— Есть не буду, — сказал он. — Просто хотел воспользоваться туалетом. — Туалетом? — повторил официант, стараясь перехватить его взгляд. — Туалетом пришли воспользоваться? Правда? — Я на минутку, — сказал он. Присутствие официанта вызывало у него неловкость. — На минутку. I see. Понимаю. В туалете ни души, пахнет мылом. Но не свободой. Запах мыла еще усилился, когда он поднял крышку контейнера над раковиной. Засучил рукав, сунул руку в холодную зеленую жижу. На миг в голове мелькнуло: а вдруг они поменяли контейнер? Но тут пальцы нащупали его. Он медленно вытащил оружие, мыло, словно длинные зеленые щупальца, потянулось в раковину. Вымыть, смазать — и пистолет опять будет в полном порядке. В обойме еще шесть патронов. Он заторопился спрятать оружие и как раз готов был сунуть его в карман пальто, когда дверь открылась. — Hello again, — прошептал официант, широко улыбаясь. Но при виде пистолета улыбка тотчас застыла. Он сунул пистолет в карман, буркнул «гуд-бай» и быстро протиснулся мимо официанта в узкий дверной проем. Ощутил на лице его дыхание, прикосновение бедра к бедру. Только очутившись на морозе, он заметил, что сердце бьется учащенно. Словно от испуга. Кровь бежала по жилам, делала тело горячим и легким. Юн Карлсен как раз вышел из парадной, когда Харри подъехал на Гётеборггата. — Прямо сейчас? — спросил Юн, в замешательстве глядя на часы. — Я приехал рановато, — ответил Харри. — Моя коллега будет с минуты на минуту. — Я успею купить молока? — На Юне была тонкая куртка. Волосы только что причесаны. — Наверняка. Конечно. Ближайший магазин располагался на углу через дорогу. И пока Юн ходил за литровым пакетом обезжиренного молока, Харри как завороженный смотрел на великое множество елочных игрушек среди туалетной бумаги и пакетов с кукурузными хлопьями. Ни тот ни другой не комментировали газетную стойку возле кассы, где броские шапки на первых полосах сообщали об убийстве на Эгерторг. «Дагбладет» поместила на первой полосе фрагмент зернистого, нечеткого снимка публики, сделанного Ведлогом, с красным кружком вокруг головы человека в шарфе и подписью: «Человек, которого ищет полиция». Они вышли на улицу. Юн остановился возле рыжего попрошайки с длинными усами по моде семидесятых. Долго рылся в кармане, нашел монетку, бросил в коричневую картонную кружку. — Мне особо нечего вам предложить, — сказал Юн Харри. — Кофе, честно говоря, уже давно стоит в кофеварке. И на вкус наверняка сущий асфальт. — Вот и хорошо, я люблю такой. — Вы тоже? — Юн тускло улыбнулся. — Ой! — Он схватился за голову, обернулся к попрошайке и удивленно спросил: — Ты чего деньгами бросаешься? Попрошайка сердито запыхтел в усы и звонко крикнул: — Тут только ходовую монету берут. Спасибочки! Квартира у Юна Карлсена была точь-в-точь как у Tea Нильсен. Чистенькая, прибранная, но, что до интерьера, явно холостяцкая. Харри быстро сделал три наблюдения. Во-первых, старая, но вполне ухоженная мебель куплена там же, где его собственная. В «Элеваторе», на Уллеволсвейен. Во-вторых, Юн не был на выставке, которую рекламировал одинокий постер на стене гостиной. В-третьих, ел он большей частью за низким столиком перед телевизором, а не за столом в кухонной нише. На полупустой книжной полке стояла фотография мужчины в форме Армии спасения, он властно смотрел в пространство. — Ваш отец? — спросил Харри. — Да, — ответил Юн, достал из шкафа две кружки, налил кофе из закопченной стеклянной колбы. — Вы с ним похожи. — Спасибо. Надеюсь, что так. — Юн поставил кружки на журнальный столик, а купленный пакет с молоком поместил на многочисленные круги и разводы, свидетельствовавшие, где именно за столом «вкушались трапезы». Харри хотел спросить, как родители восприняли известие о смерти Роберта, но передумал. — Давайте начнем с гипотезы, — сказал Харри. — А именно что вашего брата убили, так как он кому-то насолил. Обманул, не вернул долг, оскорбил, угрожал, навредил, да что угодно. Все говорят, ваш брат был хороший парень. Обычно в начале расследования убийств мы всегда слышим подобные характеристики, люди охотно подчеркивают хорошие стороны. Но у большинства из нас есть и темные стороны. Или? Юн кивнул, но Харри не уразумел, в знак ли согласия. — Нам необходимо пролить свет на темные стороны Роберта. Юн недоуменно воззрился на него. Харри кашлянул: — Давайте начнем с денег. У Роберта были финансовые проблемы? Юн пожал плечами: — И да и нет. Жил он не на широкую ногу, и я не думаю, чтобы он оказался в больших долгах, если вы об этом. Занимал он, как мне кажется, в основном у меня. Впрочем, займы бывают разные… — Юн печально усмехнулся. — О каких суммах идет речь? — О небольших. За исключением займа нынешней осенью. — Сколько? — Э-э… тридцать тысяч. — Для какой цели? Юн почесал в затылке. — Был у него какой-то план, но он не говорил, какой именно, знаю только, что в связи с выездом за рубеж. Увидишь, сказал он. Деньги довольно большие, на мой взгляд, но я живу скромно, даже машины не имею. Мне показалось, он был охвачен энтузиазмом, а потом… случилось это. Харри записал. — Хм. А как насчет темноватых сторон его личности? Харри ждал. Смотрел на журнальный столик, а Юн тем временем размышлял в вакууме тишины, который рано или поздно всегда вытягивал информацию — ложь, отчаянную реплику не по делу, в лучшем случае правду. — В юности Роберту… — начал Юн и осекся. Харри молчал, не шевелился. — …недоставало тормозов. Харри кивнул не поднимая головы. Подбодрил, однако вакуум не нарушил. — Я все время опасался, как бы он чего не натворил. Он был до ужаса необузданый. В нем жили как бы два человека. Один — сдержанный, хладнокровный исследователь, которого интересовали… как бы это выразиться? Реакции. Чувства. Страсть, пожалуй, и она тоже. Такие вот вещи. — Можете привести примеры? — спросил Харри. Юн проглотил комок в горле. — Однажды прихожу домой, а он говорит, пошли, мол, в подвал, я тебе кое-что покажу. Он посадил кошку в маленький аквариум, где раньше жили гуппи, просунул под крышку огородный шланг и до отказа отвернул кран. Аквариум наполнился так быстро, что я едва успел сбросить крышку и выловить кошку из воды. Роберт сказал, что просто хотел посмотреть, как она среагирует, но иной раз мне кажется, его куда больше интересовала моя реакция. — Хм, если он был такой, странно, что никто словом об этом не обмолвился. — Мало кто знал эту сторону Робертовой натуры. Отчасти это моя заслуга. Еще в детстве я обещал отцу присматривать за Робертом, чтобы он не учинил что-нибудь совсем уж скверное. Словом, я старался как мог. А Роберт в общем-то контролировал свои поступки. Он был сразу и холодный, и горячий, понимаете? По большому счету, с его… другими сторонами сталкивалось только ближайшее окружение. Да какие-нибудь лягушки. — Юн улыбнулся. — Он отправлял их в полет на воздушных шарах, наполненных гелием. Когда отец призвал его к ответу, он сказал, что лягушкам скучно сидеть всю жизнь на земле, пусть, мол, увидят мир с птичьего полета. Я… — Юн смотрел в пространство, и Харри заметил у него на глазах слезы. — Я засмеялся. Отец рассвирепел, а я не мог остановиться. Только Роберт мог заставить меня так хохотать. — И что же, с годами он это перерос? Юн пожал плечами: — Откровенно говоря, я знаю далеко не обо всем, чем Роберт занимался последние годы. После отъезда родителей в Таиланд мы с ним несколько отдалились друг от друга. — Почему? — С братьями так часто бывает. Без особой причины. Харри не отозвался, просто ждал. В подъезде хлопнула дверь. — Были кой-какие истории с женщинами. Далекий вой сирены «скорой». Металлический гул лифта. Юн вздохнул, сокрушенно обронил: — С молоденькими. — Насколько молоденькими? — Не знаю. Но если Роберт не врал, очень молоденькими. — А с какой стати ему врать? — Я же говорил. Думаю, ему нравилось проверять мою реакцию. Харри встал, отошел к окну. Какой-то мужчина шел наискосок через Софиенбергпарк по тропинке, похожей на неровную коричневую черту, проведенную ребенком на белоснежном листе. К северу от церкви виднелось маленькое огороженное кладбище еврейской общины. Столе Эуне, психолог, как-то рассказывал, что лет сто назад весь Софиенбергпарк был кладбищем. — Он причинил насилие кому-нибудь из этих девочек? — спросил Харри.