— Не знаю, о чем ты. — Еще как знаешь. Ты всегда становилась такой, даже когда я был маленьким, когда злилась на меня. Ты разочаровалась во мне с самого момента моего рождения, из-за моей увечной ноги. А когда папа ушел на фронт, я знал, что он для тебя значил. Я понимаю: ты предпочла бы, чтобы я, а не он погиб на войне. Филлис скрестила руки на груди: — Ну и дурные вещи ты говоришь, Эрик. Тебе следует… — Не стану я прополаскивать рот мыльной водой! Мне уже не десять лет! Обычно эти двое разговаривали между собой тихо. Они знали свое место в доме и почитали прямым долгом не попадаться на глаза до тех пор, пока их услуги не понадобятся, старались лишний раз не привлекать к себе внимания. Но сейчас Эрик заорал на мать, и первым делом та непроизвольно бросила встревоженный взгляд на дверь, дабы проверить, заперта ли она. — Тебе не следовало делать того, что ты сделал, — прошипела Филлис. — Не стоило так вести себя. — Думаешь, мне тут нравится? Думаешь, мне доставляло радость работать с тобой все эти годы? — Грудь у Эрика судорожно вздымалась. Он готов был разрыдаться. — Ты всегда отказывалась смотреть на вещи моими глазами. Ты понятия не имеешь, что значит быть таким, как я. Было в голосе сына что-то, тронувшее ее, пусть всего лишь на минуту. Но Филлис не поддалась порыву, не встала с места. — Ты не должен был врать тому полицейскому, — процедила она. — А ты не должна была говорить того, что сказала! — Может, и так. Только я тебя уже предупреждала: рано или поздно они все равно докопаются до правды. И что ты тогда будешь делать? — Филлис сложила руки. — Я приняла решение, Эрик. Когда все закончится и полиция оставит нас в покое, я перееду к сестре. Хватит мне уже работать. И ты прав: это ненормально, что мы служим тут вместе. Сын уставился на нее: — А как же я? — Ты можешь остаться здесь. Уверена, мистер Пендлтон о тебе позаботится. — Она бросила взгляд в направлении хозяйских апартаментов. — Он с тобой разговаривал этим вечером? В семь часов Эрик отнес Фрэнсису Пендлтону ужин, а часом позже забрал поднос. Хозяин практически не выходил из спальни весь день: проспал несколько часов под действием данного доктором Коллинзом лекарства, а потом просто сидел, ничем не занимаясь. К еде он почти не притронулся. — Он ничего мне не сказал. — Ну так тебе следует поговорить с хозяином. — Не оставит он меня. И сам здесь не останется. Продаст Кларенс-Кип и вернется в Лондон. И куда я пойду? — Ну, это твои проблемы. — Пожалуйста, мам… — Голос у Эрика Чандлера задрожал, и, к отвращению матери, сын заплакал. — Не бросай меня. Ты не можешь так со мной поступить. — Еще как могу, Эрик. Мне еще много лет назад нужно было это сделать. А после того, что ты тут натворил, я вообще не хочу тебя видеть. Она встала и снова включила радио, как раз когда ведущий «Музыкальной карусели» объявил «Голубой Дунай» Иоганна Штрауса. Мать и сын слушали, не глядя друг на друга. Лицо у Филлис было словно каменное. Эрик тихонько хныкал. Оркестр ударил по струнам, и зазвучал веселый вальс. VI Дальше от них по коридору Фрэнсис Пендлтон лежал в темноте, собираясь с мыслями. Он не спал и не бодрствовал, но находился где-то посередине, стараясь отделить кошмар недавних событий от реальности, в которой очутился теперь. Он хотел бы встать, но едва смог пошевелиться: действие принятого утром наркотика до сих пор еще не прошло. Но тяжелее всего давило на него горе из-за утраты Мелиссы, всегда, несмотря ни на что, бывшей единственной его настоящей любовью. Стоило Пендлтону подумать о ней, и желание жить исчезало. Он перекатился на бок и медленно, словно старик, поднялся на ноги. На нем были все те же халат и пижамные брюки, в которых он встречал старшего инспектора и того немца, что заходили поутру. Фрэнсис забыл, что говорил им и о чем они его расспрашивали. И надеялся, что ничего не выболтал. Он покинул комнату и пошел, босой, по коридору. В доме царила тишина, а темнота была почти осязаемой — ему буквально приходилось раздвигать ее, чтобы идти дальше. Однако бархатная портьера была отдернута, и до него, очень слабо, доносились из квартиры слуг звуки вальса. Фрэнсису захотелось приказать им выключить музыку, но сил не было. Пендлтон не осознавал, куда направляется, но не удивился, оказавшись именно там. Он открыл вторую дверь и оглядел супружескую спальню, которую делил с Мелиссой на протяжении четырех лет их брака. Нет, не совсем так. Ближе к концу она все чаще изъявляла желание спать одна. Эта спальня стала ее личной комнатой, а не их общей. Лунный свет струился через окна, освещая интерьер, и Фрэнсис скользнул взглядом по кровати, которую они вместе выбирали, по шкафу, найденному женой в маленькой антикварной лавке в Солсбери. Он осмотрел два позолоченных столика и ощутил, как в животе все сжалось при мысли, что телефона здесь больше нет. Естественно, полицейские забрали аппарат. Фрэнсис стоял в дверях как пригвожденный к месту, не решаясь сделать еще шаг. Нужно продать все, решил он. Продать дом и мебель. Продать… Его глаза пробежали по комнате и заметили нечто, нарушающее порядок. Комод с ящичками между окнами. Верхний ящик был слегка выдвинут. Разве так должно быть? Фрэнсис заходил в комнату, когда тут работала полиция, и позже, когда здесь наводили порядок. Он заглядывал сюда этим самым утром. Ящик был задвинут, никаких сомнений. Пендлтон заставил себя войти в дверь, словно бы перешагнув через незримый барьер. Присел и открыл ящик. Здесь Мелисса хранила самые интимные предметы гардероба: чулки, белье. Он смотрел на разные вещи и вспоминал их форму и тепло, пока они были на ней. И каким-то образом, вопреки наркотическому дурману, заметил, что одна из них исчезла. Это была шелковая ночная сорочка, белая в цветочек, которую он купил для жены в Париже. Продавалась она в дорогом бутике на Елисейских Полях. Мелисса, проходя мимо, заметила вещь в витрине и обмолвилась, что та ей понравилась. Когда они вернулись в отель, Фрэнсис бегом помчался назад в бутик, чтобы устроить для супруги сюрприз. И сейчас он перерыл весь ящик, чтобы проверить, не ошибся ли. Но знал, что не ошибся. Он видел сорочку, аккуратно сложенную, после того как в комнате убрались. Она лежала сверху стопки. Она определенно была здесь. Кто взял ее? Кто совершил подобное кощунство? Фрэнсис прислушался к доносящейся через темноту музыке. Ему вспомнился Эрик Чандлер и то, как дворецкий всегда смотрел на Мелиссу. Супруги посмеивались над ним, но Фрэнсис часто ловил себя на мысли, что так быть не должно. У него возникло желание немедленно пойти в гостиную и обвинить обоих, мать и сына. Но сил не было. Он чувствовал себя больным. Выяснение отношений можно отложить до утра. Фрэнсис Пендлтон медленно вышел из комнаты и направился к себе в спальню. VII После чудесного ужина в обществе старшего инспектора Крола Аттикус Пюнд вернулся в свой номер. Голова была полна всевозможных мыслей, спать еще не хотелось. Он закурил сигарету и вышел на узкий балкон. С него открывался беспрепятственный вид на море, раскинувшееся, сколько хватало глаз: сплошная линия, идеально очерченная в лунном свете. Сама луна низко висела над горизонтом и казалась одноглазым существом, подглядывающим за ним с другой стороны мира. Аттикус вслушивался в ритмичный шум волн и курил. Тьма нашептывала ему что-то, и он догадывался, что именно. Ему не следовало браться за это дело. Приезд в Тоули-на-Уотере был ошибкой, и не только потому, что Пюнд не мог лично встретиться с клиентом, направившим его сюда. Неплохо было бы посмотреть в глаза мистеру Эдгару Шульцу и выяснить истинный мотив его обращения к частному детективу. «Мы желаем знать, кто лишил жизни Мелиссу. Хотим выяснить, как все случилось. Мы чувствуем, что обязаны сделать это ради мисс Джеймс» — именно так Шульц выразился в телефонном разговоре. Однако он говорил и другие вещи, которые не были правдой. И было еще кое-что подозрительное в полученном им письме: сущая мелочь, но она не давала Пюнду покоя. Не поторопился ли он? Хотя сам Аттикус лично не видел ни одного фильма с Мелиссой Джеймс, но знал, что она доставляла радость множеству людей по всему миру — и за это достойна восхищения. Не поэтому ли он так быстро согласился предоставить американцам свои услуги? Верно и то, что прошла уже неделя, а полиция так и не обнаружила злоумышленника. Разве задача частного детектива заключается не в том, чтобы восстановить правосудие там, где другие потерпели фиаско? Откровенно говоря, Пюнд так не считал. Он не рассматривал себя как мстителя. А полагал, что ему, скорее, отведена роль координатора. Есть преступление. Есть разгадка. Задача сыщика организовать все таким образом, чтобы эти две половинки сошлись. Разгадки у него еще не было. Ему подумалось, что большинство людей, с кем он встречался, сумели убедительно объяснить, где они находились в то время, когда было совершено преступление. Фрэнсис Пендлтон был в опере. Филлис Чандлер и ее сын держались вместе, и казалось маловероятным (хотя подобная возможность и не исключалась), чтобы один из них мог совершить убийство без ведома другого. Доктор Коллинз находился во врачебном кабинете вместе с женой. Гарднеры оставались в отеле. И так далее. Саймон Кокс? Убить он мог, подумал Пюнд, но вот только сгоряча, а не на холодную голову. Элджернон Марш? Этот тип заявляет, что якобы спал в своей комнате, выпив лишнего. Однако согласно показаниям его сестры, он вернулся домой на сорок пять минут позднее, чем утверждает сам. Все здесь неправильно. Пюнд писал в своей книге о форме преступления, о том, как в процессе расследования обстоятельства выстраиваются таким образом, что становятся распознаваемыми с первого взгляда. Убийцей должно быть такое-то лицо, потому как только в этом случае вся конструкция обретает смысл. Десять опорных моментов времени, обозначенные мисс Кейн, наглядно подтверждают сей факт. Они должны складываться друг с другом в картину, как в одной из любимых детских забав: соедини карандашом точки, и на бумаге проступит рисунок. Но рисунок не проступал. Пюнд выдохнул табачный дым и посмотрел, как колечки поднимаются вверх и исчезают в темноте. Прямо сейчас он понимал лишь одно: в Тоули-на-Уотере поселилось некое зло, чье присутствие он ощутил с первой минуты приезда сюда. И сейчас оно где-то совсем близко к нему. Теперь Аттикус это чувствовал. Сыщик вернулся в номер и закрыл за собой дверь. Глава 12 Произведен арест Миссис Чандлер, на пару слов… Филлис Чандлер как раз вскипятила чайник, когда в кухню вошел Фрэнсис Пендлтон. Он выглядел бледным и крайне изможденным, со впалыми щеками и синяками вокруг глаз, но в поведении хозяина читалась несвойственная ему прежде твердость. — Какая радость, что вы встали, сэр, — сказала кухарка. — Я как раз собиралась принести вам чаю и пару тостов на завтрак. — Я не хочу завтракать, спасибо. Где Эрик? — Ушел в Тоули. Я попросила его купить яиц. — Филлис сразу смекнула, что приближается опасность. Это она угадывала по тону Фрэнсиса и по тому, как он интересовался Эриком. — Хотел бы спросить вас кое о чем, — продолжил Пендлтон. — Заходил ли кто-нибудь из вас в спальню моей жены после… — Ему не удавалось подобрать слова, чтобы закончить предложение. — Кто-нибудь из вас был там? — Лично я точно не заходила, сэр… — Дело в том, что там кое-что исчезло. Я не выдумываю, потому что ящик остался открытым, а я точно знаю, что эта вещь лежала внутри. — А что именно взяли? — Все краски сошли с лица Филлис, ожидающей, что топор вот-вот обрушится. — Некий интимный предмет. Шелковую ночную сорочку. Вам, вероятно, известно, какую именно я имею в виду. — Беленькую такую, с цветочками? — Филлис достаточно часто приходилось ее гладить. — Да. Вы, случайно, не отдавали ее в прачечную? — Нет, сэр. — Долю секунды она раздумывала, не стоит ли соврать, но какой от того прок? — Есть ли у вас догадки, кто мог ее взять? Филлис выдвинула из-за стола стул и тяжело опустилась на него. Из глаз у нее брызнули слезы.