– Садись за руль и не выключай двигатель. Телефон держи при себе. Я позвоню, если увижу что-то подозрительное, но если ты почувствуешь хоть малейшую опасность, сматывайся немедленно! Мчись в жандармерию и расскажи им все, что тебе известно. Скажи им также, что Ларивьер наверняка мертв. С ружьем в руках он еще раз обвел взглядом хостел и сарай. Его сердце забилось чуть сильнее. Однако единственное, чего он опасался, – это внезапного появления собаки. Клеманс не могла совладать с нервной дрожью. – Не ходи туда, Алексис, – снова взмолилась она. – Не ходи! Он успокаивающе кивнул ей, отошел от машины и снял ружье с предохранителя. Направил ствол вперед и стал медленно продвигаться к входу в сарай. Оружия он не держал в руках со времен военной службы, но такие вещи не забываются. Освещение в сарае было слабым, но он заметил, что манекен уже не висит на балке. Пройдя дальше, он увидел ржавую ванну, над которой жужжали мухи. Снаружи она была измазана чем-то бурым. Кровь? Бурые пятна виднелись также на полу. В углу был строительный брезент, также испачканный кровью. Алексис отступил назад. И в этот момент он его увидел. Сенешаль сидел, наклонившись набок, за его спиной была морозильная камера. Губы его шевелились, полузакрытые глаза смотрели в пол. На дверце камеры тоже была кровь, но не засохшая, а свежая. Прижав ружье к бедру, Алексис остановился в метре от Сенешаля и огляделся. Никаких явных следов борьбы он не заметил. Но в стене сарая было несколько круглых отверстий, через которые проникал дневной свет. – Пи-и-ить, – прошелестел Сенешаль. – У меня в машине есть бутылка воды, – сказал Алексис. – Но сначала ты мне расскажешь, что ты сделал с моей дочерью. – Его тон был беззлобным. – Пить… – Отвечай, если не хочешь сдохнуть. Он подошел ближе и концом ствола оттянул рубашку Сенешаля. Воротник был черным от грязи, майка выглядела ненамного лучше. Но раны он не увидел. «Странно». Он осмотрел ноги, руки и голову. «Ничего». Зажав ружье под мышкой, Алексис открыл стальную дверцу морозильной камеры. Из нее вырвался ледяной пар. Внутри он увидел наполненные мясом пакеты, еще не успевшие покрыться инеем. В некоторых из них находились окровавленные тряпки. На самом дне он нашел пакет меньшего размера, чем остальные. В нем лежала голова Ларивьера. Нечто подобное ему уже доводилось видеть, поэтому он не вырубился. Но обычно тела не разрубали на части… Алексис закрыл морозильник и пошел к выходу, чтобы избавиться от этого ужасающего зрелища и от омерзительного запаха, который пропитал всю его одежду. Внедорожник стоял на месте с работающим двигателем, Клеманс сидела за рулем. Он махнул рукой, чтобы дать знать: у него все в порядке, – и, вернувшись в сарай, присел на корточки рядом с Сенешалем: – Что ты сделал с моей дочерью? Ты отправил ее в бордель или разрезал на куски, как Ларивьера? Молчание старика злило его. – Охота… – Что ты сказал? – Охота. Снаружи. – Здесь никого нет, кроме нас с тобой. – Есть… охотники… Глаза Сенешаля закрылись. Он умер. «Да чтоб тебя!» Он в сердцах тряханул тело и вдруг увидел то, чего не заметил раньше: проступившее пятнышко крови. Он перевернул Сенешаля и увидел на куртке цвета хаки маленькое пулевое отверстие в области поясницы. «Ему выстрелили в спину». Несмотря на охватившую его панику, Алексис смог сопоставить размер отверстия с дырками в двери сарая. Он оставил Сенешаля и побежал к машине. – Поехали отсюда! Быстро! – закричал он, запрыгнул на пассажирское сиденье. И тут увидел кровь на приборной панели и два пулевых отверстия на лобовом стекле. Клеманс сидела неподвижно, опустив голову. Глава шестьдесят третья Алексис в ужасе приподнял голову Клеманс за подбородок. С правой стороны прядь волос была запачкана кровью. «Слава богу, она дышит…» Рана была неглубокой – скорее царапина, – но Клеманс оглушило. Он заплакал от облегчения: – Любимая моя, ты меня слышишь?.. Едва он произнес эти слова, как зеркало заднего вида разлетелось вдребезги. Алексис мгновенно перелез через Клеманс, толкнул ее на соседнее сиденье и занял место за рулем. Пригибаясь, включил передачу и вдавил педаль газа до упора. Внедорожник рванул с места и понесся на сарай. С оглушительным треском протаранив дверь, он остановился в паре сантиметров от деревянной опоры. Алексис выскочил, взял Клеманс под мышки и вытащил из машины; она была без сознания. Трясущимися руками он промыл рану водой и подумал: на сантиметр левее, и его подруга была бы мертва; затем достал из бардачка аптечку и заклеил красно-черную царапину пластырем. Занимаясь этим, он с тревогой посматривал на вход в сарай. Охотничье ружье лежало на полу рядом с морозильной камерой. В его голове крутились слова Сенешаля: «Охотники, снаружи…» Уложив Клеманс за внедорожником, он поднял ружье и пошел к месту, где находилась ванна, чтобы осмотреть ту часть сарая. За кучей хлама – бочки, пустые деревянные и пластиковые ящики – он заметил в стене прикрытое подвижной заслонкой отверстие, через которое свободно могло пролезть крупное животное. Присев перед ним на корточки, Алексис обнаружил следы крови и шерсть. «Охотник: 1 Конг: 0» Он достал телефон и поморщился: нет сигнала. Как он мог втянуть Клеманс в такую передрягу? Снаружи в засаде прячется стрелок, который только и ждет, когда он выйдет из сарая. Судя по пулевым отверстиям в стене, у него наверняка имеется оптический прицел. Алексис теперь уже не знал, чего боялся больше – что внезапно появится охотник, чтобы завершить начатое, или что огромная собака, наверняка раненая, вернется и порвет его на куски. Глава шестьдесят четвертая Когда Клеманс пришла в себя, она обнаружила, что лежит на полу с подложенным под голову рюкзаком. Подняв глаза, она увидела деревянный потолок сарая. Алексис возился в машине ее отца. Створки входной двери, все еще чудом державшиеся на петлях, были закрыты и закреплены доской изнутри. Почувствовав пульсирующую боль в голове, она слабым голосом спросила: – Что случилось? Алексис вылез из машины, подошел и обнял ее: – В нас стреляли, но мы остались живы. Клеманс дрожала. Вероятно, не только из-за ранения, но от страха. Он нежно провел пальцами по ее волосам: