– То мог и не молвить, Афанасий Федорович. – Ну и хорошо. Сейчас иди. Чем будешь заниматься, дело твое, но на рассвете должен убыть в Кафу. – Эх, Афанасий Федорович, если бы ты ведал, как не по душе мне ехать в эту проклятую Кафу, – вздохнул Бордак. – Ведаю, Михайло Алексеич, но… надо. – Надо. Да, боярин, у меня почти не осталось денег. – Я удивляюсь, пошто ты в прошлый приезд не запросил их. Найдешь Петра Петровича Агапова, он выдаст тебе двадцать тысяч акче. Из них отложи серебро для мурзы Басыра, а он вельми любит коней, хороших, породистых коней, да тысячу акче на подкуп помощника мурзы, Камиля. Они дальние родственники, и Камиль не менее корыстен, чем мурза. При этом имеет определенное влияние на вельможу. Его помощь может быть существенной. – А этот Камиль не побежит к мурзе с докладом, что русский посланник пытался купить его? – Мыслю, не побежит. Жадность удержит. Но чтобы спокойней быть, то и ему преподнеси подарок на эту сумму, а лучше деньги, чтобы сам купил подарок не дешевле. Тогда какой подкуп? Всего лишь желание угодить татарским вельможам и их верным людям, родственникам. Здесь это в порядке вещей. – Это так. А где деньги брать на выкуп? – Они есть. Не здесь, в Бахчисарае. Ты договорись с мурзой Басыром, остальное – не твоя забота. Но договоренность должна быть оформлена выкупной грамотой, поименной – с указанием цены за каждого и общей суммы, а также с обязательством Басыра обеспечить вывоз бывших невольников за Перекоп. А куда точно, ему сообщит другой человек, не ты. – Ясно, Афанасий Федорович. – Согласен, Михайло, трудно тут, иногда просто невыносимо, но кто-то должен и здесь работать. – Не спорю и готов работать. И не за звания или чины. – Достойный ответ. – Так я пойду? – Ступай, Михайло! Бордак нашел помощника посла, и Агапов передал ему деньги. После этого московский посланец прошел в комнату, отведенную женщине с ребенком. Петруша спал, Алена сидела у окошка в задумчивости. Обернулась, как скрипнула дверь, вздрогнула. – Это я, Алена, – сказал Бордак. – Все пугаюсь, извиняй, Михайло, никак не могу привыкнуть, что свободна. – Привыкнешь. – Он присел на скамью и посмотрел на нее: – Я завтра возвращаюсь в Кафу. – А я? – встревожилась женщина. – Ну, ты же ведаешь, что поедешь на Москву. И уже послезавтра. – Бордак достал из-под рубахи мошну: – Возьми. Это деньги, здесь пятьдесят рублей. Тебе и сыну надолго хватит. Ни в чем не отказывай ни себе, ни Петруше. И живи на подворье спокойно. Если что, ведаешь, к кому обратиться за помощью. И эта помощь будет очень значимой, никто после и взглянуть на тебя не посмеет. Алена, теребя в руках платок, тихо спросила: – А когда ты вернешься? – То не ведаю. Может, скоро, может, нет. Мыслю, не позднее, как выпадет первый снег. – А что будет, когда ты вернешься? – Жить будем, Алена. И жить так, как пожелаешь ты. Об этом позже. Сейчас не время обсуждать те дела. Но будь покойна, мой дом в любом случае станет и твоим домом, если ты, конечно, не захочешь что-то изменить. Ну, вроде все. Я уеду рано… – Я провожу тебя, – подняла на него глаза Алена. – Нет, то лишнее. Встретимся на Москве. Счастливой вам поездки! Пошел я. – Спасибо тебе, Михайло. – Не на чем, Алена, не на чем. Бордак поднялся и ушел к себе. Алена еще долго молилась. Потом легла, прижав к себе сына. Для них начиналась новая жизнь. Какой она будет, знал только один Господь, но ей верилось, что долгой и радостной. Встала она задолго до рассвета, оделась в лучшие одежды, какими с ней поделилась Ирада, навела румяна, подвела брови, уложила волосы. Как только просветлело, вышла во двор. Там был только служка, и она спросила у него: – Что, неужто Михайло уже уехал? – Нет, он трапезничает на кухне. Меня послал коня вывести. Вскоре появился Бордак, увидел ее и возволнованно спросил: – Алена? Ты пошто в такую рань здесь или приключилось что? Не приболел ли Петруша? – Все у нас в порядке, Михайло, я просто… проводить тебя пришла. – И стоило вставать в такую рань? – Стоило. Вот возьми, татары не нашли, не отобрали, потому как дюже хранила. – Она протянула ему бечевку, на которой висел махонький мешочек. – Это талисман, Михайло. Он помог нам с Петрушей, да не помог мужу, но талисман-то мой. Теперь пусть будет твоим. В мешочке земля наша русская. – Оставь, Алена, тебе самой пригодится. – Нет, я еду на Москву, ты же – к проклятым басурманам. Агапов, вышедший из летней кухни, услышал эти слова и, улыбнувшись, спросил: – Ризван – тоже басурман? – Нет, – ответила Алена. – Ризван хороший, и семья его хорошая, добрая семья. Они не басурмане, они наши друзья. А будут на Руси, так и самые дорогие гости. – Правильные слова, – улыбнулся Бордак. – Ризван не из тех собак, что продают и покупают людей, как скот или вещи. Служка подвел коня. Агапов обнял Бордака, кивнул служке, и тот ушел. Алена настояла на своем, и Бордак надел на шею бечевку с мешочком земли русской. – Да хранит тебя Господь, Михайло, – перекрестила она его. – И тебя с Петрушей также, Алена. Доброй дороги вам! – Ох, и не ведаю, что со мной. За себя и сына не боюсь, а вот за тебя боязно. – Все будет хорошо, Алена. Мне пора ехать. Алена неожиданно прижалась к нему, поцеловала и тут же, подхватив подол платья, побежала к своему жилищу. А у Бордака пылали губы. Вельми жарким оказался этот короткий поцелуй. Он поправил саблю, проверил, как закреплены мошна и посольская грамота. Вскочил на коня, ударил по бокам, и тот пошел рысью со двора. Выезжал Бордак прямо на улицу, обитатели которой только начали просыпаться. Вышел к краю селения и поскакал проторенной дорогой через степь. На утро следующего дня, когда посольское подворье покинул отряд под предводительством Осипа Тугая, с Аленой и Петрушей, он прошел уже полпути, отдохнув среди колючих степных кустов. Проснувшись, подумал об Алене. Хорошо, если за полтора месяца доберутся и не встретят по пути лихих людей. За то след Бога просить. Бордак помолился, перекусил и продолжил путь. К Кафе подъехал, когда стемнело. Заехал во двор Ризвана со стороны сада. Во дворе находился Хусам. Завидев Бордака, поприветствовал его, забрал коня, повел в стойло обтереть, напоить, накормить. Ризван с женой не спали. Сидели в главной комнате, говорили о предстоявшей свадьбе сына. С возгласом «А вот и снова я!» Бордак вошел в комнату. Ризван улыбнулся, Ирада сразу закрыла нижнюю часть лица платком, чужой мужчина не должен ее видеть. Впрочем, это было сделано машинально. – Я знал, что ты вернешься. Но ладно, Ирада, – повернулся Ризван к жене, – Михайло голоден, сделай что-нибудь покушать. – Да, Ризван, – кивнула она и ушла. Ризван взглянул на Бордака: – Что за дела на этот раз у тебя, Михайло? – Расскажу потом, сейчас же поведаю лишь то, что завтра мне нужна встреча с Курбаном. – Желаешь вновь говорить с мурзой Азатом? – Об этом, Ризван, позже. Не представляешь, как я устал.