В четверг вдруг резко потеплело, подул редкий для Гродина южный ветер и разогнал облака. После уроков Ира увидела Виталия на остановке, оказывается, он ждал ее, чтобы пригласить погулять. Вечер был чудесный, и она, не скрывая радости, согласилась пройтись. Разговор снова зашел о работе. Виталий рассказал, что устает после смены страшно. — Тяжело все-таки! — жаловался он с досадой. — Думаю, я не способен к такой напряженке. — А к чему ты способен? Везде работать надо, чтобы чего-нибудь добиться! — Если бы я смог в свое время поступить в институт, — мечтательно, совсем без обиды ответил Виталий, — я бы поступил на гуманитарный факультет. Ну вот где ты училась? — На историческом. — Вот! И я бы там учился! Я люблю историю. Романы исторические люблю, фильмы про все такое, древнее. Про рыцарей и турниры. — Средние века необыкновенно интересное время! — Да? — Он стал похож на ее учеников — такой же галчонок с открытым клювом, в который она положит червячка знания. — А что там тебе интересно? — Да вот хоть религия. Мне интересно было в свое время, почему у нас, в России, церковь не превратилась в такого же спрута, как в Европе. — И как, выяснила почему? — Мне кажется, да. — А что ты читала? Ире так нравился этот разговор, что она не заметила, как изменился тон собеседника. — Я читала разные исследования ученых, монографии, обращалась к источникам. Буллы папские, письма тех времен, «Молот ведьм»… — Что это? — Это, как бы сказать, учебник для инквизиторов. Мы в институте даже шабаш на Вальпургиеву ночь организовали… — Смотри, — перебил ее Виталий, указывая на небо. — Луна такая яркая! Неужели завтра похолодает опять? Тема разговора сменилась. Вдруг — как всегда бывает при интересном разговоре — Ира поняла, что они уже пришли к «Лермонтовскому». Виталий, не спрашивая ее, открыл дверь, и они вошли в знакомую прихожую. Ира уже привыкла к особому холостяцкому запаху этой квартиры, он ей даже нравился теперь. Она спросила о продаже квартиры, а Виталий сказал, что раздумал продавать. — Почему? — Планы изменились… Ты не ругай меня, ладно? Понимаешь, я был в таком отчаянии, что думал продать квартиру, деньги отдать на церковь, а сам… Ну, помнишь, мы говорили… Виталий прятал глаза. Ире вдруг стало мучительно жаль его бедную, заплутавшую душу, она подумала об одиночестве, о выборе своего пути, о сомнениях, терзающих каждого из нас. И она была такой: отчаявшейся, без маяков в открытом море. Ира обняла его, а когда захотела отстраниться, Виталий не отпустил. Его губы коснулись ее шеи. Она повернула лицо навстречу этим милым губам… * * * В следующее воскресенье Ира вошла в ладанный сумрак под белеными сводами храма. Ире хотелось улыбаться всем, желать счастья. Она верила, и вера привела ее через испытания к счастью. Виталий стоял на своем любимом месте — возле иконы святого Иоанна Предтечи. И вновь пламя свечей отражалось в его глазах, и на щеках играл румянец, и губы были плотно сжаты. Они поздоровались одними глазами. Ира прекрасно понимала, что совершила грех, и очень серьезный грех, предавшись любви в Великий пост. Она искренне раскаивалась в грехе, но совершенно не сожалела о содеянном. На то мы и православные, чтобы грешить и каяться! Бог простит нам это, он все про нас знает. После службы они гуляли, разговаривали, пили чай в кафе на площади, и мир царил в ее душе. Только вот Виталий был каким-то нервным. — Что с тобой? — не выдержала она. Он поднял на нее глаза полные слез. Это было так неожиданно, что Ира испугалась. — Дорогая моя, любимая, я не хочу с тобой расставаться! — Да о чем ты? — Я должен уехать… Она не верила своим ушам — Бог снова испытывает ее. — Ирочка, меня нашли прежние дружки. Они считают, что я должен им, так как оказался виноват в том, что нас менты загребли. Понимаешь, я тогда… — Это не важно. Что ты собираешься делать? — Они хотят от меня очень много денег. — Давай продадим твою квартиру, будем жить у меня! — Нет, намного больше. — Тогда и мою. — Они возьмут деньги и придут снова. Мы не сможем заплатить, и они убьют меня. Это страшные люди! — Так что же ты собираешься делать? — повторила он свой вопрос, уже почти плача. — Я должен бежать. — Я с тобой. — Это опасно, Ира! Я не смогу тебя защитить. — Мне все равно. — Ира… — Его глаза, блестевшие от слез, казались Ире яркими, как драгоценные камни. — Это слишком великий дар для такого неудачника, как я! Но если ты решилась… — Решилась! Будь что будет! Я люблю тебя! — Ира… Тогда ты должна исчезнуть тайно. Придумай что-нибудь, соври, чтобы все думали, будто ты уехала одна. Обо мне — ни слова! — Я скажу всем, что ухожу в монастырь. Она очень обрадовалась этой идее — как хорошо звучит! Пусть все крутят у виска, мол, Ира совсем спятила! И никто не догадается… — Тогда так, — решил Виталий. — Завтра ты увольняешься, а послезавтра мы уезжаем. * * * Через два дня, двадцатого марта, в восемь часов Ира стояла на остановке возле своего дома. Сегодня у них с Виталием — последнее свидание перед отъездом. — Семечки! Семечки! — противно гнусила у Иры за спиной алкоголичка Ларка. Она жила в соседней квартире — Ирин антипод, падшая женщина во всей своей красе: с молодым, но мятым лицом, намазанным дешевой косметикой, с худым, но дряблым телом, упакованным в яркую грязную одежду. Пока трезвая — злыдень, когда пьяная — душка. — Здравствуй, соседушка! — услышала Ира. Ларка пребывала в своей пьяной ипостаси. Ира раздумывала, стоит ли ей здороваться с ней, когда рядом остановилась большая серая иномарка. На подъехавший автомобиль Ира внимания не обратила, но дверь со стороны пассажира открылась, и она, узнав водителя, улыбнулась, пожала плечами и села в машину. Домой Ира больше не вернулась. З. А. «Умерла первая ведьма, относящаяся к типу Сатурна». Часть вторая