– Какая разница? – вспылил Хофи, но тут же стал оправдываться: – Ни ЦРУ, ни РУМО не в курсе наших секретов, тут все строго, сам знаешь! А то, что происходит далеко за пределами Израиля и не касается нас впрямую, второстепенно! Рехавам покачал головой и молвил с грустью в голосе: – Ты так ничего и не понял, Изя… – Ой, только не начинай опять весь этот бред про мессию, ладно? – раздраженно проговорил Хофи. – Да пойми ты! – с силою сказал Алон. – Не важно, как называть этого человека, но одну вещь должен понимать всякий, хоть верующий, хоть атеист, да хоть сатанист! За Михой кроется небывалая тайна, и тот, кто первым откроет ее, кто займет сторону Михи, обретет больше, чем можно себе представить! А ты? А ты шлешь своих скорохватов! Найти Миху, связать и притащить сюда! Замечательно! Браво, брависсимо! А дальше что? Чего ты добьешься от Михи, если сам же сделаешь его своим врагом? Рехавам смолк, но и Хофи утратил разговорчивость. Директор Моссада сидел, нахохлившись, уставясь перед собой, и думал свои директорские думы. За окном мелькнул худой силуэт, глухо донеслось ворчание Ари и звонкий голосок Яэль. Прислушиваясь, Алон покачивал ногой и ощущал, как греет вино, словно отдавая солнечное тепло, некогда заключенное в зернышках граната. Часы тикали, жизнь продолжалась. Шла себе мимо… – Налей еще, – попросил Хофи. Рехавам молча подлил вина, пригубил, почмокал. Ицхак выдул свою порцию и решительно отставил стакан. – Возвращайся к нам, – ворчливо предложил он, отводя глаза. – Зачем? – спросил хозяин, безмятежно наблюдая, как скользят тени по окну. – Ты мне нужен, – в голосе Хофи проявилась настойчивость. – Ну хочешь, я создам спецотдел, ты будешь в нем царь и бог, подберешь себе, кого хочешь, и занимайся своим Михой сколько влезет! Это не уступка, не приманка, не думай. Просто… Ты единственный, кто может сказать мне, что я дурак, – и оказаться при этом правым! Ицхак тут же разнервничался, посчитав, что был излишне откровенен, но Алон даже не улыбнулся. – Ладно, уговорил. – Рехавам поболтал вино в стакане и допил одним глотком. – Но у меня одно условие… Хм. Что-то я слишком категоричен… Не условие, а просьба. Хофи подозрительно посмотрел на старого товарища. – Чего еще? – буркнул он. Алон улыбнулся просветленно. – Замыкаться мой спецотдел будет на тебя. – Прищурясь, Рехавам вертел стакан в пальцах и наблюдал, как перекатываются по донышку рубиновые капли. – И приказывать мне будешь ты. Я правильно понимаю? – Ну. И что? – Я хочу, чтобы моим первым заданием стала поездка в СССР. Я должен увидеться с Михой, понимаешь? Меня вымотало это бесконечное ожидание новостей со стороны! Нужно самому встретиться с ним и обо всем договориться. Ицхак поерзал в кресле. – Ладно, черт с тобой! – Он сам ухватился за бутылку «Римона» и разлил вино по стаканам. – За твою миссию! – За нашу миссию, – поправил его Алон. Два стакана звонко клацнули, оповещая о перемирии. Пятница, 14 февраля 1975 года, утро Первомайск, улица Гагарина «Дублерка» подкатила к старинному зданию дореволюционной постройки, соседствующему с «красным домом». Отсюда хорошо просматривался нужный подъезд – навести справки о Бесе не составило труда. – Подождем, – сказал Ершов, глуша мотор. – О, кажется, это мать Бессмертнова! – Он быстро сверился с фото. – Точно! Хлопотливая женщина лет сорока с лишним выбежала из подъезда, не забыв, однако, придержать дверь за собой. Худощавая, в войлочных сапожках и в шубейке из кролика, она выглядела бы моложе своих лет, если бы не бесформенная меховая шапка, смахивавшая на папаху джигита. Суетливо роясь в сумочке и оглядываясь – не идет ли автобус? – Бессмертнова поспешила к остановке. – Остался младший брат, – сказала Марина. – Скоро уже, – успокоил девушку Григорий. – Ему до школы минут пятнадцать топать. Исаева кивнула. После вчерашнего Ритиного звонка она подняла всю свою группу. Начальство долго уговаривать не пришлось – Олейник хоть и отличался изрядной ядовитостью, но службу нес справно. «Надурил нас Миха, – сказал полковник, усмехаясь. – Ни с какой больницей он даже рядом не стоял. А вы надурите вероятного противника!» Сам Олейник подозревал, что на Беса, скорей всего, вышел агент ЦРУ или МИ-6, больше некому. Моссад уже отметился, а подозревать спецслужбы Франции или ФРГ не имело особого смысла – «лягушатников» с «колбасниками» отличала разведывательная пассивность. Одна лишь Британия по-прежнему пыжилась, рассылая по миру джеймсов бондов и не замечая как будто, что имперские времена прошли давным-давно. А Марине было безразлично, кто именно хотел выйти на Мишу, лишь бы оставили ее друга в покое. Ага… Все-таки друга? Девушка усмехнулась. Случился момент… даже два момента, когда ее невинное увлечение едва не переросло в нечто большее. Она долго будет жалеть о том, чего не случилось, а Миша – тем более, но… Выбор сделан. Заскрежетала, отворяясь, дверь подъезда и гулко хлопнула – пацаненок в синем пальтишке неторопливо зашагал к виадуку. – Наш выход! Марина неторопливо покинула машину и зашагала к «красному дому». Маляры, что ли, постарались или это кирпич такой яркий? Зайдя в теплый подъезд – под ногами заклацала кафельная плитка, – девушка поднялась на второй этаж. Дождалась Гришу и решительно вдавила кнопку звонка. – Опять что-то забыл… – глухо донесся брюзжащий голос. Дверь, обитая черным дерматином, распахнулась – за порогом стоял плотно сбитый парень лет семнадцати с растрепанными волосами, давненько не знавшими ухода. Тонкие черты придавали лицу томное выражение, сквозь которое все резче проступала печать испорченности. Нос у парня был настолько сильно вздернут, что и впрямь смахивал на сопатку чёрта. Надо полагать, привычка наклонять голову и глядеть исподлобья – выработанная. Отказывая Бесу в любезности, Марина бесцеремонно шагнула в квартиру, уже за порогом доставая свое удостоверение. На миг раскрыв красные корочки, девушка резко спросила: – Алексей Бессмертнов? – Да, это я… – промямлил Бес, переводя взгляд с Исаевой на Ершова и обратно. – А-а… – Ты искал этого человека? – закрыв дверь, Григорий вынул из кармана фотографию Михи. – Зачем? В голосе Ершова явственно звучал напор и отдаленная угроза. Марина тотчас подыграла «злому полицейскому»: – Кто вас нанял, гражданин Бессмертнов? – На кого работаешь? – грубовато упростил вопрос Гриша. Последний вопрос буквально подкосил Беса – его коленки дрогнули, парень даже присел слегка, бледнея и тараща глаза. – Та вы шо? – сипло забормотал он. – Я же… Ничего! Да я никогда! Вы шо?! Он шо, шпион?! – Сядем, – приказала Марина. Бес попятился, пропуская незваных гостей на кухоньку, ощупью, ногой, нашаривая табурет. Без сил рухнув на сиденье, он тут же вскочил, с грохотом выдвигая из-под стола пару табуреток. Ершов сел, а Марина отошла к окну. – Кто он? – обронила она, делая вид, что кого-то высматривает на улице. – Я все скажу! – выпалил Лёха. – Мы с пацанами никогда… нет, ну там, похулиганим иногда… Бывает! Ну пивка глотнем… Но шоб со всякими резидентами… Да никогда! – Кто он? – повторил Григорий, будто бы теряя терпение. – Дядя Степа! Я его редко вижу, он теперь в Николаеве, а раньше в нашем доме жил. – Фамилия? – Вак… Вакра… – наморщил лоб Бессмертнов. – А-а! Вакарчук! – Подробно! – скомандовала Марина. – Где встретились, когда, что он вам сказал? Бес заторопился, выкладывая детали. – Понятно… – нахмурился Ершов, выслушав исповедь «демона». – Фотографии у тебя есть? – Кого? Михи? – Вакарчука! – А-а… Нету… Но я могу нарисовать! – Хорошо рисуешь? – приподняла бровки Исаева. – Ну так, немножко… – неожиданно застеснялся Бес, и Марина подумала, что еще не все с ним потеряно. – Рисуй! – Щас я! Заняв у младшего братца школьный альбом и карандаш, Алексей уверенно набросал прорись мужского лица – крупного, почти квадратного. С каждым нанесенным штрихом смутная картинка проявлялась все яснее – карандаш будто наводил резкость, добавляя черту за чертой. Широковатый нос… Густые брови… Большой рот… Капризно опущенная нижняя губа… Брыластые щеки… Чуть оттопыренные заостренные уши… К такой физиономии подошла бы пышная копна курчавых волос, как у Дюма-отца, но Вакарчук носил короткую, словно прилизанную прическу. Лицо дышало животной силой, но все портили неожиданно маленькие глазки, сбежавшиеся к носу – они придавали «дяде Степе» трусоватость и в то же время – порочность.