Крюков встал, пожал врачу руку: — Спасибо за помощь. Я еще появлюсь. И уже повернулся уходить, как вдруг услышал голос Лейлы: — Позор, такой позор! Он в удивлении обернулся. — Такой позор! Лучше умереть! Ничего не скажу, уходи! …В квартире Юровых опять отключили воду, и мать помогала сыну умыться, поливая ему на руки из ковша. — Сказали, до конца недели воды не будет, — сообщила мать. — «Бедный повержен везде»… Знаешь, кто сказал? — Не-а. — Овидий. — Потерпи, мать; школу закончу — и заживем нормально, — пообещал Максим. Мать ласково погладила сына по спине: — Терплю, мужичок ты мой… Вылила остаток воды, подала сыну полотенце. — Так о чем вы с участковым-то разговаривали? — спросил Максим, вытираясь. — Да как-то все вокруг да около, — ответила мать. — Спрашивал, есть ли у тебя девушка, как ты в эту школу попал… Телефон твой отдал… — Это ты ему про стихи сказала? — А не надо было? Прости… Максимка, а кто такая Истомина? — Это… — попробовал ответить Максим, — это… И не смог. Хорошо, что полотенце закрывало его лицо… Он вспомнил один день… …После урока английского Максим специально задержался, чтобы хоть немного побыть с Анастасией Николаевной наедине. Но, как назло, Алина Русанова остановилась возле учительского стола и что-то тихо, с улыбочкой говорила учительнице. Та не выдержала, резко сказала: — Уходи! Алина, криво усмехнувшись, вышла из класса. Глаза Истоминой были полны слез. Юров шагнул к ней: — Анастасия Николаевна! Она вас обидела? Истомина обернулась к нему: — Максим, перемена давно началась, иди. — Я ей шею сверну, — пообещал Максим. — За что? — За вас. Она внимательно посмотрела на него, улыбнулась. По виду Максима Юрова было ясно — он влюблен. — Максим, я давно хотела спросить… — сказала Истомина. — Знаешь, я несколько раз находила у себя стихи… — И что? — спросил Максим, упорно глядя в сторону. — Ты не знаешь, кто бы мог их мне писать? — Нет, не знаю. Истомина достала из сумочки сложенный листок, прочла: Мне ночью темной никак не заснуть. Смотрю на звезды. И понимаю, Что я тебе не нравлюсь ничуть. И как с этим быть, я не знаю. Для всех есть доброе слово твое, А вдруг и для меня найдется? Возьми за руку, скажи, что мое Сердце не зря бьется… Помолчала немного, потом сказала: — Жаль, что ты не знаешь автора. Если бы знал, то мог бы передать, что мне очень нравится. — Нравится?! — Максим не мог поверить в такое. В ответ она улыбнулась ему. — Вы только не говорите никому, пожалуйста, — попросил Максим. — Только тебе, — сказала она. — И знаешь что? Сердце никогда не бьется зря. И даже если тот, кого ты любишь, не испытывает к тебе таких же чувств — ему это все равно очень надо. Всем надо, чтобы их любили… Внезапно Максим схватил ее руку, прижал к губам — и выбежал из класса. …Возле дверей психиатрической больницы Крюкова ждала Тоша. Она опять что-то жевала. Спросила: — Ну как? — Душераздирающе, — ответил Крюков. — Опять жуешь? — Отстань. Лучше скажи, почему такая секретность? Почему надо было через меня все это узнавать: адрес больницы, имена подозреваемых… Какие-то тайны мадридского двора. У ненаглядной своей не мог спросить? — Спросил. Чуть не убила. — Да ладно… — не поверила Тоша. — Мне что, теперь бояться? — А ты молчи про это, как рыба. — Как очень большая рыба. Может, перекусим где-нибудь? — Нет, я сегодня ужинаю со своим агентом. — Красивая? — Не особенно. Мальчик, семнадцать лет. — Крюков, ты извращенец, — сказала Тоша. — И тебя посадят. И тут, словно в подтверждение ее слов, к ним подошел человек в гражданском и спросил: — Капитан Крюков, Игорь Андреевич? — Я, в чем дело? — спросил Крюков. Подошедший показал ему удостоверение: