– Она. – Да пора, время подошло, взрослый уже. – А кто невеста? Нет, если не хочешь говорить, я не настаиваю, просто интересно. – Отчего не сказать? Скажу. Невеста – Гульшен, что означает цветник роз, хорошая девушка. Мы с ее отцом, купцом Наби Алаем, росли в одном ауле. А потом так получилось, что переехали в Кафу, я раньше, он позже. У меня родился сын, у него – две дочери. Вот Гульшен и сосватали. Договорились с Наби осенью свадьбу сыграть. – А купец этот, с которым желаешь породниться, чем торгует? – Мыслю, к чему клонишь, – покачал головой Ризван. – Нет, Михайло к живому товару Наби отношения не имеет. А чем торгует? Да всем, чем выгодно. И тканями, и украшениями, и мясом, и пшеницей. У него лавки и тут, и в Кезлеве, и в Бахчисарае, и даже в Ялте. Богатый человек, но не жадный и не злой. Рабов, прямо скажу, держит, покупает тут или в Кезлеве. Однако другие невольники позавидовали бы рабам Наби. Он если берет семью, то не разлучает ее. Так и живут рабы семьями. А как отработают пять лет, отпускает на вольные хлеба. – Не рабовладелец, а благодетель какой-то, – усмехнулся Бордак. – Впрочем, здесь покуда ничего не изменить, хотя кто знает, что будет с Крымом, коли царь Иван Васильевич устремит на него свой взор. – Покуда русский царь смотрит только на запад, а на Русь нападают крымчаки, – заметил Ризван. – Ладно. Жена Ризвана, Ирада, принесла чай, и Михайло поблагодарил ее: – Спасибо тебе, женщина, это то, что нужно. – Баня уже скоро готова будет, кушанья тоже, – довольно улыбнулась она и добавила: – Алена помогает, дюже старается. – Вы Петрушу не упустите, а то выйдет на улицу да пропадет. – За этим Алена строго смотрит, сын всегда при ней. А когда надо, я смотрю. – Спасибо, Ирада. Бордак помылся в бане, переоделся в чистые штаны и рубаху, прошел в летнюю кухню, где Алена выставила разные кушанья. Отужинав и поблагодарив ее, он сказал: – Пройдемся по саду, поговорим. – Как пожелаешь, Михайло. Они вошли в сад и стали медленно прогуливаться меж деревьев. – Тебе, Алена, след сегодня собраться вместе с Петрушей в дорогу, – начал Бордак. – Пошто? – напряглась женщина. – Поедем в Сююр-Таш, это около ста тридцати верст отсюда, недалеко от Бахчисарая. – Туда-то зачем? – Там русское посольское подворье. Оттуда ты с Петей отправишься на Москву с посланцем окольничего Афанасия Федоровича Нагого, нашего посла в ханстве. – О, господи! – выдохнула Алена. – Пошто так нежданно?! – Я же обещал вернуть тебя на родину? Вот и держу слово. С конем-то управишься? – О том заботы нет, но что я на Москве с ребенком делать буду? Пропадем ведь. – Не пропадете. Осип Тугай, посланник Нагого и мой товарищ, доставит вас на мое подворье, что на Варварке. Оно недалеко от церкви Святой Великомученицы Варвары. Подворье небольшое, я не вельможа и не торговец, но дом крепкий, хозяйство какое-никакое. Покуда там заправляет работник Герасим с женой, приедешь, сама хозяйкой станешь. – Как же так, хозяйкой? – воскликнула Алена. – Хозяйка в доме – жена. И та под мужем. – Нет у меня жены, и детей нет. – Но пошто ты один? – удивленно спросила она. – Померли моя жена Глафира и сын Володимир. Огненная хворь в могилу свела. Я тоже был на краю могилы, но Господь, видно, не пожелал забирать меня к себе, оклемался. Моих к тому времени уже похоронили, и я на похоронах даже не был. Вот так, Алена. Не хотел говорить, но что уж теперь? Все мы в руках Бога нашего, коли оставил он нам с тобой жизнь, то и треба жить далее. А уж как жить – решать тебе. Ни к чему не неволю, прошу только, будь в доме хозяйкой. Я тебе денег дам, с хозяйством Герасим и жена его, коли треба, подсобят. – Ты ошарашил меня, Михайло, – потупившись, прошептала Алена и тут же покрылась густым румянцем. – Я и себя ошарашил… Давай, собирайся. На рассвете тронемся с божьей помощью. Поболе еды возьми, но об этом я Ризвана попрошу, он даст, сколь треба. – Михайло, а бумагу какую, что я не самозванка, а твоя… твоя прислуга, дашь? – Ты получишь посольскую грамоту, где будет указано, что выкуплена из рабства татарского, а значит, свободный человек. Ну, а насчет прислуги… Какая же ты прислуга, ты – свободный человек. Да никто и интересоваться не будет. Меня на Варварке знают, ну а коли возникнут какие трудности или пристанет кто, то пригрози обратиться к думному боярину Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому. – Ой, это к Малюте Скуратову? – К нему, – улыбнулся Бордак. – Как только назовешь его имя, все мигом отстанут. – А ты знаешь Малюту? Слыхала я, палач он у царя. – Не след верить всему, что говорят люди. Григорий Лукьянович – не палач. Я его знаю. Коли случится что, обращаться к нему не иначе как боярин Григорий Лукьянович, но, мыслю, не дойдет до того. Это так, для тех, кто слишком любопытен. – Даже и не знаю, смогу ли жить на Москве? Это же такой большой город! Там, в Кремле, сам царь Иван Васильевич сидит на троне. Дума боярская, вельмож всяких много. Боязно мне, Михайло. – Привыкнешь. – А ты скоро на Москву вернешься? – О том не ведаю. Да и ведал бы, молвить не мог. Ты уж не обижайся, служба у меня такая. – Как я могу на тебя обижаться, Михайло? – Надо отдохнуть хорошенько, ты соберись и после ужина спать раньше ложись. На рассвете тронемся. Я к Ризвану пройду, договорюсь обо всем насчет коня другого, провизии, воды. В степи источников мало, да и те знать надобно. – Ох, и боязно мне, кто бы знал. – Ничто, Алена, потерпи, не то стерпела. – И не говори, Михайло. Всю жизнь буду за тебя Бога молить. И Петруша, как подрастет, будет. Они вернулись во двор. Алена забрала у Ирады сына и ушла с ним к себе. А Бордак отправился к Ризвану. – Мне нужен еще один конь хороший, провизии для двух взрослых и ребенка на трое суток, – обратился он к хозяину подворья. – С провизией забот нет. Ирада все соберет, а надо будет, и купит, а вот коня хорошего придется у торговцев брать. Хотя у Наби Алая свой табун, у него можно купить. Бордак достал мошну, протянул Ризвану пятьсот акче: – Это на коня, сумы и провизию. – Много даешь. – В меру. А еще двести возьми за постой. – Не возьму, Михайло. За постой не возьму. – Пошто? – Кто с гостя деньги берет? Ты – мой гость, твои люди – тоже мои гости. А гостей привечать боле, чем родственников, треба. – Ну, тогда бери на коня и провизию. – Я бы тебе из своей конюшни дал, но у меня, сам знаешь, какие кони. Хорошие, однако тебе треба лучше. – Ты заведи моего коня в конюшню, собери сумы, я у себя буду. На рассвете тронемся в путь, – попросил Бордак. – Теперь уж не вернешься? – Да нет, наверное, вернусь, а там только Господь, да окольничий Нагой знает. – Вроде и дел-то у тебя в Кафе не осталось. – Ты не ведаешь, как появляются дела? Сейчас – нет, через час – полная торба. – Это так, – вздохнул татарин. – Отдыхай, Михайло, на вечернюю трапезу Хусам подойдет. – Добро. Бордак прошел в свою комнату. Сын Ризвана, Хусам, отправился к отцу невесты, купцу Наби Алаю. По местным законам, он до свадьбы не должен был видеть невесту, однако этот закон часто обходили. Молодые люди хотели знать, кого в жены выбрали им отцы, посему находили предлог, чтобы увидеть будущую жену. Ризван придерживался обычаев, традиций и законов, в то же время он и сына понимал. И однажды, как бы случайно, показал ему Гульшен. Девушка очень понравилась Хусаму, и тот теперь сам искал любой повод наведаться на подворье Алая, особенно тогда, когда купец уезжал из Кафы по делам. А ныне его отец послал. И Хусам был рад, что можно еще раз увидеть невесту.