– Да, Михайло. Алена побежала к Марфе на кухню. Бордак же прошел в дом, в отдельную комнату, где хранились боевые доспехи и оружие. Отобрал нужное, сложил в другую суму. Шлем весь не влез, пришлось сверху накрывать полотенцем. С сумой вышел во двор. Герасим уже ждал с конем оседланным. Алена вынесла сумы и приторочила к седлу. Вышел во двор и Петруша. Рано повзрослевшими глазами окинул происходящее и неожиданно подошел к Бордаку, уцепился за его штанину. Алена и Марфа заплакали. Бордак поднял паренька, и мальчишка обнял его за шею. С минуту постояли так, потом Михайло опустил паренька на землю. – Ты только вернись, очень прошу тебя, – подалась к нему Алена. – Какой-никакой, целый али убогий, изувечанный ворогом, но вернись, я буду ждать. – Вернусь, Алена, обещаю. Отстранив невесту, Бордак обнял Герасима: – Ты тут поглядывай за всем, служку найди смышленого, и ведай – на тебя семью оставляю, не дай в обиду. – Не дам, Михайло, да и кто посмеет обидеть твою невесту? – Мало ли поганых людишек. – Не сомневайся, они в безопасности. Ты себя сбереги. Кивнув Марфе, Бордак вскочил на коня и, бросив последний взгляд на Алену с Петрушей, повел коня к подворью княжича Парфенова. Тот его уже ждал. – Приветствую, княжич! – поздоровался Бордак. – И тебе здравствовать много лет, Михайло! – ответил Парфенов и вскочил на коня. – Едем на Калужскую дорогу, по ней до деревни Рогата, там в роще рядом с поселением объявлен сбор отряда. Опричники уже там. Оружие и доспехи взял? – Взял все, что треба. – Ну, тогда вперед! Всадники пошли по Варварке, мостом через реку, далее к Калужской дороге. Выехав на тракт, Парфенов спросил: – Помнишь, я интересовался, как Иван Васильевич воспринял при вашей встрече упоминание имени мурзы Икрама? – Помню. Ты спросил, не охватила ли царя ярость? – Да. Мне стало известно, отчего таит злобу царь на этого мурзу. – И отчего, коли не секрет? – Дело вот в чем. С мурзой Икрамом таким же, как ты, посланцем государя в Крыму, в Кезлеве была достигнута договоренность о выкупе пятнадцати наших невольников, среди них боярина из рода Захарьиных-Юрьевых. – Родственника первой и любимой жены Ивана Васильевича, Анастасии Романовны? – Да. Так вот, договор заключили, сумму обговорили, передали ее мурзе. Большие деньги, скажу тебе, гораздо бо́льшие, нежели ты уплатил мурзе Басыру. Приехали за невольниками, а мурзы-то и след простыл. – Как это? – Просто. Обманул, пес шелудивый. Продал невольников своему османскому приятелю и с ним уплыл в Константинополь. То было два года назад. Посол Афанасий Федорович добился встречи с Девлет-Гиреем, тот возмущался, охал, ахал, обещал найти мурзу, наказать его, и если не невольников, то хотя бы деньги вернуть. Но ты же знаешь восточное коварство. В общем, ничего не получил Иван Васильевич, а мурза Икрам, как видишь, опять при дворе хана, и тот его не трогает. Вот и порешил царь наш сам наказать коварного и продажного мурзу. Осталась самая малость – заполучить его. – Ясно. Ты молвил, что треба не обознаться при захвате Икрама, дабы вместо него не попал мурза Азат. – Да. – Ну, если Азата от Икрама я отличу, то других – нет. Коли Галебей решит посылать своих мурз не по утвержденным местам, то вместо Икрама на Донце может оказаться любой другой из мурз. А их я не знаю. – Я удивился, что ты не спросил об этом при первом нашем разговоре, – кивнул княжич. – Объясню сейчас. Мурзы Вахид и Динар в 1567 году приезжали на Москву с крымским посольством. Я зрил их во дворце, отец же участвовал в переговорах. Этих опознаю. Мансура узнать не трудно, так как у него с отрочества шрам на всю морду. Подрался с кем-то из своих товарищей и получил сабельный удар. Удивительно, что глаза не лишился. Эту кривую рожу, увидев, не забудешь. Остаются кто? Твой осведомитель мурза Азат и нужный нам мурза Икрам. Дале объяснять? – Нет! – Добре. – Идем-то в Марево? – В Чугуев, так государь распорядился. Они выехали из Москвы, прошли по Калужской дороге верст пять, увидели справа деревушку. – Вот и деревня Рогата, а напротив, справа от тракта – роща березовая. Туда нам. Они съехали с тракта, проехали до рощи. На опушке их остановил окрик: – Стоять! Парфенов и Бордак встали, с воинами особого опричного отряда шутки плохи. – Ждать! – А чего ждать? – крикнул Бордак. Опричник промолчал. – Помолчи, Михайло, – сказал Парфенов. – Старшого, видать, вызвала стража. Дисциплина у опричников крепкая. – Заметно. Из леса вышел человек в одеже обычного ратника, хотя опричники носили черные, как монашеские, одеяния. – Кто такие? – Боярин Михайло Бордак и княжич Василий Парфенов, воеводы отряда, прибывшего в рощу. – Угу! Грамоты царские имеются? – Как без них? – Покажите. По одному. Ознакомившись с царскими грамотами, воин сразу сменил тон: – Доброго здравия, воеводы. Прошу следовать за мной. Старший пошел по тропе пешком, Бордак и Парфенов за ним на конях. Вышли на большую елань. Тут же раздались команды на сбор. Покуда опричники собирались, воеводы соскочили с коней. И старший представился: – Десятник первого десятка и голова всего отряда Лука Огнев. – Ну, а кто мы, ты ведаешь, – кивнул княжич. Опричники построились в ровные шеренги. Поодаль под седлами и охраной стояли кони, ближе к дороге пять запряженных телег, упряжные лошади, с ними обозные. Парфенов, Бордак и Огнев обошли строй. Воины были как на подбор, высокие, крепкие, спокойные. После осмотра Парфенов скомандовал: – Десятники ко мне, остальные к коням! Готовиться к переходу. Десятники подошли и тоже представились: Фома Рубач и Яков Грудин. – Неудобно выходит, княжич, – вдруг произнес Бордак. – Что неудобно? – удивленно переспросил тот. – Ты – воевода, я – воевода, первый, второй, главный, младший. Давай уж ты будешь воеводой, а я твоим помощником. А то воины запутаются, обращаясь к нам. – Добро, пусть будет так, – кивнул Парфенов и повернулся к десятникам: – По царскому велению вы теперь в моем и помощника полном распоряжении. А теперь, как пойдем. Ныне проходим сорок верст, боле не получится. Идем по тракту, встаем на отдых в рощах, оврагах или балках, в селения и на постоялые дворы не въезжая. Пути до крепости Чугуев, что в Северской земле на берегу Северского Донца и двух других рек междуречья, две недели. Огнев? – Здесь, – ответил первый десятник.