Велико было желание опричника Пестова выйти из укрытия, налететь на этих злодеев да порубить на куски, но покуда не можно. Татары погалдели немного и ушли в избу. Тут вернулся Верга, и старший ертаула спросил: – Ну, что видел, Федька? – На юге на посту один басурманин, также по одному с восточной и северной сторон. Не хоронятся, сидят на кошмах, из оружия – сабли, ну, и ножи, без них они никуда. – В урочище? – Там развалины, дошел до полуразрушенной церкви, далее не пошел, потому как там еще один татарин сидел на ступеньках. Дозорный али так просто вышедший из уцелевшей хаты, не ведомо, но татарин с саблей. Пошел влево. Тут повезло. Вон, у двух яблонь справа от остова церкви хату без крыши видишь? – Вижу. – Внутри шесть басурман, среди них, видать, старшой. Он командовал, кому чего делать. – Так, – сделал отметку на схеме Пестов, – хата у церкви – шесть рыл. Как же они сидят без крыши, а коли дождь? – У них полог есть. – Дальше. – На постах двое, еще один у церкви, в хате, что напротив, еще четыре татарина, удавил бы собственными руками, получается… – Получается тринадцать косоротых, – подхватил Пестов. – Чего разозлился-то? – А то, что при мне прямо во дворе уцелевшей хаты крымчаки бабу гуртом снасиловали. Неизвестно, выживет али нет. Потом мужик этой бабы вырвался к ней. Татары следом, смеялись, говорили, баба, мол, живучая, ее продать в Кафе торговцу какому-то можно. Тока он дешево берет, потому как до смерти работать заставляет. И наших эти бешеные свиньями называли. Уразумел, Федька, свиньи мы для них, скот! А ты молвишь, чего злой. Да меня трясет всего! – Ну, Иван, этих-то, что в урочище, отсюда не выпустим. Вот тока нету тут ни мурзы, ни других десятников. Ушли, а куда, неизвестно. Но не красоваться на природу нашу, на разбой пошли. Знать бы куда. – Узнаем. Наше дело все как след узнать и рассказать воеводе московскому. Намаялся? – Ничто. Сзади раздался шорох. Пестов повернулся, держа в руке саблю, но снова услышал знакомый голос: – Я это, Иван, Лексей! Подошел второй разведчик, Куница. Прополз последние сажени, устроился рядом со старшим ертаула. – Что ты видел? – спросил Пестов. – На севере пост, там один басурманин, на востоке – тоже один. – Про восток ведаю. На урочище зайти удалось? – Да, прошел до уцелевшей хаты недалеко от погреба, где томятся невольники. Там четверо татар и столько же наших мужиков и баб. По двое. Пошто они басурманам, не ведаю. – Я ведаю! – зло бросил Пестов. И рассказал, что крымчаки сделали с бабой у него на глазах. – Резать их треба! – воскликнул Куница. – Может, пойдем да посшибаем этим собакам головы? – Воевода что велел? Смотреть и все запоминать. Значит, в хате слева еще четыре басурманина? – Да. – Итого, имеем два десятка, считая десятника. – Может, еще где схоронились басурмане, но немного, – заметил Верга. – В избах они держат, получается, по две бабы и по два мужика, в погребе открытом – молодых баб, девиц, отроков, детей. – Так выходит, и что дальше? – кивнул Верга. – Мы с Сизовым пойдем к Михайло Бордаку, – ответил Пестов. – Тут, вернее на возвышенности, остаетесь вы. Ступайте на холм, а Сашко сюда! Коли что изменится, сигнал обычный. Пошли с Богом! Федор Верга и Алексей Куница ушли на возвышенность. Вскоре оттуда вернулся Сашко Сизов. Он и старший ертаула отползли от края рощицы и направились обратным путем в лес, где стояла малая дружина. Так же к полудню в Чугуев въехал гонец от Бордака, Андрий. Он сразу отправился к своему десятнику Огневу. Тот, узнав, что велел передать боярин, повел гонца к княжичу Парфенову. – Василь Игнатьевич! – позвал Огнев воеводу. – Да, Лука, чего тебе? – От боярина Бордака гонец прибыл, тот ратник, которого я посылал в осинник между Песчаной и Рудным. – Ты был у Бордака? – взглянул на опричника Парфенов. – Я, княжич, – ответил гонец. – Что у него? Андрий передал все, что видел и велел сказать Михайло. Выслушав его, Парфенов повернулся к Огневу: – Отряду сбор, Лука. Идем в осинник. Быстро! Но не успел опричный десятник отойти от княжича, как во двор вбежал князь Верейский. – Что случилось, Петр Петрович? – спросил Парфенов. – Собака Икрам провел нас на юге! – Толком молвить можешь? – Из села Марево прибежал отрок, молвит, татары, где-то полусотня, подошли к селу. Покуда стояли на окраине, староста и послал отрока в крепость. – Но это же в трех верстах от города? – В том-то и дело. – Полусотню привел мурза Икрам? – Есть в полусотне старшой, с нукерами держится, но мурза Икрам то или нет, отрок не знает. Да и важно ли? Я городскую рать к селу выслать не могу, вдруг татары отвлекают нас от Чугуева? Коли выпущу войско в Марево, то басурмане могут прорваться в город. И тогда беда! Выручай, княжич, на селе есть дружина – два десятка мужиков во главе со старостой, да еще твои опричники, также два десятка. Татары вступают в схватку, коли имеют супротив троих-четверых своих одного противника, равным числом они избегают схватки. Отгони басурман от села, Василий Игнатьевич, великая в том моя просьба к тебе. А также всех сельчан Марево, подвергшихся смертельной угрозе. Княжич с шумом выдохнул воздух: – Да мне на юг идти надо. Второй воевода вышел на отряд мурзы Икрама, что разорили Песчаную, гонца послал, просил скорей подойти. Там захвачены в полон жители деревни. – Но там же боярин Бордак, у него десяток опричников есть, коли что, сам управится. – Как он управится, Петр Петрович, коли в урочище, куда он зовет меня, не менее двух десятков крымчаков? И в прикрытии у них полоняне. Там надо иметь равное количество ратников, дабы добиться победы. – Княжич, в Марево ты скоро справишься, а потом пойдешь в осинник. Я передам грамоту старосте села, он тебе еще людей из ополчения даст. Не дай татарам у крепости разграбить село! – Что скажешь, Лука? – взглянул на Огнева Парфенов. – А что сказать? – пожал тот плечами. – И там надо быть, и тут не откликнуться на помощь селян не можно, решай сам, воевода. Что порешишь, то и сделаем. – Василий Игнатьевич! – продолжал упрашивать князь. Парфенов понимал, что Верейский прав, он не может выслать даже половину городской рати на помощь мужикам Марево, потому как неизвестно, где находятся еще три десятка татар во главе с мурзой, и три ли десятка у него. Того хватит, чтобы пробить оборону одних из ворот крепостной стены, перед тем пустив на стены и в город горящие стрелы, и учинить пожар. А стоит трем десяткам ворваться на посад, то людей местных погубят они немало. И среди них боле всего баб, девиц, отроков, младенцев. Да, невольников не возьмут, но разорение устроят страшное и успеют уйти в обрат, лес близок. Без помощи ополчению не выстоять против полусотни басурман. А не выстоять – значит, допустить кровавый шабаш на селе под самым носом крепости и воеводы. И там татары полонян возьмут. Немного, но возьмут, а главное, все сожгут, торжествуя. И отбрасывать мысль об отвлекающем маневре тако же не можно. Получается, не прикрыть Марево – допустить беду великую. Посему воевода опричной дружины решил: – Идем к Марево! Огнев, Грудин, сбор десяткам у церкви, быстро! – Ох, благодарствую, Василий Игнатьевич! – с облегчением выдохнул Верейский и приказал открыть ворота, через которые вскоре вылетели два десятка конных опричников. У Марево уже завязывался бой. Татары, обойдя село со всех сторон, начали пускать в него горящие стрелы, и части ополчения, бабам, отрокам постарше пришлось тушить пламя, дабы не допустить пожара по всему Марево.