И Баграмов немедленно отреагировал: — Четыреста! — Не так и дорого… — сказал Барковский. — Но у меня есть другое предложение… Внезапно он шагнул вперед и с размаху ударил учителя между ног. Тот, согнувшись, осел на пол… …Вошедшая в спортзал Истомина увидела дикую картину: четверо парней мочились на корчившегося на полу учителя. Она кинулась на них, стала бить своими слабыми кулачками. А они только смеялись. — О, Настя проснулась! — воскликнул Довженко. — Не выспалась, кажись! — заметил Худяков. Истомина помогла Баграмову подняться, достала из сумки платок, дала ему, чтобы он мог вытереться. Повернулась к ученикам. — Вы звери! Хуже, чем звери, — фашисты! Эсэсовцы! А ты, Барковский… Грязный, лживый, жестокий, трусливый недоносок! Я поняла. И если ты сию же минуту не уберешься навсегда, все ребята узнают, что ты им врал! Ты вырвал страницы из моего дневника? И куда ты их дел, интересно? Нет, Анастасия Николаевна не была сломлена шантажом и не собиралась кончать с собой! Она была готова идти против мерзавца до конца. И Барковский это понял. Он схватил учительницу за руку и потащил к раздевалке. — Пошли, покажу, куда я их дел! — пообещал он. — Пусти! — закричала Истомина, отбиваясь. Тогда лидер класса зажал ей рот и крикнул своим спартанцам: — Спарта, алале! Помогли, быстро! Они подчинились. Схватили учительницу за руки, за ноги, занесли в раздевалку. Бросили на скамейку. Но она и здесь продолжала бороться. — Только попробуй меня тронуть, мерзавец! — крикнула она Барковскому. — Мальчики, что вы делаете? Как вы можете его слушаться? Что с вами? Барковский ухмыльнулся: — Все здесь меня слушаются, все! Не поняла еще?! «Мальчики»! Эти мальчики тебя сегодня ночью чудом не трахнули, дура! Этот вот мальчик фломастером у тебя на сиськах смайлики рисовал — заметила? А этот… — Это все ты, я знаю! — Правда?! Барковский с силой разорвал у нее на груди блузку и отошел в сторону. — Я тебя пальцем не трону! А вот они… Ну что, спартанцы, кто сильный? Давай, Худя! Или ссышь? А ты, Марат? — Давай я! — вызвался Довженко. И шагнул к учительнице. — Нет! — отчаянно крикнула Истомина. Она вскочила, оттолкнула Барковского, увернулась от Довженко… К двери было не пробиться — там маячили Худяков и Галимов. Тогда она вскочила на скамейку, оттуда на подоконник. В этот момент в раздевалку вбежал Баграмов. Крикнул: — Не надо! — Стой, идиотка! — вторил ему Барковский. Но он не отошел, он пытался ее схватить, и она вновь отскочила, спиной разбила стекло и полетела вниз… Все застыли, не зная, что делать. Все, кроме Барковского. Он подошел к Баграмову, сказал: — Значит, так. Ты нас заставил раздеться и лапал. Тут вошла Настя, заорала. Ты за ней погнался, и она от тебя сиганула. Баграмов сжал руки: — Нет! Умоляю! — Тогда забудь, что ты видел, понял?! И учитель покорно кивнул. Барковский обернулся к остальным: — Значит, так, спартанцы. Шел урок. Она вошла сама не своя, побежала в раздевалку. Мы офигели, ничего не поняли, пошли следом, а она уже внизу. Ясно?! Я спрашиваю: ясно?! И он дождался, пока каждый из них кивнет… — Как ты узнал? — спросил Крюков, когда Максим закончил свой рассказ. — Да так… Поговорил с каждым по душам. Так-то они спартанцы, конечно. А дашь по печени разок — слабеют. Я пытался следователю рассказать, как дело было, но он, похоже, заряжен. — Как же он тебе разрешение на свидание дал? — А тетя Тоня помогла! — Тоша? Ну, привет ей… — Что я могу для вас сделать? — спросил Максим. — Да ты уже сделал, — отвечал Крюков. — Пришел вот… Подошел конвоир, показал на часы: пора. Крюков поднялся. И тогда Юров поспешно высказал последнее, важное для него: — Вы только не смейтесь… Я в школу полиции поступать решил. Хочу, как вы… Как думаете? Крюков не ответил. Скорчил скептическую мину — дескать, а оно тебе надо? И его увели… А спустя три года, уже после выхода из колонии, Крюков получил еще одну порцию информации, на этот раз от Лапикова. Они встретились в интернет-кафе, где Игнат был завсегдатаем. Он открыл перед Крюковым экран и стал докладывать: — Довженко сидит за разбой. Сразу после школы он ушел из хоккея, связался с какими-то уродами. Палий замуж вышла за тренера. Уехала в Белоруссию, спорт бросила, нарожала сразу. Судя по фото, пьет. Суворова никуда не поступила. Вместе с Мелковой в какой-то бизнес ввязались, прогорели. Сели на наркоту, шляются по клубам, выглядят как проститутки. Марат Галимов пропал — страница удалена, видите? Но я нашел его… в списке жертв. Клиника у нас наркологическая сгорела. Худяков устроился в какую-то фирмочку, сейчас под следствием — какие-то махинации… А из хорошего только вот: Наташа Белодедова в Германии, вышла замуж, родила, все у нее хорошо. А вот и Юров. И показал фотографию во весь экран: Максим Юров в форме младшего лейтенанта полиции. — А Шорина? Что Шорина? — спросил Крюков. — Шорина… Беременная сдавала экзамены, потом родила мальчика. С врожденной патологией, слабенького… Не спасли… А этот упырь как исчез тогда, так и не вернулся к ней. Тут у нее, видимо, начался послеродовой психоз… — Суицид? Лапиков молча кивнул. Крюков допил кофе. Поднял глаза на висящий на стене телевизор. Там шла какая-то политическая передача. Одно лицо показалось Крюкову знакомым. Он пригляделся к стоящей на столе табличке. Там значилось: «Алексей Сотников, политолог». — А «Спарта»? Продается еще? — спросил он. — А то! Третья часть вышла. Люди ночами в очереди стояли, когда она в продаже появилась. Полмира играет. Да сейчас каждая вторая игра такая. Крюков пристально посмотрел на бывшего учителя информатики. Остался еще один вопрос — самый важный. И Крюков его задал: — Ты… нашел его? Лапиков кивнул и протянул ему флешку… …В новой школе, одной из лучших в городе, шел урок в одиннадцатом классе. Школьники внимательно слушали учителя. По их лицам было видно, что преподаватель пользуется у них большим уважением. Это был Барковский. — Да, вы знаете, чего хотите добиться в жизни, — говорил он. — Но какой ценой? Через что вы готовы пройти, чем пожертвовать ради достижения цели? Спрошу жестче: от чего или от кого вы готовы избавиться, чтобы набрать скорость на своем пути? И еще один вопрос: кем по-настоящему стыдно быть? С задней парты донесся чей-то голос: — Нищим! — Чушь! — ответил учитель. — Бедность не порок. Слабость — вот преступление! И он выписал эту мысль на доске. Он не заметил, что дверь класса чуть приоткрыта и оттуда за ним наблюдает Крюков… …Барковский, постоянно оборачиваясь, поднимался по лестнице недостроенного здания — того самого, в котором так любили собираться «спартанцы». За ним с пистолетом в руках неотступно шел Крюков. Идти ему было тяжело, лицо было бледным, но он шел. Один этаж, еще один… И вот они выбрались на площадку верхнего этажа. Тут все еще валялись скамьи, на которых сидели одиннадцатиклассники. Барковский по команде Крюкова встал на краю площадки, спиной к обрыву. — И что теперь? — спросил он. — Ничего, — ответил Крюков. — Игра окончена. — Странно, что ты не понял, — высокомерно ответил Барковский. — Это я решаю, когда она заканчивается.