– Она мне отказала, – грустно усмехнулся Макс. – Не понял? – окончательно обалдел Влад. – Это как, поясни? Ребята, что бы вы ни говорили и ни придумывали себе, но мужчинам такого уровня женщины не отказывают. Никогда. То есть вообще. И не надо диких фантазий, сформированных нашим веселым кинематографом: мужчинам такого уровня не требуется уговаривать женщин или как-то принуждать-склонять их к близости, это даже не смешно. Там настолько зашкаливает энергия мужского созидательного начала, настолько мощная личность самого человека, а к ней еще и фантастические возможности добавляются, что женский инстинкт сносит любую мораль и воспитание к той самой маме. К тому же это просто потрясающе интересно общаться с людьми такого уровня, знаний, талантов, особого мышления, масштабов и способностей. То есть понятно, да? А тут отказала! – Да, – иронизировал над собой Макс, – сходил в народ. Познакомились в кафе у Консерватории, у меня там встреча была. Изображать можно хоть кролика, но дела-то не бросишь. Представился тем, кого играл: менеджером среднего звена моей компании, а она студентка, скрипачка, утверждают, что офигенно талантливая, будущая звезда мировая. Верю. Крышак у меня снесло сразу, а я уж и забыл, как надо нормально ухаживать за девушками, демонстрировать себя и свои лучшие качества. Но как-то справился. А в постели так вообще улетел от нее. Неделю от себя не отпускал, а тут Громов притащился с утра пораньше, когда она со мной была, у меня же вся связь через него держалась, ну и шепчет, как из пушки, мол, министр встречу назначил. Полина услышала, пришлось признаваться, кто я и почему тут выпендриваюсь. А она, представляешь, обо мне никогда вообще ничего не слышала и знать не знает, кто я на самом деле. Ей все бомонды, элиты, медийные лица до лампочки, другой мир, другая планета, у нее музыка, пахота, я тебе скажу, еще та: сутками играет до мозолей на пальцах. Я ей предложил все, что можно, и больше того. А она отказалась. Ладно, думаю, через недельку повторю заход, но уже всерьез. А она и всерьез отказала, вот так, – протяжно вздохнул он, посмотрел в окно и вдруг сказал поразившую Гарандина мысль: – Я могу что угодно с ней сделать и заиметь ее хоть прямо сейчас. Но она замкнется в себе и никогда не будет со мной. Вот и все. – И посмотрел странным, очень глубоким взглядом. – Такие девочки, Влад, они не про нас, они для настоящей жизни. Влада тогда до глубины души поразили эти его слова, зацепив всерьез, засев в сознании гвоздем. – А у нас что, ненастоящая жизнь? – даже как-то рассердился на него Гарандин. – Конечно, – усмехнулся Макс. – Посмотри вокруг, – он обвел рукой пустой зал, – в настоящей жизни кто-то будет сидеть в ресторане, полностью снятом для него? Нашей жизнью живут несколько сотен человек, ну пусть пара-тройка тысяч, а людей семь миллиардов. Что нормального и естественного в нашей жизни? Мы ведем совсем иную жизнь, чем все человечество. У нас свободы меньше, чем у любого среднестатистического человека. Зато дорого-богато. Как говорит моя матушка, позолочено-мраморно-брильянтово. Ну и счастья от этого? – Он сделал еле уловимый жест рукой, на который правильно отреагировал официант, наполнив бокал Макса вином, отпил задумчиво, не предлагая Владу присоединиться, поставил бокал и закончил свое признание: – Полину я отпустил, но помнить буду. И, наверное, больше, чем просто помнить. Помогать буду издали, чтобы не знала. Гарандин тогда загрузился этим разговором всерьез. И так-то его последнее время тяготило что-то непонятное, не давая покоя, лишая даже простой радости, а тут как по голове кто тюкнул – нет у них настоящей жизни. Вскорости отпустило и забылось за чередой бесконечных дел, перелетов, переговоров и новых планов-идей. И вспомнилось через пару месяцев, когда у Макса, который был старше Влада ровно на два месяца, подошел юбилей – сорок лет. И взбрело тому в голову с купеческим размахом отметить сию выдающуюся дату, а у Влада на это предложение друга завопила его интуиция – никак нельзя этого делать. – Да ну, Влад, – отмахивался на все его предупреждения Макс, – фигня все это, будто отмечать сорокез – плохая примета. Если бы мы с тобой верили в приметы, трудились бы сейчас на государевой службе за тысчонку-другую евриков в месяц в лучшем случае. – Я не о приметах, а о чуйке своей, – настаивал Влад, – без которой мы тоже, согласись, не юбилей бы сейчас обсуждали, а уже давно на Троекуровском отдыхали. Но Варгин не уговорился, как ни старался Влад, беспечно отмахиваясь, уже загоревшись какой-то своей идеей и обещая сюрприз. И Гарандин позволил себя уговорить, сдался, подумав: да и ладно, с тем уровнем безопасности, что у них обоих имеется, какие могут произойти неприятности, разве что в бизнесе в их отсутствие. Да и отсутствие весьма условное при современных системах связи и коммуникации. Только когда Гарандин, уставший и злой после долгого перелета и езды на машине, поднялся на яхту Макса, пришвартованную в марине порта Омана, тот с заговорщицким, довольным видом сообщил ему конечный путь их вояжа – мавританский остров Родригес. – Да на фига так сложно? Вот на кой тебе дался этот Родригес? – ворчал недовольно Гарандин. – Хрен знает сколько пилить, да еще и в Индийский океан. – Не бурчи, Гаранд, – смеялся Макс. – Говорю же: будет сюрприз. Классно отдохнем! Это не в Средиземноморской луже плескаться. А Влад ворчал, не мог никак унять свое недовольство и маялся: все ему было не в кайф, никакой сюрприз ни за каким хреном не сдался, и чуйка беспокойная просто измучила, но и портить другу день рождения и интригу тоже не хотелось, к тому же собралась хорошая компания, и барышень на яхту пригласили одна краше другой, и умненькие все, как на подбор, в общем… да что говорить. Ладно. Как отплыли, мужики уединились и долго обсуждали дела свои насущные, решали важные проблемы весь день, появившись на палубе лишь к вечеру. Гарандин вроде отпустил себя, расслабился, выпил вина, ненапряжно пообщался с гостями, понаблюдал с ленцой за танцами на верхней палубе, присмотрелся к девочкам, выбрал одну, с которой и ушел в свои апартаменты, на минуточку, именные, ничем не уступавшие хозяину яхты. И вроде скинул напряжение, и хороший секс его расслабил, а заснуть никак не мог. Маялся, маялся и вышел ночью на малую палубу на верхнем этаже, закрытую для всех, кроме них с Максом и капитана с помощниками, и застал там неспящего Варгина. – А ты чего? – спросил он Макса. – Да хрен чего, не знаю, – отозвался тот. Сел рядом. Помолчали. Смотрели на бездонное звездное небо и зыбкую океанскую гладь. – Что-то со мной не так, Макс. Ничего не радует, вообще ничего, – признался Влад тихим голосом, не тревожа высокого величия ночной красоты. – Все не то, не могу ни в чем найти, обрести наполненности, что ли. Словно потерял способность чувствовать. Ничего не вызывает сильных эмоций, радости нет никакой. Такая пустота внутри, словно серое все. А что такое испытывать счастье, я даже и не помню. Забыл. Снова помолчали. – Это потому, что все не твое, – сказал ему так же тихо Макс. – Это для меня кайф полный и мое призвание управлять финансовыми потоками, бизнесом, заниматься мировой экономикой и высокой политикой, это моя стихия. Я ею живу и дышу, для меня это родная среда обитания. Ты, Влад, стал охренительным предпринимателем и бизнесменом мирового уровня, но это все не твое. Ты прикладник, в тебе врожденный инженерный талант. Если бы мы не ринулись в бизнес, абсолютно уверен, ты бы стал выдающимся технарем, ученым и наизобретал бы всякого добра и сейчас был бы уже профессором. Потому как в тебе сочетаются нереальная целеустремленность, масштабность мышления и фарт, а такое добро, к чему ни приложи, даст высококлассные результаты. – И куда это все теперь засунешь и приложишь? – нерадостно усмехнулся Гарандин. – А ты возьми и приложи, – оживился вдруг Макс неожиданной идеей. – Брось все на хрен и займись тем, что тебя по-настоящему привлекает, в чем ты одарен сверх меры. Реализуй свой талант. Я же давно вижу, как тебя коробит, изматывает, и давно понял почему. – Он посмотрел в темноту на горизонт и продолжил свою мысль: – Мы с тобой поднялись на вершину, и я тебе бесконечно благодарен за это. Без тебя, без твоего таранного устремления вперед я бы никогда не забрался так высоко. – И, снова посмотрев на Влада, поделился сокровенным: – И мне тут охренительно нравится. А тебе нет. И знаешь что, Влад, из всех людей, которые достигли такого уровня, только ты один чокнутый небывалый человек, пожалуй, и сможешь отказаться от всего, что имеешь, и полностью переменить свою жизнь. Найди свой кайф, погрузись в то, к чему стремится твоя натура, твоя личность, в чем проявляется твой талант: в свою инженерию и в своих лошадей. – Что бросить? – усмехнулся Влад. – Не знаю, Влад. Сам видишь, как все сейчас жестко. Может, и реформировать бизнес стоит. Сам решай и смотри. – Помолчал и вдруг произнес задумчиво, с каким-то сожалением: – Жизнь, сука, такая быстрая. Мне хотя бы было постоянно здорово, я испытывал настоящий драйв и даже моментами небывалый восторг, а ты все эти годы тащил долг в душе. Сначала перед отцом, потом перед бизнесом, передо мной, перед заводами своими и людьми, работающими на тебя. И вот тащил и тащил, и ни разу не переживал, не ощущал того кайфа, который испытывал я. Так и на хрен тогда все это добро, все офигительное состояние, власть, возможности, если нет ни радости, ни вкуса жизни, ни драйва, а, Влад? – Что это ты взялся подводить итоги? – недовольно пробурчал Гарандин. – Да так, – легко рассмеялся Макс и, хлопнув его по плечу, предложил: – Пойдем накатим и закусим, что ли. Сна ни в одном глазу. На следующий день его убили. Так тупо, так нелепо, так безысходно. Сомалийские пираты. Смешно. Гарандин с Варгиным ведь не туристы на маленькой яхте, а серьезные, значимые люди, более чем разумные, просчитывающие любые мелочи и детали: они в эти воды без сопровождения и не двинулись бы. И военный корабль шел рядом с ними, и своя охрана была еще та – чуть ли не целое воинское подразделение спецназа, и яхта из пуленепробиваемого материала сделана. Да что те пиратики против них могли? Однако же кинулись к ним аж на шести лодках, серьезно так ребята подготовились. Вот сто пудов наводку имели. Только разогнали их из крупнокалиберных пулеметов, покрошив те лодочки, как шелуху, еще на подходе. Но сомалийские лихие хлопцы принялись стрелять в ответ, не жалея боезапаса, а на яхте, в закрытом, правда, салоне – не на палубах, продолжалось себе развеселое пати: танцы, музыка, шампанское. Смотрели в окна, посмеиваясь на отребье с «калашниковыми» в лодках. И одна-единственная пуля. Одна! Единственная. Шальная пуля. Влетела в приоткрытое на щель окно. Прямо в сердце Макса, остановившегося в танце в тот момент, чтобы отпить глоток вина из своего бокала. Он умер мгновенно. Сразу. Как сказал доктор, который входил в штат, даже ничего понять и почувствовать не успел. Мгновенная смерть. Он так любил жизнь во всех ее проявлениях, он так любил рисковать, посмеиваясь, полной мерой беря от жизни все, он так заигрывал с опасностью. «Если стучаться в дверь к дьяволу, то рано или поздно кто-нибудь обязательно откроет». Он не стучался и не ломился в ту дверь, лишь постукивал иногда шаловливо. Видимо, его все же услышали. Весь обратный путь до Омана Влад сидел на диване в апартаментах Макса и чувствовал, что тот как будто сидит рядом с ним. Разговаривал с другом и слушал, что тот ему отвечает. Прощался. Сутки так сидел. Девчонок всех по каютам разогнали и гостям объяснили, что лучше оставаться в своих номерах, и на яхте стояла воистину мертвая тишина. Завернутое тело Макса лежало в холодильнике, а сам он, невидимый, сидел рядом с единственным близким ему человеком на всей Земле. Так они и проговорили, молча, прощаясь, весь обратный путь. Домой. В Москву. Дина плакала. Вытирала рукавом трикотажной кофты слезы, хлюпала носом и рыдала, не могла остановиться. – Ну ладно, – попенял ей Влад, грустно усмехнувшись над ее сентиментальностью. – Ну ты чего. – И позвал, протянув руку: – Иди ко мне. – Какой-то прямо кошмар, – пристроившись у него на коленях, пожаловалась Дина. – Ну вот как так? – Она посмотрела на него мокрыми от слез глазами. – Никогда не привыкну к таким нелепым смертям. Да и к лепым смертям тоже. – И спросила: – Ты из-за него жизнь свою изменил? Да? – Да как-то все сошлось вместе, – вернулся к воспоминаниям Гарандин, усадив Дину поудобней. – Я эти земли давно приобрел, специально под конюшни, так, для души, только для себя и своих людей, приезжал сюда на выездку – развеяться. Присмотрел и место под дом и, еще толком ничего не решив, запустил специалистов – проводить исследования. Думал еще взять земли рядом, под поля для кормовых, да застопорился этот вопрос. Дело в том, что государство мой бизнес уже несколько лет как «поджимало», мне-то совершенно очевидно, по какой причине. Но прихватить меня всерьез у них не было возможности, да и никто особо не стремился прихватывать-то, а вот, скажем, склонить к более тесному сотрудничеству старались. Я прекрасно понимал все их мотивы и даже где-то признавал, справедливости ради, невысказанные претензии. Конечно, у Гарандина имелись возможности уехать из России, перевести свои финансы в более надежные страны, но основная его предпринимательская деятельность, производство и заводы находились в России, и смысла уезжать не было никакого. Да, если честно, никто не давил так уж сильно, чтобы срочно бежать за европейской или еще какой пропиской. После похорон Макса и оглашения завещания, разобравшись с делами друга, позаботившись обо всех его родных и близких, Гарандин встретился с Полиной в обычном сетевом кафе, и они долго и очень искренне разговаривали, девочка плакала, тоже очень искренне и согласилась все же принять то, что завещал ей Макс, хоть и не сразу. Хорошая девочка. А, закончив с этими делами, Владислав Олегович Гарандин написал официальное письмо президенту, уведомляя того о своих намерениях, с предложением-просьбой о встрече. Просьба его была удовлетворена, встреча назначена, и они проговорили наедине с президентом часа три и пришли к определенным договоренностям, устроившим обе стороны. Причем президента гораздо в большей степени, чем Владислава Олеговича. Впрочем… Гарандин передавал государству контрольные пакеты акций своих производств и полностью отдавал все права на одно небольшое месторождение весьма ценного редкоземельного элемента и заводик по его выделению. В ответ на столь охренительный аттракцион нереальной щедрости Владислав Олегович получал некоторые преференции, а именно, – все земли, которые хотел приобрести вокруг своих конюшен, с частью природного заповедника, между прочим. Далее гарантированные государственные заказы и закупка племенных лошадей и много еще чего «вкусного» и ценного вытребовал он себе, ну еще бы – за такие-то подарки. И обещание, что уход Гарандина как одного из серьезных игроков из большого бизнеса и большой политики будет при полном медийном молчании, тайна сделки сохранится, а безопасность ему и его близким будет обеспечена в возможных, понятное дело, пределах. Но главное, что Влад особо подчеркивал при заключении сделки, это сохранение заводских коллективов на своих местах и должностях, сохранение зарплат, которые они имеют (а они существенно бо?льшие, чем государственные), сохранение всех льгот и системы скидок, премий и помощи. Договорились и об этом. Никто и никогда ни до него, ни до сих пор после добровольно не отказывался от бизнеса такого уровня, находясь на самом пике развития, имея великолепный задел на будущее и участвуя в мировой финансовой системе в качестве серьезного игрока. Это просто невозможно и совершенно нереально. Все равно что пойти против природы. А Гарандин, в который уже раз за жизнь, делал то, что невозможно, вопреки всем сложившимся правилам, вопреки всему. Конечно, его первой, спонтанной, болезненной реакцией на гибель друга было устойчивое и вполне осознанное желание не просто переменить образ жизни, а прямо-таки отречься от всего – пофиг на любой бизнес, жить на проценты от своих долей и акций, строить дом, идеей которого он так увлекся, объезжать лошадей, заниматься конным спортом и ничего больше не делать. Ну-ну, удачи! Посмеялась жизнь над столь невероятно умным человеком. Можно что угодно себе напридумывать, но прокачанные до небывалых способностей мозги невозможно заставить не работать. Как невозможно, обладая талантом решать вопросы мирового уровня и управлять капиталом с девятью нолями, будучи крепким хозяйственником и неординарным человеком с уникальными лидерскими качествами, тихо-мирно разводить себе лошадок, строить домик и радоваться жизни. Да сейчас. А не пробовали круг в квадрат впихнуть без зазоров? Ну вот где-то так и получится.