Обязательны «коньковые» окна под скатом крыши, под разными углами, которые вентилируют воздух лучше всякого кондиционера. А на южной стороне дома устраивается зимний сад, оранжерея… В это время они и вошли в ту самую оранжерею. – О-фи-геть! – произнесла потрясенная Дина. – Просто что-то невероятное. – Она потрогала руками плотные листья какого-то пушистого куста. – У нее есть какое-то особое назначение? Ну кроме, разумеется, того, чтобы прятаться в зарослях и предаваться любовным страстям. – Есть и второе, – подтвердил, усмехнувшись, Влад, – здесь собраны растения, которые лучше других уничтожают свободные радикалы и обеззараживают воздух. В доме всегда поддерживается чистая среда за счет его особого устройства и инженерной системы управления. Для света, воды, воздуха, отопления – своя система. Например, у нас в доме круглый год поддерживается одна и та же температура в двадцать градусов: ни холодно, ни жарко, и он практически не требует отопления. Сейчас террасы застеклены, а летом мы окна снимаем, оставляя всего несколько рам, которые стоят таким образом, что как бы улавливают и направляют поток ветра вкруговую, обдувая и создавая дополнительную прохладу, причем с какой бы стороны ни дул ветер. – Это что-то фантастическое, Влад, – восхищалась Дина, совершенно потрясенная всем, что он ей показал и рассказал. – Это не так уж и сложно, – задумчиво почесал бровь Гарандин характерным жестом, который Дина давно приметила у него и который казался ей чувственным и завораживающим, – и в принципе вполне доступно каждому, кто хотел бы строить свой дом, да еще и выгодно. Мы, например, уже давно не платим ни за газ, ни за свет, ни за воду, которую получаем из колодца под землей, через систему каскадных насосов. Вот почему у нас строгий запрет на любую бытовую химию, потому что она проникает в почвенные воды, а через них в водоемы и реки и загрязняет воду на огромном расстоянии вокруг. А мы эту воду потребляем. – А на ферме? – На ферме система такая же, правда, более масштабная и от того более сложная, но также абсолютно экологичная. – Но ты же не из экономии придумал и сделал этот проект? – внимательно посмотрела на него Дина. – Нет, не из-за нее, – иронично усмехнулся Гарандин и вдруг сделался серьезным: – По другой причине. – Расскажи, – тут же загорелась интересом Дина. – Это длинная история, – поколебавшись пару секунд, ответил он. Погружаясь в какое-то свое, непростое воспоминание, он внезапно, словно переключаясь, улыбнулся и притянул к себе Дину, обнял за талию двумя руками и, напустив в голос эротических тонов, предложил полушепотом: – Может, испробуем любовных страстей в зарослях? – С удовольствием, – ответила Дина, но кое о чем вспомнив, скривилась, посмотрев с досадой на буйную растительность. – Но, видимо, в какой-то другой раз. К сожалению, для таких экспериментов я пока не совсем здорова. – Хорошо, отложим освоение оранжереи до более удачных времен, – согласился Влад и предложил особым, еще более низким и тихим голосом, придав ему эротическую нотку: – И быстро пройдем в мою комнату. Дина придвинулась, притиснулась, прижавшись к нему посильней, насколько это было возможно сделать с рукой, закрепленной на бандаже, запрокинула голову и ответила таким же эротичным, игривым тоном: – Может, сначала поцелуй, чтобы ускорить пробег до комнаты? – Нет, – остановился уже склонившийся было к ее лицу Гарандин, с сожалением заметив: – Мы тогда точно из джунглей не выберемся. – И предложил: – Просто быстро идем. Ну или бежим. – «Идем» звучит как-то солидней, – поддержала инициативу Дина. – На хрен! – отмел мужчина всякие условности. И, привычно ухватив ее за левую руку, стремительной походкой направился к лестнице, таща за собой еле поспевавшую Дину. Оба лишь смутно помнили, как бежали по ступенькам на второй этаж, как влетели в комнату Влада, в последний краткий миг успевшего захлопнуть за собой дверь, прежде чем пропасть в поцелуе. И отчего-то этот поцелуй и их объятия, ласки были еще более ослепляюще-яркими, еще более одуряющими и чувственными, чем в их первый раз, или это им только так казалось от того, что они успели соскучиться друг по другу телами – бог с ним, непонятно почему… Но было так потрясающе и невероятно мощно, и столь чувственно и яростно, что они уже ничего не соображали и неслись вперед, как-то умудрившись раздеться и оказаться все же в кровати, а не где-то еще, сразу же соединившись одним мощным движением Влада, вошедшего в Дину. И вдруг замерли, растянув этот момент из-за поразивших обоих потрясающих ощущений, и утонули в глазах друг друга и… сорвались, понеслись вперед, не отрывая взгляда, прикрыв глаза лишь тогда, когда достигли своего пика. Вместе. Опять вместе. Как чудо. – Охо-хо мои рученьки, мои ноженьки, – стонала пришедшая в себя Дина минут через пятнадцать, потребовав без перехода: – Идем смотреть сад-огород, участок. – Нет, – резко ответил Гарандин, в виде компенсации за отказ целуя ее в макушку. – Тебе надо лежать и отдыхать. Мы и так нарушили все врачебные инструкции и наказы твоего папеньки. – Папенькины наказы на то и существуют, чтобы их нарушать, – лениво препиралась Дина, скорее из игривости и немного по-женски наперекор, чем из-за желания на самом деле двигаться и куда-то там идти, – а врачебные инструкции… – Мы не будем, – перебил ее Гарандин. – Тебе и на самом деле прописан постельный режим и покой. Не забывай про сотрясение мозга, я выяснил все подробности и всю информацию про твои травмы и возможные негативные последствия. К тому же, Дин, – перешел Гарандин совсем уж на серьезный тон, – на самом деле: сегодня только восемнадцатый день, еще три дня назад ты лежала на больничной койке, и тебе запрещали даже двигаться. – А теперь вон я какая подвижная, – подхватила его мысль она и опередила следующее высказывание: – Ладно, ладно. Согласна с тобой, хоть и частично. Мне же ужасно любопытно и про участок, он же наверняка такой же непростой, как и твой домик, и про ферму интересно все-все разузнать, понять. Но ты прав, надо как-то себя придержать. А ты можешь остаться со мной? – И поспешила заверить, прочитав все, невысказанные им мысли на его лице: – Нет-нет, не в постельке, все чинно-благородно. Сядем в кресле у камина, который на удивление имеется в твоем экологичном доме, хотя, по логике, ему тут не место. – Дань моей прихоти и детскому представлению об уюте в домах, – внес уточнение Влад. – Вот возле прихоти и сядем, тем более она мне невероятно нравится, полностью соответствуя концепции уюта, – продолжила Дина, – и ты расскажешь, куда странным образом делся господин Гарандин из крутых богатеев и списка «Форбс» и как и почему появился на смену ему Владислав Олегович, хозяин изумительного, чудесного дома и конноспортивного клуба и загадочной и непонятной для меня пока какой-то там племфермы. Гарандин молчал, не ответив сразу же согласием, видимо, прокручивая в голове не самые приятные мысли. Дине, пристроившей голову у него на плече, даже не понадобилось отодвигаться и заглядывать ему в лицо, чтобы разобраться в его настроении, она совершенно явственно чувствовала его напряженность, его энергию и эти его трудные мысли. – Ну давай, – коротко согласился он. Но сначала они пообедали и только после устроились, как и предложила Дина, в креслах возле камина, который по этому случаю растопил Влад. Он все больше отмалчивался, пока они ели за большим столом в гостиной, а после обеда так и вовсе погрузился в себя, и Дина видела, насколько он сосредоточен, насколько непросто дается ему решимость на этот разговор. Растопив камин и опустившись в невероятно уютное и удобное кресло, Влад помолчал еще какое-то время, глядя на разгорающийся огонь, почесал бровь этим своим эротичным жестом, вызвав у следившей за ним Дины жаркую волну в теле. – Начну с небольшого вступления, – начал Гарандин свое повествование, остужая эротический настрой Дины. – Все серьезные, крупные капиталы в мире сколачивались пиратством, убийствами, мародерством, разбоем, откровенным грабежом и обманом. Все так называемые старые состояния Европы есть не что иное, как результат каперства, разорения покоренных народов и заработка на войне. Ничего нового человечество не придумало – сначала грабят, потом десятилетиями отмывают и легализуют награбленное, продолжая грабить уже в ограниченных законом рамках. Даже если в основе баснословного состояния лежит некое необычайное открытие, суперидея, новаторство, то рано или поздно наступает момент, когда для дальнейшего продвижения этой новой идеи, открытия прибегают к тому же обману, наживе на войне и тем же технологиям отъема денег. Практически точно так же делались начальные капиталы в нашей стране в девяностых. И если какой-то бизнесмен высшего звена рассказывает, что наработал первичный капитал исключительно праведным путем в белых перчатках, можно начинать громко смеяться. Все проходили через мошеннические схемы, сверхприбыли на пустом месте, откровенный грабеж страны, вопрос лишь в том, до какого уровня при «решениях» своих проблем позволяли себе доходить те или иные бизнесмены (назовем нас так), чем не гнушались или могли ли переступить определенную черту. Хотя на том уровне, о котором я говорю, такие мелочи, как мораль и человеческая жизнь, уже совершенно не имеют значения для многих, для большинства. Замолчал, глядя на схватившиеся пламенем дрова в камине, и встал. – Сейчас вернусь, – пообещал он уже на ходу недоумевающей Дине. И куда-то ушел. Вернулся достаточно быстро, неся графин с ярко-малиновой жидкостью и два стакана. – Морс из наших ягод, – объяснил Влад. Наполнил оба стакана, один протянул ей, другой взял сам, сел в свое кресло, отпил в задумчивости и продолжил, все так же глядя на огонь: – Нам с Максом было по девятнадцать лет, когда мы провернули свою первую бизнес-аферу с кассетами, подняв офигительные деньги. Мы были молодые, дерзкие, глупые зарвавшиеся щенки, ничего толком не смыслившие в делах, в которые ввязались против матерых партийно-чиновничьих зубров, папенькиных мажоров разных мастей, наворовавших капитал аккурат к перестройке и слому старой системы, и комсомольских работников из горкомов-райкомов, имевших еще ту бульдожью хватку. Но мне служила целью моя одержимость восстановить справедливость, в которую я уперся, как кремень, которая, в свою очередь, являлась мощнейшей мотивацией стремиться вперед. А Макса двигало призвание, его неистребимый дух авантюризма, его идеи, которые порой казались полным бредом, но срабатывали практически безошибочно, что только подстегивало его небывалый азарт. И этот наш почти детский восторженный задор толкал нас двигаться вперед, не ведая, чем могут обернуться все эти наши «бизнес-проекты». Мы не осознавали степень риска, не понимая, что в те годы такие люди, как мы, имеют льготные блатные места на кладбище. Но что бы ни говорили про девяностые, то дикое, разбойное время давало уникальный шанс многим решительным и талантливым в разных сферах людям, по ходу отсеивая большую их часть неестественной убылью: у кого не выдержало сердце, кого устранили, а кто сам не смог подняться выше определенного уровня, не выдержав энергии и силы больших, шальных денег, пропив-прогуляв, проиграв их, спустив на понты и пустые, обманные прожекты. Разумеется, без поддержки и помощи Варгина-старшего и его министерских связей мы вряд ли бы так стремительно и настолько высоко поднялись. Но весь вопрос не в старте как таковом, а в способности после него держать уровень и переть вперед, набирая высоту. Что дано очень немногим. Нам с Максом было дано. И нас было уже не остановить, когда мы перешагнули определенный рубеж. Мы многое делали инстинктивно и вопреки всем законам. Никто не делит активы на два направления на начальном этапе становления капитала – это бред и потеря уровня, статуса и денег. А мы поделили, забив на все, и только выиграли от этого. Каждый раз Макс умудрялся сгенерировать какую-нибудь очередную дерзкую, прорывную идею, дававшую нам новый качественный толчок вперед. Это его талант, призвание, гениальность, он чувствовал себя, как большая опасная и свободная рыба в той воде. А мы с ним были не просто друзья, мы были как одно целое, больше, чем братья, идеально дополняя друг друга своими индивидуальными качествами, талантами и способностями. Бизнес – это не мое призвание и не мой талант, но я поймал тот особый азарт, когда закручиваешь такие многоходовки, что мозги скрипят, а ты доводишь дело до идеального воплощения и побеждаешь. Это, конечно, особое чувство, на него подсаживаешься. На каком-то этапе этот азарт стал для меня пропадать, превращаясь в обычную рутину. Но к тому времени я уже был на вершине, а это совсем иное устройство мышления, другое восприятие действительности и иная жизнь, недоступная пониманию обыкновенного человека. И я жил ею, принимая все сопутствующие привилегии и практически неограниченные возможности. Женщины? Да, разумеется. Помимо трех неудавшихся браков, женщины были разные. Какие-то задерживались дольше, какие-то были мимолетными, проходными, были и очень известные дамы, но все как бы из одного «лукошка». Надо сказать, что молодой, пусть не красавец, но очень интересный, невероятно привлекательный мужчина, спортивный, подтянутый, обладающий особенным острым умом, – сам по себе величайший приз. Ан нет, раз при таких деньгах, то уже не важно, красавец – не красавец, орел – не орел. Даже честные и порядочные девушки будут искать с ним близости в первую очередь из меркантильных соображений, а его мужская привлекательность и физическое великолепие будут лишь дополнительным бонусом к выигрышу… Как говорится: не стоит путать романтику с платежеспособностью, а если учесть, что доступ в жизненную зону людей такого уровня жестко ограничен, то повстречать простую женщину, которая бы тебя искренне полюбила без привязки к твоим капиталам и возможностям, совершенно нереально. Но даже если представить, что такое чудо вот взяло и случилось, казалось бы – вот оно, счастье, ага, не все так весело и просто, такой мужчина в любом случае будет воспринимать и эту женщину, и ее искреннюю любовь через призму своего положения, социального статуса и возможностей, нивелируя и обесценивая это чувство. Да бог с ними, с женщинами, господи. Не о них же, ей-богу. В какой-то момент Влад все чаще стал ловить себя на том, что ничего не хочет, что перестал ощущать вкус и радость жизни. – Так давай отдохнем! – призывал его Макс в ответ на жалобу друга. – Ты просто устал. И тащил в какой-нибудь немыслимый экстремальный вояж, в Австралию в дикий буш или куда-нибудь в Гималаи, в джунгли или африканскую саванну, так что стонали и рыдали обе службы безопасности Варгина и Гарандина, выворачиваясь наизнанку, чтобы обеспечить их охрану и безопасность. А Максу этот экстрим был по кайфу. Он вообще жил такой мощной наполненной жизнью, наслаждаясь скоростью, сменой впечатлений и ощущений, что Влад только диву давался его энергии и вечной движухе. Но благодаря именно этой неуемности Макса Гарандин и подводное плавание освоил, и езду на собачьих упряжках, и много чего другого… Но не грело, не грело ничего… – Я мог позволить себе любой каприз, любую, даже нелепую покупку или прихоть и испытывал при этом внутри все более нараставшее ощущение пустоты, нехватку чего-то важного, ценного, а что – никак не мог понять, уловить, сформулировать. Это было, по меньшей мере, нелогично и порой откровенно мучительно и ужасно раздражало: обладать всем и в то же время оставаться ни с чем. Кто не испытывал этой странной душевной жажды и ощущения внутренней пустоты при практически неограниченной возможности иметь все, что захочешь, этого не поймет. Как-то раз они договорились с Максом встретиться и пообедать вместе, когда их рабочие графики пересеклись и они одновременно оказались в Москве. Их референты, занимавшиеся устройством этой встречи, сняли на три часа один из самых крутых и элитных ресторанов. То есть целиком сняли, весь зал. Понятное дело, в целях безопасности, ну и чтобы никто не мешал друзьям общаться. Все в тех же целях безопасности охрана всегда настаивала, чтобы столик, занимаемый ими, находился как можно дальше от окон. Но не в этот раз. То есть охрана-то настаивала и страшно напрягалась, когда мужики выбрали для себя стол у высокого большого окна, но терпела выкрутасы работодателей, куда ж деваться. Сидели, что-то обсуждали, с удовольствием ели, искренне радовались встрече, когда вдруг Макс, заметив кого-то за окном, ничего не объясняя, стремительно сорвался с места и рванул к выходу, а за ним, понятное дело, помчалась и вся его ошарашенная охрана. А Влад наблюдал в окно почти комичную сцену: бежит по улице Варгин, а вокруг него бегут телохранители, дико озираясь по сторонам. Смешно получилось. Но Макс быстро догнал-таки объект своего столь горячего интереса, которым оказалась стройная девушка – окликнул, она обернулась, остановилась. Он подошел, взял в руки ее ладошку каким-то пронзительным, поразившим Влада, очень осторожным и нежным жестом и заговорил, улыбаясь, с той же особой нежностью, которую Влад никогда в нем не замечал. Они разговаривали, девушка что-то отвечала, Макс не сводил с нее взгляда, а охрана загородила их оборонительной стеной. Но вот девушка медленно вытащила свою ладошку из его рук, что-то произнесла, чуть наклонив головку, видимо прощаясь, охранники расступились, попуская ее, и она ушла. А Макс все стоял, долго провожая ее взглядом, потом тряхнул головой, словно освобождаясь от непрошеных мыслей, и решительным шагом направился обратно в ресторан. – Ну и что это было? – не удержался от естественного вопроса Гарандин. – Помнишь, в прошлом году я как-то две недели играл в обычную жизнь? – спросил Макс. Ну да, случился такой заскок у Варгина, Влад отлично помнил. Кто-то подбил авантюрного Макса на эдакую прихоть – пожить хоть несколько недель жизнью хотя бы топ-менеджера, а лучше – кого пониже статусом, то есть обыкновенного человека. Забились они с тем подстрекателем на какие-то крутые договоренности. И Макс загорелся идеей. Ему сняли квартиру, переодели в одежду определенной ценовой стоимости, затарили холодильник продуктами того же ценового ряда, продумали все мелочи быта холостого мужчины этого социального статуса, и он ходил утром «на работу» в свой собственный офис, но под видом одного из служащих, менеджера среднего звена. А охрана, как идиоты, переодевшись в обычную одежду, мимикрируя под городскую среду, тайно следовала за ним почти незамеченной. Дурь полная. Но Максу нравилось. – Вот тогда я и познакомился с этой девушкой, – объяснил Макс. – Она принимала меня за того, кем я прикидывался, а я прямо почти вжился в этот образ. И запал на нее настолько серьезно, что, знаешь, полюбил девочку. Полина ее зовут. – Да ладно, – обескураженно посмотрел на него Влад. С женщинами в жизни Макса дела обстояли самым великолепным образом. Их было много, и все, как на подбор, нереальные красотки, много известных и медийных леди, и даже совсем не леди. В кого-то он влюблялся, на ком-то он даже женился, но вся его увлеченность-влюбленность проходила очень быстро, сменяясь новым офигительным бурным, красивым романом, столь же стремительно подходившим к концу. Он был пять раз женат, имел двоих детей от разных жен: дочь и сына, совершенно не интересовался их жизнью, принимая в ней участие только деньгами и обеспечением неограниченных возможностей для своих чад. Он никогда не любил ни одной женщины, не отдавал ни грамма себя им, словно скользя по поверхности отношений, так, мимоходом, как ребенок, меняющий яркие игрушки. И уж совершенно определенно никогда бы, ни при каких обстоятельствах не побежал бы ни за одной из них сломя голову, увидев в окне. А тут вдруг здрасьте, такое вот откровение. – Во-первых, почему я не в курсе? – спросил ошеломленный Гарандин. – А во-вторых, если все так всерьез, почему она не при тебе?