- Никаких, – поторопилась ответить Марина. – Совершенно никаких. Он ничего понял. И опять этот ее тон! Злится или насмехается – ни за что не поймешь. Она подняла на него глубокие глаза, в которых он постоянно терялся, словно тонул где-то в озере, и вдруг улыбнулась, да так открыто и искренне, что он ошарашено замер. Матвей почти забыл, какая у нее улыбка. Как от сузившегося разреза глаз разбегаются лучики мелких, почти незаметных морщинок, как поднимаются уголки губ и смягчаются обычно суровые черты лица... Когда-то ему казалось, что за одну такую улыбку он душу продаст, а теперь, вспоминая об этом, ему почему-то становилось больно. Наверно, потому, что он совершенно не помнил, когда видел эту улыбку последний раз. - У тебя мясо горит, – напомнила Марина, все так же глядя ему в глаза, и Матвей чертыхнулся себе под нос. Она с трудом подавила смех. Повар из него за эти три года лучше не стал. Может пожарить котлеты и сварить пельмени на ужин – и то хорошо, но до приготовления праздничного обеда, на который подозрительно походила их готовящаяся трапеза, ему было так же далеко, как до луны. Пока он возился с мясом, Марина ловко подхватила вторую сковороду и разложила овощи по тарелкам. Матвей за ее спиной быстро орудовал ножом, прикусив кончик языка. Спустя еще пару минут издевательств над несчастной говядиной, он все же переложил ее на тарелку, отставил сковороду в сторону и сел за стол, перед этим придержав стул для Марины. Та немного нервно дернулась, изо всех сил вспоминая, когда за ней так ухаживали последний раз. В голову, будто назло, ничего не приходило. Заметив ее отсутствующий вид, Матвей нахмурился еще сильнее. С ней явно что-то происходило, да разве же она расскажет?.. - Тебя что-то смущает, – все же рискнул сказать Матвей. Марина вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей. - С чего ты взял? - Я слишком хорошо тебя знаю, – невзначай напомнил он. Марина медленно кивнула, поморщилась. - Нет, просто... не идет из головы разговор со свидетельницей. С женой погибшего. - Сказала что-то интересное? - Скорее очень мне знакомое... Она бросила на мужчину виноватый взгляд, который Матвей встретил с ему одному свойственным упрямством. И понял все сходу. - У них было так же? - Похоже. – Марина снова пожала плечами, запоздало осознав, что это движение входит у нее в привычку. – Друг друга почти не видели – он много работал. А она делала вид, что все в порядке. - Марин, ну мы же не делаем, – возразил Матвей. – Оба ведь знаем, в чем проблема... - И в чем? На секунду он запнулся, так и не сказав то, что так хотел. Мелькнула мысль рассказать, как сильно он хочет все вернуть, как сильно ее любит – мелькнула и так же быстро исчезла, только горькое послевкусие осталось. - Я помню тот день, когда мне позвонили из больницы, – вдруг проговорил он. Марина откинулась на спинку стула, вдруг почувствовав дрожь во всем теле. – Помню, как перепугался, что... даже подумать не мог, представить, что больше тебя не увижу. А когда приехал, ты спала. Бледная, растрепанная, с капельницей у кровати. Даже не почувствовала, как я держал тебя за руку. Всю ночь тогда не спал, боялся пропустить, когда ты проснешься. – Матвей перевел дыхание, бросил быстрый взгляд на сжавшуюся напротив Марину. – Я знаю, на что ты сердишься, чего боишься. Марин, мне тоже страшно. Я много раз говорил и повторю еще, я люблю тебя. И не представляю, как буду, если с тобой что случится. Но это наша жизнь, а бояться – нормально. И если ты согласна, я хочу попробовать еще раз, снова. И еще раз, если придется. Марина молчала. Некстати вспомнилась та ночь, когда она в одной пижаме примчалась в больницу и застала Матвея в палате, где медсестра как раз заканчивала забинтовывать ему руку, пропоротую осколками. Страха сильнее она никогда не испытывала, ни до того, ни после. Матвей ждал, пристально вглядываясь в ее лицо. Он привык, что она всегда все держит в себе, и научился видеть между строк. Складка меж бровей – зашла в тупик в деле. Прищуренные глаза – чем-то недовольна. Опущенные уголки губ – расстроена или злится. Но сейчас Марина смотрела на него огромными испуганными глазами, в которых уже блестели слезы. Тонкие длинные пальцы сжались в кулак, как будто она пыталась взять себя в руки, но не могла, и от того терялась еще больше. В конце концов, она закрыла глаза и встала, отвернувшись к окну. Матвею показалось, что он услышал, как она украдкой всхлипнула. - Ты смирилась с тем, что происходит, да? Опять молчание. Он уже почти не надеялся на ответ, когда она внезапно заговорила – тихо, глухо и как-то потерянно, словно почти не верила в собственные слова и надеялась, что ее убедят в их истинности. - Думаешь, у нас еще что-то получится? – вместо ответа Матвей медленно встал. – Знаешь, как говорят? Службу можно сравнить с... - С любовницей, – закончил за нее Матвей, подошел к ней и мягко развернул ее лицом к себе, взяв за плечи. Подняв голову, Марина устало посмотрела в льдистые глаза и судорожно вздохнула, успев позабыть, насколько он был высоким. – Она всегда была, есть и всегда будет... Слушай, я знаю, мы оба постоянно на работе. Да, это проблема, но с этим можно научиться жить, как и со страхом. Ты и я, мы оба всегда идем вперед. Сквозь пули или огонь, неважно, мы двигаемся дальше ради людей, незнакомых, близких... Может, теперь попробуем ради нас? Марина быстро кивнула сквозь слезы, борясь с подступающими рыданиями. Без слов поняв ее состояние, Матвей прижал ее к себе, устроил подбородок у нее на макушке и глубоко вздохнул. Пахло ее шампунем, с апельсином и лавандой. Как же давно он не чувствовал этот запах так близко!.. Спрятав лицо у него на груди, Марина медленно дышала полной грудью. Истерика отступала – как и всегда рядом с ним, и она ощущала под своими руками только настоящее, близкое, живое тепло. Твердые мышцы на его руках напряглись, удерживая ее в объятиях, а под своей щекой она чувствовала, как быстро в груди бьется его сердце, и понимала, что ее собственное все это время билось вместе с ним в унисон. Глава десятая Матвей проснулся утром от тихой бессвязной ругани. Солнце нещадно слепило глаза, проникая в комнату сквозь тонкие кружевные занавески, а одеяло казалось таким мягким и теплым, что выползать из-под него попросту не хотелось. Преодолев себя, Матвей все же нехотя открыл глаза и тут же наткнулся взглядом на темноволосую макушку Марины, метавшейся по комнате с бумагами в руках. На секунду он позволил себе отвлечься от созерцания жены и посмотрел на часы. Начало девятого. - Марин, ты чего? - Да проспала! – отчаянно воскликнула та, запихивая бумаги в папку, а папку – в сумку, которая, конечно же, не закрывалась. Матвей хмыкнул. – Прекрати смеяться! - Ты же не опаздываешь. - Да мне в банк еще надо, думала, специально зайду до работы, потом ведь наверняка уже не успею... Оттолкнувшись от подушки, Матвей медленно встал, взлохматил волосы и взглянул на нее, сощурив глаза и склонив голову. Он всегда так смотрел, когда что-то задумал, и Марине обязательно в такие моменты становилось не по себе. Вот и сейчас в груди больно кольнуло, сердце куда-то упало и гулко забилось в районе живота, а воздуха резко стало мало. А Матвей просто обошел ее, стянул футболку со стула и все так же неторопливо напялил на себя. Она выдохнула до боли в легких. Ведь прекрасно знает, как она раньше на это реагировала! И на его движения, и на его руки, и на мышцы – вообще на него! И продолжает этим пользоваться! Марина незаметно усмехнулась, отвернувшись за портфелем. Кто бы знал, как она по этому соскучилась!.. - Так, а теперь давай еще раз, – протянул Матвей за ее спиной, наверняка буравя ее светлым взглядом. – Зачем тебе в банк? - Матвей, я опаздываю!.. Она метнулась было мимо него в коридор, но он перехватил ее за руку, аккуратно вывел в прихожую и затолкал на кухню. - Сначала чай и ответы. А то опять полдня без завтрака будешь ходить. - Ты же сам на своей базе толком нормально не питаешься! – возмутилась Марина, но все же послушно села. Матвей озорно улыбнулся. - Вот поэтому и говорю, сам такой же. Давай, рассказывай в темпе, быстро поешь и пойдешь. Глядя, как он ставит на плиту чайник и роется в полках в поисках съестного, Марина тяжело вздохнула. Не отвяжется ведь! Вот упертый... - На той неделе звонила мама, – четко проговорила она, будто втолковывала прописную истину несмышленому ребенку. – Просила переоформить вклад, потому что предыдущий по договору истек. Оформлено все на меня, значит, и идти мне, а времени... - А времени, как обычно, нет, – закончил за нее Матвей, ставя перед ней заварочный чайник и тарелку с найденными ватрушками. – Давай я схожу. Оформим в этот раз на меня, какая разница-то? - Не надо, я сама, – тут же смутилась Марина. – Все равно уже встала, а тебе собираться придется... - Я все равно вроде как в отпуске, – напомнил Матвей. Она упрямо покачала головой. - Я схожу, тут недалеко. Уже в коридоре Марина дожевала свой нехитрый завтрак, быстро накинула пиджак, бросила на себя оценивающий взгляд в зеркало и обернулась к мужу. Матвей смотрел на нее как-то странно, словно впервые увидел. Льдистые глаза горели неярким, но опасным огнем, на лице застыло задумчивое выражение. Она вдруг подумала, что всегда сравнивала его с огнем – таким же опасным, неукротимым, но в хороших условиях превращающимся в нечто прекрасное. Он напоминал ей ту самую зону пламени, нежно-голубую или почти бесцветную, состоящую вроде бы из паров воды, но раскаленной до невыносимой температуры. Его глаза были почти того же оттенка, что и это пламя. Жидкий огонь, бегущий по его венам и оседающий льдисто-синим облаком в глазах.