— Так чем Истомину опоили? Суворова пожала плечами: — Вискарем, чем еще? Пить надо уметь. — Ей нельзя было! — вступила в разговор Инга. — Совсем! Она с одной рюмки всегда вырубалась… — А по какому поводу банкет был? — спросил Крюков. — Аньки Мелковой именины отмечали, — объяснила Кристина. — Никто Настю не звал, сама приехала… В общем, дело было так… …Вечеринка была в разгаре. Здесь был весь одиннадцатый класс, кроме Юрова. Все танцевали. Когда прозвучал входной гонг, Кристина воскликнула: — О, пиццу привезли! Она включила интерком… и увидела на экране лицо Истоминой. — Барк! Барк! — в панике позвала она. Барковский подошел, взглянул, пожал плечами: — Ну, пусти, раз уж пришла. Когда Истомина вошла в гостиную, все разговоры смолкли. — Добрый вечер всем! — сказала учительница. Ответил один Худяков: — Здрасьте… — Люди, я сейчас уйду, — заверила Истомина. — Просто… мне нужно сказать вам кое-что. — Проходите, Анастасия Николаевна, садитесь! — Барковский подвинул ей кресло. — Нет, я постою, в маршрутке насиделась. Она обвела взглядом учеников. — Смотрите, как все изменилось! Всего пару месяцев назад я тут была. Вы устроили мне праздник. Я была так счастлива, показывала всем фотки оттуда… Гордилась вами… А сейчас я стою здесь и чувствую, что вы готовы меня разорвать. А почему? Куда исчезла наша дружба, люди? — Да все норм, просто у нас тут типа своя компания… — заявила Суворова. Истомина покачала головой: — Нет, все не «норм», Кристина. Вы изменились. Ваши слова. Ваши глаза. Кажется, вы готовы убить, если будете точно знать, что за это ничего не будет. Я вас любила, а теперь боюсь. — Паранойя какая-то, Анастасия Николаевна! — заявила Мелкова. — Что вас конкретно беспокоит? Успеваемость? — Нет, с этим все в порядке. Меня беспокоит… Наверное, то, что раньше я называла вас «люди», а теперь мне кажется, что вам это не подходит. — С чего это вдруг? — возмутилась Палий. — Не вдруг. Это правда, что вы сами расследовали гибель Алины Русановой и приговорили кого-то к казни? Правда, что вы выступили против строительства пандуса для инвалидов и требуете перевести в другую школу четырех учеников с задержкой развития? Правда, что у вас есть досье на всех учителей? Барковский быстрее других осознал серьезность этих обвинений. Правда, ему и полагалось все понимать быстрее. Он еще не знал, что делать, он лихорадочно думал. Надо было потянуть время… — Просто мы взрослее, чем вы думаете, — сказал он. — И да, мы растем другими, не такими, как вы. Правда в том, что мы не боимся правды. А вы боитесь. Вот и все. Истомина посмотрела на него, покачала головой, словно соглашалась. Но это было не согласие — она лишь подтверждала правильность своего диагноза. — Все началось, когда появилась эта игра, «Спарта», правильно? Вы стали играть в нее и заигрались. До такой степени, что она стала играть за вас. Она играет вами, а не вы в нее. И я пришла сказать, что собираюсь с этим покончить. Ради вас. Мне назначили встречу в Министерстве образования. Я расскажу им обо всем, что произошло. Пока еще не поздно. — Думаете, у нас на вас ничего нет? — спросил Довженко. Это была открытая угроза. Но Истомина только улыбнулась. — Думаю, нет. И… мне все равно. Все было сказано. Она в последний раз обвела взглядом лица учеников… и наткнулась на искреннюю веселую улыбку Барковского. К этому моменту он уже понял, что надо делать. — Да и черт с ней, с этой «Спартой»! — воскликнул он. — И со всем остальным. Это просто игра. Если бы мы знали, что вас это так расстроит, Анастасия Николаевна… Можете не верить, но мы вас любим. Очень любим! Он обвел взглядом одноклассников. В этом взгляде содержался сигнал — ясная и четкая команда. И они ее поняли — не все сразу, но поняли. Они были понятливые. — Вообще-то да! — воскликнул Худяков. — Вы — единственный нормальный учитель в этой школе. — Ну серьезно, Анастасия Николаевна, вы чего? — подключилась Палий. — Как будто мы преступники! Мы же нормальные! — заверила Кристина. — Уж точно не хуже других, — поддержала ее Наташа Белодедова. — Вы же сами говорили, что у вас лучший класс в городе. — Вас-то мы точно ничем не обижали, — заявил Довженко. — Хотите мы вам еще раз споем? — предложил Марат. — Как раньше? У меня фонограмма осталась в плеере… Прищелкивая пальцами, он начал напевать песню, которую пели на дне рождения. Остальные подхватили. У них были такие веселые, такие искренние лица! Истомина слабо улыбнулась. И тут Барковский предложил, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову: — Погодите! У нас в «Спарте» есть ритуал. Я предлагаю выпить Чашу Мира. Последний раз — и покончим со «Спартой». Прямо сейчас! Ирка! Понятливая Шорина налила в большую хрустальную вазу виски. — Я не буду! — решительно сказала Истомина. — Не хотите помириться? — огорчился Барковский. — Хочу. Просто мне нельзя пить. — А нам что, можно? — возмутился лидер класса. — Мы вообще дети! Ну, пожалуйста! Остальные тут же подхватили: — Пожалуйста! Пожалуйста! Шорина протянула вазу Истоминой: — Для нас это очень важно! Пожалуйста! Анастасия Николаевна нерешительно взяла вазу. — Это ничего не изменит, — заявила она. — Я все равно… И сделала глоток… …Крюков задумчиво вертел в руках вазу, из которой напоили учительницу. — Потом она отключилась, — сказал он. — Прямо тут, на диване. Вы раздели ее, стали фотографировать… Кристина пожала плечами: — Ну, у нас же на нее и правда ничего не было. Барк ее дневник читал. Сказал, что ей пить вообще нельзя. А тут такая возможность… Но мы же не собирались никому ничего посылать. Только ей. Чтобы никуда не ходила. А утром, когда она в школе бычить стала, пацаны и разослали кое-кому… — Ну вы и твари! — с чувством произнесла Инга. — Да ладно, ничего личного, — отмахнулась Кристина. — Мы же не знали, что она так психанет из-за этих фоток. Подумаешь, сиськи… Из-за этого в окно кидаться? — Она не из-за этого, — сказал Крюков. — Впрочем, ты не поймешь. Тут лежавший у него в кармане телефон Истоминой начал звонить. Крюков глянул на экран, сказал Инге: — Пошли, он приехал. — А их вы тут так и оставите? — возмутилась Инга. — А что я могу? — Я могу! — заявила Инга.