– Да что представлять, знаю, нелегко путешествовать по пустыне на солнцепеке. Баню топить поздно, помойся из бадьи. И приходи на кухню. Потрапезничаешь, и спать. А утром прознаем, в Кафе ли мурза Азат, а с ним и Курбан. Коли тут, то будет тебе встреча с ним. – Ох, опять бриться. Знал бы ты, как это противно, – вздохнул Бордак. – Для иноземцев удобно. – На то они и иноземцы. Михайло обмылся, переоделся в легкие одежды, откушал вдоволь и завалился спать. Проспал до того, как солнце нежным и горячим, как поцелуй Алены, лучом пробилось через оконце. Поднявшись, умылся, побрился, надел прежнюю одежду литвина, которую Ирада выстирала и на досках выгладила, расчесал волосы и вышел во двор. На топчане сидел Ризван. – Салам, друг! – поприветствовал его Бордак. – Салам, салам! Долго ты спишь, Михайло, так можно многое проспать. – Что-то произошло, пока я спал? – Ничего особенного. Курбан заезжал. У него неподалеку дела у кузнеца были, заглянул и к нам. – Вот черт! – воскликнул московский посланец. – Мне нужна встреча с ним, а сам проспал. Пошто не разбудил, Ризван? – Курбан сказал, не надо. Я поведал ему твое пожелание, он ответил, что будет на невольничьем рынке после полуденной молитвы. – Опять невольничий рынок, другого места в Кафе нет? – скривился Михайло. – Есть, но место встречи назначил Курбан. – Значит, в полдень надо быть у «площади слез»? – Немного позже. И выходить на рынок не обязательно, там проулков, откуда все видно, много. – Ладно, разберусь. Вы уже трапезничали? – Конечно, – кивнул Ризван и тут же позвал жену: – Ирада! – Да, Ризван? – вышла она из дома. Увидела Бордака, прикрыла лицо, кивнула: – Салам, Михайло! – Салам! Но разве тебе можно говорить с чужим мужчиной? Приветствовать его? – Э-э, друг, зачем ты так говоришь? Ты для нас не чужой и не смущай женщину, – покачал головой Ризван. – Извините, не хотел обидеть. Хозяин подворья взглянул на жену, та все поняла без слов и сказала: – Трапеза русского в летней кухне, – после чего повернулась и быстро ушла. – Ну, Михайло, теперь не жди приветливости от жены. Она у меня упрямая. Упрекнул, почитай, обидел, – рассмеялся Ризван. – Да я не хотел, само вышло. – Слово вылетает легко, а вот потом попробуй поймай! – Это верно. Но, надеюсь, ты поговоришь с женой? – Бесполезно. Пока сама не сменит нрав, бесполезно. Да и какая тебе разница? Женщина, она и есть женщина, а у тебя дела серьезные, мужские. Ступай трапезничать. В полдень, когда муэдзины с минаретов прекратили призывать мусульман на обеденный намаз, Бордак прошел к улице, ведущей на «площадь слез». Здесь, где в это время кроме иноземных торговцев обычным товаром и местных жителей из христиан народу не было, он остановился. Сейчас и на рынке затишье. Правоверные, но не чурающиеся торговать «живым» товаром, строго блюли свои законы. То же самое должен бы делать и Курбан, вот только где, в мечети или где-нибудь в тени на носимом с собой коврике? Солнце припекало к полудню, не спасали ни легкая одежда, ни головной убор. Михайло зашел в небольшой проулок, там под тенью дерева присел на корточки. Служба закончилась, и надо было выходить на невольничий рынок. А так не хотелось. Там, как и всегда, торг продавцов и покупателей, женщин и мужчин. Невольников, детей и девиц, уже всех разобрали. Бордак не пошел к главному фонтану, не хотелось еще раз встретиться с той изуродованной женщиной. Он обошел фонтан, и тут в спину его ударили с такой силой, что он едва не упал. Оглянулся. Сзади два типа в национальной татарской одежде, заметно находившиеся под воздействием какого-то дурманящего зелья. Видимо, не один кальян выкурили в ближайшей чайхане. – Эй ты, свинья! – крикнул один из них. – Невольника купить не желаешь? Бордак бы легко снес головы обоим, но сейчас и здесь сделать этого не мог. – Не желаю, – коротко ответил он. – Что так? – сощурился второй. – У нас есть очень хороший товар. Они расступились, и Михайло увидел позади них человека, стоявшего на коленях, с вырванными ноздрями и отрезанными ушами. Даже трудно было с ходу сказать, кто это, мужчина или женщина. – Смотри, литвин, какой хороший товар, – засмеялся первый. – Только к себе привезешь, народу много сбежится посмотреть на это чудовище. И просим за него мало, всего триста акче. У Бордака задергалось веко. Он начал терять самообладание. – Послушайте, вы, жертвы кальяна и собственной глупости! Я не покупаю людей. – А что ж тогда делаешь тут? – Э-э, какая разница, что он тут делает? Не хочет покупать товар, пусть платит за посещение рынка. Сбоку раздалось угрожающее: – И кто тут устанавливает плату за посещение рынка? Обкуренные татары повернулись на голос, схватившись за рукояти своих кривых сабель, и тут же отпустили их. – Курбан-ага? – Я спросил, кто? – Да мы, Курбан-ага, пошутили. – Где взяли изуродованного невольника? – Так он уже не жилец, сосед Вахида, – кивнул младший на старшего, – так отдал. – А вы в литвина вцепились? Забыв, что за нарушение порядка на рынке любого ждет наказание? Хотя чем вам помнить, если головы прокурили. Так, сейчас забирайте невольника и проваливайте! Если еще раз увижу в городе, прибью. Поняли, торгаши? – Да, да! – Бросив умирающего человека-раба, татары бросились бегом по ближней улице. Бордак взглянул на невольника. Но тот уже ничего сказать не мог, завалился на бок и хрипел, изо рта шла пена. Он умирал. – Оставим его, все одно помрет, избавится от мучений, пойдем, Михайло. – Куда? – Есть тут неподалеку один дом, там и поговорим спокойно. Ведь ты же хотел говорить со мной? – Да! Идем. Указывай, куда. – Прямо в проулок. Идти пришлось недолго. Пройдя два переулка, уперлись в тупик. Вернее, в площадку, огороженную заборами и не имевшую дальнейшего свободного пространства. Свернули вправо, зашли во внутренний двор обычного для этой местности дома. Во дворе – никого. Перед входом сняли обувь. Далее Курбан провел Бордака в комнату, разделенную занавеской на две половины, мужскую и женскую. Зашли, естественно, в мужскую половину. Там у передней стены на нарах, укрытых ковром, восседал среди подушек татарин в одежде не простой, но и не вельможной. Он привстал при появлении гостей. – Салам, Камиль! – кивнул Курбан. – Салам, Курбан! – ответил татарин и, посмотрев на Бордака, проговорил: – Ты, Курбан, точно русского привел? Не похож он на московита. – Руского, не сомневайся, – ответил Михайло. – Ну, тогда приветствую тебя, русский! – И тебя так же. Камиль хлопнул в ладоши, и в комнате мгновенно появился мужчина лет сорока: – Да, Камиль-ага? – Скажи, чтобы чаю принесли и сладостей. – Сделаю.