— Что мне делать, если я когда-нибудь дойду до такого состояния? Она поднялась на ноги и протянула руку. — Тогда я помогу тебе, милая. * * * Я открыла глаза, услышав голос Нокса. — Она сбросила сигнализацию. Это значит, что она где-то в доме. — Она в этой комнате? Той, что заперта? — услышала я слова Килана, прежде чем раздался стук. — Шайлох! Я не двигалась. Не ответила. Я просто лежала, прижавшись щекой к холодному деревянному полу. Я была полностью оцепеневшей, внутри и снаружи. — На полу в ее спальне кровь, — сказал Нокс как раз перед тем, как дверь моего шкафа распахнулась, и я увидела его ботинки. — Я нашел ее! — крикнул он и бросился внутрь. Он опустился на колени рядом со мной. — Шайлох? — Уходи, — прошептала я. Он убрал часть моих волос с лица и выругался. — Что случилось? — Пожалуйста, уходи, — снова прошептала я. — Где ты? — крикнул Кольт из моей спальни, прежде чем дверь шкафа открылась шире. — С ней все в порядке? Я слышала его беспокойство, и это немного снимало оцепенение. Свежие слезы наполнили мои глаза. — Кольт, возьми Крида и сходи за аптечкой из дома, — приказал Нокс. — Почему мы оба должны идти? — спросил Крид. — С ней все в порядке? Я хочу увидеть ее. — Черт! — прорычал Нокс. — Делай, что я говорю, и уходи. — Пойдем, — сказал Кольт, и я услышала удаляющиеся шаги. — Что я могу сделать? — спросил Килан. — Просто держи их подальше. — Она их девушка, Нокс, — сказал Килан. — Сейчас это, блядь, не имеет значения, — огрызнулся Нокс и подвинулся, чтобы сесть рядом со мной. Он убрал еще одну прядь моих волос с лица. — Шайлох. — Его голос приобрел мягкость, которую я не могла выносить. Я закрыла глаза. — Пожалуйста, уходи. — Ты знаешь, что я не могу этого сделать. Ты сильно ушиблась. Мне все равно. — Как это случилось? — спросил он. — Я упала. — Ты потеряла сознание? Я открыла глаза, и из них покатились слезы. — Если бы это был не просто порез, думаю, я бы уже умерла. Нокс замолчал на несколько вдохов. — Ты надеялась, что это случится? Поэтому ты пришла сюда, а не туда, где тебя осмотрели бы? Я пришла сюда, потому что мне нужно было чувствовать себя в безопасности, но какое это имело значение? — Шайлох, — назидательно произнес он. — Я не хочу больше переживать. — Из моих глаз потекли слезы. — Так что, пожалуйста, просто уходи. — Ты сдаешься? — Мне интересно, почему я не сделала этого раньше, — призналась я. — Почему так боролась, чтобы убежать от него? Он убил их. У меня ничего не осталось. — Ты хотела жить. — Я не знала, что это будет так трудно. — Мой голос сорвался, когда боль нахлынула на меня, полностью смывая онемение. — Станет легче, — сказал он. — Если ты сдашься, то никогда этого не увидишь. Я не поверила ему. — Докажи это. Он замолчал на некоторое время. Как раз когда я подумала, что он собирается сдаться и уйти, он сказал: — Мне было тринадцать лет, когда моя мама умерла от рака легких. Она не курила ни дня в своей жизни. Я не ожидала, что он это скажет. Ребята никогда не говорили о своей матери. Я знала о ней только то, что она умерла, когда Кольту и Криду было по шесть лет, а у Нокса и Килана были ее глаза. — За несколько месяцев до смерти она была прикована к постели и подключена к кислородному концентратору, который издавал постоянный вибрирующий шум, — продолжал Нокс, и в его голосе чувствовалось легкое напряжение. — Это было так громко, что было слышно повсюду в нашем старом доме. Я не мог его отключить, и когда я шел в школу, звук не хотел покидать мою голову. Я ненавидел это. — Он сделал паузу. Может быть, чтобы успокоиться? Я не была уверена. Я не могла видеть его лица. — Этот звук был постоянным напоминанием о том, что моя мать вот-вот умрет и мой мир разваливается на части. — Он подвинулся, чтобы лечь на спину, и мы наконец-то поговорили лицом к лицу. — Я рассказываю тебе это не для того, чтобы сказать, что понимаю, через что ты проходишь. Но со своей потерей я знаю, каково это — каждую минуту каждого дня чувствовать себя тяжело, и конца этому не видно. — Как ты продолжал? — Я боролся. Я избегал справляться со своим горем так, чтобы это причиняло мне боль, как это делаешь ты. Я часто дрался. Отец заставил меня играть в футбол, надеясь, что это будет лучшей отдушиной. Это помогало, пока не перестало. В конце концов меня выгнали из команды за чрезмерную агрессию. После этого я жил в спортзале. Я бегал, поднимал тяжести, работал над своим телом до тех пор, пока не мог стоять на ногах. В десятом классе средней школы мой отец принес домой старую машину, которая выглядела так, будто ее привезли со свалки. Он сказал мне, что больше не будет платить за мой абонемент в спортзал, телефон или что-то еще, если я не помогу ему ее отремонтировать. Я пригрозил найти работу, чтобы платить за свое собственное дерьмо, а он пригрозил, что выгонит меня из дома, если я это сделаю. «Поработай со мной над этой чертовой машиной, Нокс, и когда мы закончим, ты сможешь ее забрать», — сказал он мне. — Глаза Нокса были грустными. — Тогда я не понимал, но работа над машиной была тем способом, с помощью которого он заставил меня пережить мое горе. Поначалу он незаметно затронул тему моей мамы, просто отпуская комментарии то тут, то там. Потом он стал говорить о ней все чаще и чаще, делясь своими воспоминаниями о том, как они впервые встретились, когда он понял, что любит ее. Я не могу сказать, когда и как я стал нормально говорить о ней, но в конце концов я выпустил свое горе наружу под капотом той машины. — Он спас тебя, — сказала я. — Он спас меня от самого себя, — ответил он. — Потом я потерял его, и весь прогресс, которого я добился, как будто был смыт в одно мгновение. Я хотел сдаться. Хотел сделать то, что ты делаешь сейчас. Я так хотел сказать «к черту», но потом вспомнил, что от меня зависят три человека. Это было самое трудное, что я когда-либо делал, — отказ поддаться своей боли. Мне очень помогло то, что я знал, что станет легче. Мой отец показал мне это. — У меня нет никого, кто бы зависел от меня. — Нет, и тот факт, что ты так далеко зашла, свидетельствует о твоей силе. Я фыркнула. — Я не сильная. Я продержалась так долго, потому что прыгала с одного костыля на другой. Топила себя на дне бутылки. Курила, чтобы успокоить свой страх. Бегала до боли, потому что эта боль была лучше, чем то, что я чувствовала. — Если ты осознаешь, что то, что ты делаешь, неправильно, почему ты продолжаешь делать это с собой? Почему ты не пытаешься работать над тем, чтобы стать лучше? — В его вопросе не было осуждения. Только потребность понять. Мой лоб наморщился. — Потому что я боюсь. — Чего ты боишься? — Я… — Плотина внутри меня прорвалась, и слезы начали стремительно катиться по моим щекам. — Я не хочу говорить о том, что случилось. Я не хочу вспоминать, как он причинил мне боль и как убил их. — Мое тело сотрясалось, когда я неудержимо плакала. Его выражение лица стало страдальческим, и он схватил меня за руку. — Иди сюда. — Нокс слегка потянул, и я приподнялась. Он сел и притянул меня к себе на колени. Я перекинула ногу через его бедра, облокотившись на него, затем обхватила себя руками и уткнулась лицом в его объемную грудь, как делала, когда Кольт держал меня вот так. Нокс крепко обнял меня. — Я знаю, ты не хочешь об этом говорить, но та ночь настигает тебя в твоих снах. Я уже говорил тебе, что мы все должны смотреть в лицо своей боли. Возможно, твое подсознание говорит тебе, что время пришло, хочешь ты говорить о той ночи или нет. Поэтому ты должна спросить себя… может ли разговор об этом и попытка преодолеть то, что ты пережила, сделать ситуацию еще хуже, чем она есть? Я покачала головой. — Я не настолько храбрая, чтобы сделать это. — Посмотри на меня, — сказал он, положив руку мне под подбородок. Я встретилась с его карими глазами. — Ты достаточно храбрая. Ты была достаточно храброй, чтобы спать сегодня. — Я была достаточно храброй только потому, что ты обнимал меня. Его руки обхватили мои щеки. — Тогда я буду обнимать тебя. Мы все будем обнимать тебя, Шайлох. Я сказал, что мы поможем тебе, но ты должна захотеть помочь себе сама. Смогу ли я это сделать? Одна, нет. Я тонула в одиночестве — медленно погружалась на дно океана, потому что сдалась. Мысль об их помощи была похожа на то, как будто их руки тянулись ко мне в воду. — Мне нужно вернуться к терапии. Он замолчал. — Я думаю, это хорошая идея. Я закрыла глаза. — Могу я попросить тебя о двух одолжениях? — Каких? — Не будь со мной снисходителен. Не дай мне оступиться, потому что я не хочу сюда возвращаться. Я больше никогда не хочу чувствовать себя так. Он убрал руки от моего лица. — Мы все можем помочь в этом. Какое второе одолжение? — Сегодня, несмотря на то, что я знала, с чем столкнусь, когда засну, ты дал мне почувствовать, что все будет хорошо. Ты можешь сделать это снова? Нокс кивнул и откинул мои волосы за плечо. Указывая на мой висок, он сказал: — Мы должны отвезти тебя на осмотр. — Он обхватил меня за поясницу и поднялся на ноги, не отпуская меня. Чтобы помочь ему удержать меня и потому что я боялась упасть, я быстро обвила руками его шею, а ногами — талию. Он вынес меня из шкафа, и я увидела Кольта, Крида и Килана, которые ждали в моей комнате. Крид прислонился к комоду, сложив руки на груди, Кольт сидел на полу у двери шкафа, а Килан расположился у изножья моей кровати. У всех них были одинаково мрачные выражения лиц, но они оживились, когда Нокс пронес меня мимо них в ванную. Подхватив одной рукой меня под зад, чтобы поддержать, он свободной рукой включил свет, прежде чем посадить меня на стойку. Я поморщилась от яркого света. Нокс нежно убрал мои волосы с виска. — Ага. Тебе понадобятся швы. — Я не хочу ехать в больницу, — сказала я. — Тебе нужно ехать, малышка, — сказал Килан, стоя у двери в ванную. Мышцы на его челюсти сжались, когда он уставился на мой висок. — Хорошо, давай обуем ее и возьмем сумочку, — сказал Нокс Килану, и они вдвоем вышли из ванной. Как только ребята переступили порог, Кольт и Крид ворвались внутрь. Кольт первым добрался до меня. Его руки обхватили мою шею сзади, и он прижался ко мне губами. — Тебе больше нельзя так делать, — сказал он, отстраняясь, затем с проклятием посмотрел на мое лицо.