Неделя для Дины и Влада пролетела мгновенно. Он был занят хозяйством, а Дина помогала в фельдшерском пункте. И правда, слишком уж много людей обращалось на прием, а небольшой его штат – молоденькая врачица, только-только выпорхнувшая из интернатуры, матерый старый фельдшер Игорь Леонидович, пожилая медсестра тетя Люда и еще одна молоденькая сестричка не справлялись с потоком желающих. К тому же Константин Павлович, осмотрев дочь, разрешил снять повязку и велел потихоньку разрабатывать руку. Дина и состояние «потихоньку» всегда плохо монтировались, вот она и подвязалась активно помогать в фельдшерском пункте, объяснив Гарандину, что большую часть времени она же будет сидеть, а не физкультурой заниматься. Ну а вечером и ночью она «разрабатывала руку» другими «упражнениями», напрочь пропадая в горячих ласках Влада. Так и пронеслась неделя, а в пятницу выяснилось, что никто из родных на выходные в этот раз не приедет. Дорога-то вообще дальняя, но не в этом дело. Константин Павлович дежурил, Кирилл, подрабатывающий у деда в клинике санитаром, тоже, у мамы были какие-то там мероприятия в ее интернате, а бабуля одна ехать в такую даль не захотела. Ну а у Влада – понятно: Ванька протестовал, а Елена Игнатьевна внука хоть и не поддерживала, но и ехать без него не собиралась. Да и хорошо, подумали Гарандин с Диной, и проведем выходные вместе, не отвлекаясь на работу и взаимоотношения между родственниками. Погуляют, он ей подробно покажет хозяйство, например, коз своих и как делают сыры. Да много чего еще. Главное, есть возможность просто побыть вдвоем, поговорить, поваляться в кроватке, полениться… Так все и было. И валялись, и болтали, и гуляли по лесу целую субботу. А в воскресенье утром Влад распорядился после завтрака: – Поедем на ферму, хочу тебе кое-кого показать. – Без подробностей? – заинтересовалась Дина. – На месте объясню. Ну заинтриговал. Но Дина держалась, не выспрашивала, уже немного изучив характер Гарандина и попривыкнув к тому, что, если тот что-то решил окончательно и сказал, это будет так-то, – бесполезно возражать, да и надо ли? Сказал – на месте, значит, на месте. И, как ни странно, Влад привел Дину в контактный зоопарк и принялся высматривать кого-то в веселой толпе детишек. – Это детдомовские младшие группы, – объяснял Гарандин, все крутя головой по сторонам, ища кого-то. – Обычно они у нас каждое воскресенье приезжают из районного центра. В основном малыши, но есть несколько воспитанников старших групп, которые всерьез занимаются верховой ездой, и некоторые даже подают большие надежды. Но в прошлые выходные у них там какой-то карантин был, не приезжали. – И неожиданно произнес с небольшим раздражением: – Да где он? – Кто? – спросила Дина, отступив чуть в сторону от Влада, пропуская бегущего куда-то целеустремленного, радостно смеющегося малыша. – Да один мальчонка, – ответил Влад, – хотел тебя с ним познакомить. – И махнул, указав рукой: – Идем туда, к миникам, – как называл он своих мини-лошадок, – там у него дружок любимый имеется, наверняка он с ним. И двинулся вперед, Дина – за ним, обходя группки детей, которые увлеченно возились с разной живностью под присмотром работников зоопарка, воспитателей и родителей. Как же здорово придумали они тут с этим зоопарком, сколько у детей энтузиазма, радости, воодушевления – глазки горят от восторга, сплошной гул стоит от визга и смеха. И почему она раньше сюда не заходила? Заряд бодрости на весь день обеспечен. Так размышляя и улыбаясь, Дина вышла из зоопарка и поспешила догонять Гарандина, успевшего уйти вперед довольно далеко. Она уже почти поравнялась с ним, когда услышала детский заливистый, звонкий смех… и испытала чувство странного узнавания. Какое-то дежавю, честное слово, будто она уже когда-то слышала и запомнила именно этот потрясающий, совершенно необыкновенный детский смех, звенящий радостью и счастьем. Ощущение было поразительным, ошеломляющим, словно с ней когда-то давно по неизвестной причине случилась частичная амнезия, которая вдруг в один момент исчезла, и она внезапно вспомнила этот голосок и этот невероятный звонкий смех. Дина двинулась вперед, ведомая, как по ниточке, не обращая внимания ни на что вокруг, сконцентрировавшись только на этом замечательном звонком смехе. Она увидела маленькую, совсем небольшую рыжую лошадку, а сделав еще пару шагов вперед, стоявшего рядом с ней маленького мальчонку лет трех-четырех, опиравшегося на маленькие костылечки, который кормил лошадь яблоком и хохотал от счастья, аж зажмуриваясь, когда та аккуратно брала с его ладошки кусочек яблочка своими чуткими бархатными губами. Маленький мальчик, на костылях… с ампутированной до середины левой голени ножкой, хохотал и был совершенно, бесконечно счастлив. Что-то случилось с ногами Дины, они мгновенно ослабли и подкосились, и ей пришлось опуститься на колени, чтобы не упасть. Она смотрела и смотрела на этого счастливого ребенка и не могла оторваться и перестать смотреть, уже все про него поняв. А он, словно почувствовав ее взгляд, отвлекся от своего чудесного занятия, посмотрел на незнакомую тетю, стоявшую на коленях, и что-то промелькнуло на его мордашке, какое-то особое выражение, что-то такое в глазах. И он ухватился за свои костылики и, как-то ловко-ловко и очень быстро перебирая ими, побежал к ней. Дина протянула ему руки навстречу, и он влетел в эти ее распахнутые объятия, она подхватила его и прижала к себе вместе с его смехом и костыльками, и зажмурилась от счастья, почувствовав наконец его горячее тело у себя на груди. Она не чувствовала, как текли слезы по щекам, как больно впился в поврежденное бедро костыль, соединенный с другим костылем специальной ременной сцепкой, видимо, чтобы ребенку не приходилось постоянно их поднимать, не видела и не слышала ничего вокруг, она переживала невероятно мощное ощущение… бог его знает чего – не объяснить, не передать словами всю гамму чувств, эмоций, которую она испытывала в этот потрясающий момент. Ребенок отстранился, чтобы видеть ее лицо, посмотрел сосредоточенным, очень внимательным взглядом и спросил: – Чего ты плачешь? Она не могла говорить, улыбалась, разглядывая его серьезную мордашку, не чувствуя, как по ее губам текут слезы. – Ты моя мама? – спросил ребенок, глядя ей прямо в глаза своими синими глазенками. – Да, – произнесла Дина и повторила: – Да, я твоя мама. И тут он, откинув назад голову, рассмеялся своим бесподобным, чудесным счастливым смехом и, выпрямившись, ухватил ее ручонками за щеки и весело спросил: – Тогда чего ты плачешь? Ты ведь нашлась! Смеяться надо, мамочка моя! – И снова залился самым счастливым в мире смехом. Дина попыталась было встать, не выпуская ребенка из рук, не получилось, и она почувствовала, как ее подхватывают и ставят на ноги сильные, надежные руки. Все так же прижимая к себе радостного ребенка, она повернулась и, посмотрев в лицо Влада, оповестила: – Нам надо срочно пожениться. – Да, – понял все, что она хотела ему сказать, Гарандин. – Дядя Влад, дядя Влад! – закричал счастливый, взбудораженный ребенок. – Моя мама нашлась! Вот она! – прокричал он пуще и громче прежнего и обнял Дину за шею, прижавшись к ее щеке своей горячей щечкой. – Да, малыш, я знаю, – улыбнулся ему Гарандин, явно справляясь с чем-то не самым простым, что он ощущал в себе. – А откуда ты знаешь? – распахнул свои синие глазенки пацан, от удивления отпустив шею Дины. – А как ты думаешь? – спросил у него Влад. – Потому что она твоя тетя, да? – выяснял ребенок. – А я твой мальчик? – И совсем уж потрясенным шепотом внес полную ясность: – Сынок? – Да, – кивнул Гарандин, поиграв желваками на скулах, подтвердил: – Сынок. – Ура, – тихо произнес мальчик Алеша и вдруг захлопал в ладошки и закричал, радуясь полному своему счастью: – Ура-а-а!!! Мои мама с папой нашлись! – Я его никуда не отпущу. – Дина посмотрела в глаза Гарандину, пытаясь передать все переполнявшие ее чувства и мысли: – И никому не отдам. Он в очередной раз понял ее без слов, понял все, что она хотела ему сказать, о чем мысленно просила. – Давай-ка его мне, – забрал он из ее рук ребенка, – а то Леша у нас парень уже большой, тяжелый. – Да, я такой, – смеялся малыш, – большой! – Поехали в детский дом, пообщаемся с его директором, – сказал Гарандин так, словно напомнил о заранее запланированном ими важном деле. Он пересадил на одну руку ребенка, а другой обнял Дину за плечи. Это был очень суматошный, длинный и непростой день. Очень. – Как я вам отдам ребенка, вы что, Дина Константиновна? – обескураженно смотрела на нее директор детского дома. – Вы же сами адвокат, вы прекрасно понимаете, что это нарушение закона, меня посадят. – Значит, действовать мы будем так, Ирина Витальевна, – деловито ответила ей Дина. – Сейчас мы составляем официальную доверенность, разрешающую мне действовать в интересах ребенка и представлять его на всех необходимых уровнях, чтобы установить ему протез ноги. В связи с чем нам необходимо прямо завтра быть в Москве на первичном осмотре в Центре ортопедии и протезирования. Документ мы заверим вашей и моими подписями и печатями. Завтра утром мы заедем за вами и вместе посетим отдел Соцзащиты по опеке и попечительству, которые заверят нам эту доверенность, и завтра же, прямо оттуда, уедем в Москву. Надеюсь, господину Гарандину вы доверяете? Он может выступить в качестве поручителя. – Конечно, доверяю, – подобралась тут же директор, посмотрев с преувеличенным уважением на Влада, и поспешила заверить: – Вам не обязательно обращаться в опеку, достаточно будет и моей подписи. – Она задумалась над чем-то ненадолго и неожиданно доверительно поделилась своими мыслями: – Вы знаете, меня нисколько не удивило то, когда вы признались, что сразу же узнали Алешу, почувствовали его своим родным ребенком. Я давно работаю директором детского дома и многое повидала на своем веку. У меня есть некоторые соображения, основанные на многочисленных случаях, – подчеркнула Ирина Витальевна. – Последние лет, наверное, десять, а особенно последние лет пять, я отметила странную, просто поразительную закономерность: складывается такое ощущение, что детки приходят в этот мир не к своим родителям. Они так не похожи на своих биологических родственников, словно чужие. И поразительным образом, сразу же, буквально с первых секунд знакомства признают в усыновителях своих родных, а те, в свою очередь, сразу же чувствуют и узнают в малыше родного ребенка. Поразительно, но это на самом деле так. – Да, – быстро согласилась Дина, которая ни о чем не могла сейчас думать, даже о таких вот парадоксах и закономерностях, кроме своего нетерпеливого горячего желания увезти отсюда как можно быстрей малыша. Своего малыша. – Это удивительно. – И перешла к делу: – Ну раз мы пришли к согласию, то мы можем, не задерживаясь, ехать в Москву. Все же пришлось улаживать кое-какие формальности, выяснять многие подробности о распорядке дня Алеши, собирать его небогатые вещички, прояснять, есть ли у ребенка аллергия или противопоказания на прием медикаментов. Так что выехать в Москву удалось где-то в обед, ради которого они специально вернулись в усадьбу, чтобы накормить парня нормальной, а не детдомовской едой, да и самим поесть перед дорогой. Пацан носился по дому с поразительной быстротой на своих костыльках, хохотал, смеялся, звенел своим необыкновенным веселым голоском, а следом за ним бегала на полусогнутых ногах Алена Васильевна, рыдавшая без остановки не то от счастья, не от переживаний за малыша. Кое-как удалось всех остановить-успокоить, накормить-напоить и двинуться в путь, и неугомонный мальчуган сразу же заснул на заднем сиденье гарандинского джипа, пристегнутый двумя ремнями безопасности, совершенно счастливый, продолжая улыбаться и во сне. Первые несколько километров ехали молча. Просто не могли говорить ни о чем. Каждый пытаясь осознать столь невероятный и резкий поворот судьбы. – Скажи, – разбив продолжительную тишину, неожиданно спросил Влад, – ты на самом деле вот так в первый же момент почувствовала себя его матерью, как сказала Ирине Витальевне? И очень внимательно посмотрел на нее. Дина не ответила сразу, прислушалась к себе, к своим ощущениям, обдумывая, как ответить. – Я не знаю, как это объяснить, – призналась она. – Я не прошу тебя объяснять, я спрашиваю, что ты почувствовала? – Я услышала его смех, и со мной произошло что-то странное: я его узнала, совершенно четко узнала, – пыталась как-то объяснить Дина то, что сама еще до конца не понимала в полной мере, – словно какое-то дежавю, настолько родной хохоточек-звоночек. И меня реально что-то внутри совершенно неотвратимо тянуло к нему. А когда я увидела… – у нее перехватило дыхание, и слезы навернулись на глазах, – то… просто в одно мгновение пришло абсолютное понимание, что это мой ребенок. – И протянула бессильно: – Я не понимаю, не знаю, как передать, объяснить. Посмотрела на него и спросила: – А ты? – И только сейчас, в эту самую секунду сообразила, что до сих пор не спросила Влада о самом важном: – А ты почувствовал его родным? Я не знаю… пусть не сыном, а родным человечком? – Ну, у меня нет такого сумасшедшего материнского инстинкта, как у тебя, но… – честно признался Гарандин. – Ты уже в курсе, что в этот детский дом Лешку перевели совсем недавно из другого, который расформировали, причем этот детский дом был хрен знает где, даже не в Ленинградской области. И у нас в зоопарке он появился с группой только перед самым моим отъездом в Москву. Тогда я его и увидел первый раз. И что-то такое щелкнуло, как ты говоришь, в голове, внутри, не потому что он без ножки, а что-то другое… непонятное. Вот почти как у тебя: словно родной малыш, родной человечек. Я тогда сразу решил, что парня не оставлю, возьму под свою опеку, не прямую, в том смысле, что не усыновлю, а буду плотно участвовать в его жизни, помогать, направлять. Конечно, первым делом протезик сделаю. А когда ты появилась… – Он замолчал, задумавшись над чем-то. – Ты появилась, и теперь все по-другому. Теперь можно и иные решения принимать. – То есть ты не против его усыновления? – уточнила Дина. – А то я в такой прострации находилась, только о нем думала, из рук боялась выпустить, что даже не спросила тебя. – Да ну тебя, – раздосадованно отмахнулся Гарандин, – херню всякую спрашиваешь. – Кстати, – улыбнулась Дина и уведомила: – Его зовут не Алеша. Он теперь Лёшик. Наш Лёшик. А мальчик с новым именем Лешик, который нашел наконец, своих маму с папой, спал на заднем сиденье летящего в Москву джипа, счастливо улыбаясь во сне, и все теперь в его жизни было правильно и замечательно.