Поминутно раздражаясь, зашел домой переодеться и застал там маму. – Привет! – сказала она, легонько смущаясь. – А я отгул взяла… В руках мама держала целую стопку пособий по химии, и я смягчился. – Ну наконец-то, – проворчал, – за ум взялась! В Одесский будешь поступать? – Ага! – отозвалась родительница, проходя в зал. – Кое-что, вот, наскребла по библиотечным сусекам. Надо еще в научно-техническую заглянуть… – Счастливой охоты! – ухмыльнулся я через силу. Ничего меня сегодня не радовало, злило только, просто выводило из себя. А как тут не злиться, когда все так по-дурацки устроено? Встаю рано, спать хочу – умираю, а фиг там – топай давай в школу! А на что она мне, эта школа, сдалась? Почему я должен отказывать себе в своих желаниях? Чего ради? Отсидишь шесть уроков, а потом нагоняешь упущенное время – все бегом, бегом, лишь бы успеть! И ничего толком не успеваешь. Я прошел в свою комнату и хмуро глянул на «Коминтерн-1». У меня программы в голове роятся, а записывать их когда? Еще и с «ижаком» возиться! Да я и не прочь машинку прокачивать, только дайте мне сначала с Инкой свидеться! Проводить после школы, в кино сходить, в кафешку мороженым угоститься… Не дают! Переодевшись в драные джинсы «Авис» и заправив в них старую байковую рубашку, я присел за стол, чтобы хоть начать давно задуманное – накреативить программки для сжатия данных. По словарным алгоритмам я опережаю всех года на два как минимум, а об арифметическом кодировании вообще лет через десять заговорят, не раньше. А я скажу сейчас! Ну хоть описание дам… Зазвонил телефон, и я горько улыбнулся: дашь тут, пожалуй! – Миша, кто там? – воззвала мама. Обложившись учебниками, она увлеченно их штудировала, строча в общей тетради. – Щас… – буркнул я. Телефон трезвонил, пока я не снял трубку. – Алло? – Это квартира Гариных? – прошамкали на том конце провода. – Да! – нетерпеливо ответил я. – С трех часов до девяти по вашему дому не будет холодной воды, – строго сказали мне. – Имейте в виду! – Имеем. Спасибо. Бросив трубку, я заколебался, не зная, на что решиться – душа тянула к столу, а долг звал к Ромуальдычу. Пообещав себе, что уделю программированию буквально десять минут, я вернулся в комнату. – Кто звонил? – догнал меня сначала мамин голос, а потом и она сама нарисовалась в дверях с конспектом под мышкой. – Из ЖЭКа, – обронил я, приседая за стол. – Сказали, что воды до девяти не будет. – Ой! – мигом обеспокоилась мама. – Сбегай тогда за водичкой! Тут недалеко, на Энгельса… Мое терпение растягивалось долго. Как резинка. Натянулось – и лопнуло. – Как же вы меня все уже достали! – выкрикнул я, срываясь в писклявый фальцет, из-за чего злость возвелась в степень. Мама замерла, отвердевая лицом, только глаза у нее подозрительно заблестели. Ни слова не сказав, она развернулась и ушла. А я остался. Злость моя выкипела, а стыд… Я крепко зажмурился и прошипел себе пару ласковых из тех, что не для дамских ушек. «Ты б еще головой поколотился об стол – тоже ведь деревянный… – мрачно подумал я. – Взял и обидел, придурок. Ох, тошно-то как…» Замерев, я прислушался. В зале было тихо. Мама не вздыхала погромче, как иные, чтобы совесть еще сильнее проняла меня, но и шелеста страниц не слыхать. Я отер лицо и поморщился с отвращением. Позорник… В прошлой жизни мы тоже, бывало, ссорились, но моя ли вина была или не моя, я одинаково бездействовал. Сижу, надутый, и страдаю. День, другой, третий, пока не надоест. Все уже забудут о непогоде в доме, а я все лелею обиду… Тихонько пройдя в зал, я застал маму сидящей за столом. Перед ней лежал открытый учебник, но она смотрела мимо страниц, поникнув головой, склонив стройную шею. Меня резануло жалостью. Бесшумно подкравшись, я обнял ее со спины. Мама чуть вздрогнула, а я заговорил, целуя ее то в шею, то в макушку, окунаясь в каштановые волосы. – Мам, прости, пожалуйста… Мне очень, очень стыдно! Правда! Мама прижала мою руку своей и повернула голову, взглядывая на меня удивленно и обрадованно, подняв тонкие бровки, полуоткрывая сочные полные губы. – Как ты вырос… – сказала она, и ее глаза повлажнели. – Мам, – улыбнулся я облегченно, – моему папе несказанно повезло: ты не только очень красивая женщина, ты еще и добрая. – Вот подлиза! – рассмеялась мамуля. Обняв за шею, она притянула меня к себе, поцеловала и сказала: – Иди, работай или что у тебя там… – У меня там два ведра воды с колонки на Энгельса! Я сейчас… Тот же день, ближе к вечеру Первомайск, улица Чкалова За час я и воды натаскал, и картошки нажарил. С лучком, сдобрив колечками «Краковской». Такой вот бонус для мамы. До гаража я добрался в начале четвертого. Дверь стояла открытой, демонстрируя достижения «товарища Вайткуса» – воротина стала толще за счет пенопласта, обшитого фанерой. Из Центра струился дымок и неслись заполошные звонкие удары – надо полагать, Арсений Ромуальдович растопил кузнечный горн и охаживал молотом какую-то деталь. Зайдя в мастерскую, я в этом убедился – раскрасневшийся начальник держал клещами накаленный докрасна шкворень, а малознакомый мне парень в очках, отдаленно похожий на Гарри Поттера, старательно лупил по нему молотком. – Здра-асте… – протянул я, настороженно оглядывая очкарика. – Здоров, Петрович! – оглянулся на меня Вайткус и отер рукавом потное лицо. – Тут к тебе пополнение. Дай-ка… Он отобрал молот и занялся доводкой – частые удары так и сыпались, а «пополнение» вытянулось во фрунт. – Возьмите меня в Центр! – взволнованно зачастило оно, пальцем поправляя очки, сползшие на нос. – Да, у меня минус три, но кое-что я умею. Мы со старшим братом в прошлом году собрали вездеход-амфикар! В «Моделисте-конструкторе» подсмотрели… – Амфибию? – Ага! – робко улыбнулось пополнение и доверчиво поделилось опытом: – Дольше всего с колесами возились. Нужно было шесть арочных шин, широких таких, а где их взять? Так мы сами сделали формы для вулканизатора и выпустили целых десять штук! – Из сырой резины? – подивился я. – Ну! – загордился очкарик. – Мы на нашем «шестилапом» рыбу ловить ездили – он и по болоту, как по дороге, и по песку… Сейчас Вовка задумал багги строить – ну, такой, для гонок, там вместо сплошного кузова щитки только и предохранительные дуги. – Знаю, – кивнул я. – Вовка – это твой брат? – Ага! – Очкарик малость подуспокоился. – А тебя как звать? – Гоша… То есть Георгий! Ну, Гоша, в общем. Кирш. Гоша Кирш. Я в 8-м «а» учусь. – Ладно, Гоша Кирш, – величественно кивнул я. – Мы тебя берем. – Ух, спасибо! – обрадовался конструктор амфикаров. – А то мне сказали, что сюда не всех принимают… Бли-ин… Гоша покраснел до пунцового оттенка, и я поспешил его успокоить, пока он не сгорел от стыда дотла. – Ви, товарищ Кирш, – проговорил, копируя Сталина, – нэправильно понимаете политику нашей партии. Мы тут не гонимся за массовостью, нам нужны люди с мозгами и чтобы руки у них не из заднего места росли. Умеешь работать и думать? Значит, годишься! Пойдем, покажу фронт работ… Я провел Гошу в гараж – и даже приосанился. Все ж таки не совсем я забросил работу – вон, кузов уже более-менее напоминает пикап. Передок ровно обрезан под будущий стеклопластиковый бампер, дверцы сняты – я в них монтирую стеклоподъемники, а под новеньким капотом – пустота. Движок обещал перебрать Ромуальдыч, коробка-автомат на моей совести, а над турбонаддувом надо покумекать. Вот и будет кому. – Здесь поставим мотор, – показал я, – а здесь – турбокомпрессор. Движок «ижевский» мощным не назовешь, а с турбонаддувом капэдэ сразу вырастет на треть – машина сможет разгоняться с места до ста километров в час вдвое быстрее. Принцип простой – выхлопные газы раскручивают одну крыльчатку, а та через вал вращает другую, нагнетающую в цилиндры больше воздуха. Займешься? Гоша молча кивнул – глаза у него горели, а пальцы пошевеливались, как у стрелка на Диком Западе, готовясь выхватить… нет, не «кольт», а разводной ключ. Или микрометр. – Ну давай. Чертежи вон, на стенке, а я пока замками займусь… Поглядел в маленькое зарешеченное окошко на школьный двор, отвлекся на минутку, и тут же на память пришла Инна. Я вздохнул – и усилием воли отогнал пленительное видение. Вон, замками очаровывайся – в новом пикапе нельзя хлопать дверцами так, как в «Жигулях», сотрясая все авто. Легонько надо, деликатно – чпок! – и заперто… Целый час мы, все трое, молча и напряженно работали. Ромуальдыч доводил до ума старый гидропресс; Гоша кумекал, как ему сподручнее турбинку смастерить, а я вырезал пластину, просверлил, где надо, собрал «бутерброд» замка по памяти, как в одной из «Тойот», и стал прилаживать. Часы натикали ровно пять, когда дверь резко распахнулась и внутрь завалилась целая компания – Дюха Жуков, Изя Динавицер и Женька Зенков, одетые в ношеное и нестираное. – Та-ак… – зловещим голосом протянул Изя. – Втихушку, значит? Да? А мы, значит, уже чужие на этом празднике жизни? Да? – Нехорошо это, – попенял мне Евгений. – Не по-товарищески! – пригвоздил Дюха. – А если по-русски? – сказал я, убирая надфили. Все трое изобразили высшую степень возмущения.