачи стремительно приближается, и я не хотела бы опоздать, если вдруг случится задержка в пути. – Согласен, – откликнулся Мелвилл. – Я пришлю за ним завтра. Они договорились, что Мелвилл вставит картину в раму и отправит на выставку от лица анонимного портретиста, чтобы скрыть авторство Элизы. Ответное письмо с принятием или отказом придет к нему. – Не могу поверить, что портрет закончен, – тихо произнесла Элиза. На нее внезапно снизошло понимание глубочайшей значимости этого момента. Раньше, бесконечно взволнованная своей догадкой, она не задумывалась ни о чем другом. – Спасибо, что предложили мне эту работу, – подняла она глаза на Мелвилла и призналась: – Сначала я испугалась, что вы лишились рассудка. Но теперь рада, что согласилась. – Я тоже очень рад, – просто сказал граф. Он вытянул руку. Элиза замешкалась, решив в мимолетном приступе безумия, что он снова приглашает ее на танец, но потом вложила свою ладонь в его. Мелвилл поднял их руки и прикоснулся поцелуем к костяшкам ее пальцев, не отводя взгляда от ее глаз, – и на мгновение, короткое сияющее мгновение, Элиза почти забыла, почему не может его любить. Но потом вспомнила. И выдернула руку. – Желаю вам хорошего дня, милорд, – произнесла она дрогнувшим голосом. Это невозможно. Просто невозможно. Мелвилл попрощался с ней сухим – почти сконфуженным – кивком и ушел. * * *