Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 6 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Постой-постой! Голос и походка твои что-то больно мне знакомые! Так это всё-таки ты, Петька? А прошёл слушок, что ты погиб? Наврали, значит, жив, всё-таки! Было же у меня смутное чувство, что с этой квартирой что-то не чисто! Даже пробивал её, но мне сказали, что ты здесь больше не живёшь. Сдаётся она! Наврали, значит, паскуды! А я всё думаю: кого это ты мне напоминаешь, да вот морда у тебя сильно опалённая. Вот и смутила она меня. Да-а, не зря я всё это время сомневался, что ты погиб! Ох, не зря! – Раньше надо было свой внутренний голос слушать, а теперь уже поздновато, Веня! Давай лучше сознавайся – ты ведь знал, что твои шавки мою жену сожгли?! «Барин» с тоской посмотрел на дверь в коридоре, но до неё было ох, как далеко. Старые питерские квартиры были не ровня малогабаритным хрущёвкам. На великах гонять можно было и не в одиночку. Венька учащённо задышал. Давно он так не нервничал. Чёрное отверстие дула пистолета смотрело прямо ему в глаза. Веня передёрнулся от нервного озноба. – Ну, колись, Венька! Ты сам приказал сжечь дом моей жены или это самодеятельность твоих цепных псов? – Пётр приподнял ствол пистолета и передёрнул затвор. Венька с тоскливым видом опустил голову, но тут же вновь поднял её и раздражённо закричал: – Ты сам виноват! Был бы посговорчивее – твоя жена была бы сейчас жива! Пётр не сдержался и со всей силы врезал кулаком по морде бывшего друга детства. Тот отлетел в сторону и неуклюже завалился на бок. Тонкая струйка крови потекла по его подбородку. Но через минуту он, вдруг, рассмеялся. Пётр с удивлением посмотрел на него. – Если ты меня сейчас грохнешь, мусор, то уже никогда не увидишься со своей дочкой! – Что ты сказал, гнида?! – присев рядом с Венькой, крикнул ему в лицо Пётр и схватил его за грудки. – То, что слышал, мусор! Твоя дочь у меня и только я знаю, где она сейчас находится! Так что не торопись, Петюня, нажимать на курок! Без меня ты не найдёшь свою дочь! Пётр сощурил глаза и оглянулся на сидящих под окном бандитов. Те настороженно прислушивались к разговору двух бывших друзей, ставших теперь кровными врагами. Венька рукавом своего пиджака утёр с подбородка кровоподтёк, брезгливо посмотрел на его испачканную белую ткань и продолжил. – Если ты надумаешь меня отвести в милицию, то я там буду всё отрицать, а мой адвокат докажет, что это ты выкрал меня и угрожал убить. Кого из нас отправят за решётку, я думаю, что ты уже догадался. Ты ведь не при исполнении, а на оружие теперь твои отпечатки пальцев. Так что, давай решим наш спор полюбовно: ты отпускаешь меня, а я в целости и сохранности возвращаю тебе твою дочь. – Зачем ты её украл? – зло прошипел Пётр. – А ты не догоняешь? – усмехнулся Венька. – В одной богатой семье, в Германии с девочкой примерно такого же возраста, как и у твоей дочери произошёл несчастный случай. Нужен донор почки. Теперь у тебя есть выбор: или ты меня отпускаешь, или… твою дочь мои люди переправляют в Германию на органы. Решай – судьба твоей дочери в твоих руках! Венька самоуверенно посмотрел на мгновенно почерневшее лицо Петра, но тут же отвлёкся на шум двигателя автомобиля за окном. Он обрадовался, но постарался себя не выдавать. Через мгновение громко хлопнула дверь. Пётр перехватил заинтересованный взгляд Веньки и тоже посмотрел на окно. – Ты кого-то ждёшь? – приставив пистолет ко лбу пленника, спросил мусорщик. – Кого мне посреди ночи ждать в чужом районе? – небрежно пожав плечами, ответил Венька. В это время в коридоре открылась входная дверь и на пороге появился лысый здоровяк с ящиком в руках. Он радостно, во всеуслышание закричал: – Достал, босс! Три магазина объехал, но нашёл настоящую финскую водку! Чиста как слеза девственницы! Здоровяк с радостно ухмыляющейся физиономией вошёл в комнату и застыл на пороге. Прямо ему в лицо смотрело дуло пистолета. Он растерянно посмотрел на хозяина, который продолжал сидеть на полу, опираясь спиной на стену. Затем на прикованных к батарее двух подельников. После чего его взгляд остановился на третьем, который лежал на полу с неестественно свёрнутой шеей. И снова на пистолет, а затем на искорёженное ожогом лицо высокого парня в одежде мусорщика. Ему стало не по себе. – Медленно поставил ящик на пол и повернулся лицом к стене! – приказал Пётр. Как только здоровяк повернулся к стене, он с коротким замахом ударил его рукояткой пистолета по затылку. Тот тут же обмяк и кулем повалился на пол. Сходил за наручниками. Присел, чтобы защёлкнуть их на запястьях здоровяка, но тут он интуитивно почувствовал, что за его спиной, в коридоре есть кто-то ещё. Быстро обернулся, но… внезапно грохнул выстрел, и его сознание вновь погрузилось в непроглядную тьму. Глава 3. Встреча с прошлым Когда Пётр во второй раз вышел из забытья, вокруг было темно и он не сразу понял, что лежит в постели. По привычке протянул руку к тумбочке и стал искать настольную лампу, чтобы включить её, но той не было. Пётр сел и опустил ноги на пол. Заскрипели пружины. Оказывается, он лежал на старой железной койке, поверх байкового одеяла. «Странно!», – подумал Пётр. «Никогда у меня не было железной койки», – подумал Пётр. У него создавалось двойственное ощущение, что он – будто бы дома и одновременно нет. Нащупал тапки. Оказались – чужие, но размер подходил. Встал и пошёл к выключателю. Прожив всю свою жизнь в одной квартире, многое уже делаешь по привычке, совершенно не задумываясь. Но в этот раз рука не нашла знакомую кнопку выключателя. Ещё раз пошарил по стене и, всё-таки, нашёл, но, нащупанный им в потёмках выключатель, показался ему каким-то странным. Не плоский, встроенный в стену, а круглый, прикрученный к её поверхности на деревянном кругляше, а от него шли проводка в тряпичной изоляции, сплетённые в косичку. – Всё страннее и страннее? – подумал вслух Пётр и щёлкнул тонюсенькой, чуть толще спички кнопкой выключателя. Свет зажегся, но был весьма неяркий. Тем не менее, первое, что ему бросилось в глаза – пустые, без штор окна и приклеенные на стёкла крест на крест ленты из газетной бумаги. Пётр огляделся. Полупустая комната. Кровать, стол, три стула и посудный шкаф со стеклянными дверцами. Его Пётр хорошо помнил, потому, что этот шкаф всё его детство простоял в квартире деда. – Папа, ты, всё-таки, сбежал из госпиталя?! Пётр резко обернулся и увидел девочку-подростка, которая, протирая кулачками сонные глаза, выглядывала из-за ширмы, висящей в углу комнаты. У него в глазах потемнело и его качнуло в сторону. Он узнал лицо и голос своей матери – Марии Петровны. «Этого же просто не может быть. Ведь она так давно уже умерла!». – Тебе что плохо, папа? Ну да, ты ведь очень устал! Даже в госпитале, видно, не смог как следует отдохнуть. Шутка ли, как в свой убойный отдел после войны пошёл, так можно на пальцах одной руки сосчитать – сколько раз ты дома ночевал. Всё у себя в отделе пропадаешь. А тут ещё этот пожар. Хорошо хоть тебя самого вытащили из огня! Сейчас только четыре часа ночи. Даже трамваи ещё не ходят. Ты поспи ещё! Я потом тебе завтрак приготовлю. Мне подсолнечное масло удалось на базаре по дешёвке купить! Ты не беспокойся, я тебя разбужу. Батюшки, да у тебя кровь на одежде – на всю грудь! Это что, бандиты тебя ранили? Ты же в госпитале был? Что, они и туда за тобой нагрянули? Девочка подбежала, аккуратно уложила его обратно в постель и стала пытаться расстегнуть комбинезон, чтобы осмотреть его рану. Петру самому стало любопытно. Ведь он точно помнит, что в него стреляли, а сейчас никаких болезненных ощущений у него не было. – Что за странная у тебя одежда, пап! Я никак не могу её расстегнуть! – отчаявшись справиться с молнией, произнесла Мария.
– Дай, я сам! Осторожно, будто трогает привидение, Пётр убрал тоненькие руки девочки, расстегнул молнию и снял свитер. Он отвернулся к стене и сжал зубы, чтобы не застонать от отчаяния. Эта девочка была его матерью. Она ещё что-то ему говорила, но он в это время пытался понять: что же с ним случилось? Голос же действительно тот самый родной, навсегда отложившийся в его памяти. И хотя матери давно, как не было в живых, но этот голос он бы узнал из миллиардов других голосов. «Что это со мной происходит?», – подумал Пётр. Он вспомнил Веньку, потом подозрительный шум в коридоре и жгучую боль в груди. Помнил, как в голове всё закрутилось и наступила темнота. А потом – он очнулся и теперь перед ним… его мать. Только ещё совсем подросток. «Я сошёл с ума!». Это была первая реакция Петра на увиденное. – Странно, но у тебя на груди ничего нет! – удивлённо воскликнула Мария. – Наверное это чужая кровь, – пожал плечами Пётр. – А тогда дырки в одежде откуда? – не унималась мать. «Такая же дотошная. Прям, как в детстве, когда мать точно умела вычислять: кто из моих друзей на этот раз набедокурил!», – подумал Пётр. – Давай лучше ещё немного поспим, – осторожно погладив мать по пышным, русым волосам, произнёс он. Ему нужно было ещё хоть немного времени, чтобы привыкнуть, что мать жива и она сейчас рядом с ним. – Давай, поспим, – послушно согласилась Мария. Щёлкнул выключатель и снова наступила темнота. Раздались шлепки босых ног, а потом всё затихло, но Пётр не спал. Всё пытался разобраться в ситуации и у него ничего другого не получалось, как только признать, что он теперь выступает в роли своего деда. Не зря, когда он вырос, мать ему всё время твердила, что он вылитый дед. Его то и назвали в честь деда – Петром. Вот и мать его не признала. Как так могло получиться – он не понимал. Нервное перенапряжение, даже не смотря на всю его психологическую закалку, дало о себе знать, и он, всё-таки, незаметно для себя уснул. Проснулся Пётр от того, что его легонько трясли за плечо. Он открыл глаза. Перед ним вновь стояла его мать, только в те годы, когда ей еще было лет четырнадцать. – Отец, вставай, пора, а то на службу опоздаешь! Я уже завтрак нам приготовить успела! Тебя покормлю, а сама в школу побегу. У нас сегодня шесть уроков, а последний мой любимый – математика. Пётр вспомнил, что его мать была учительницей математики и зажмурил глаза. Он никак не мог поверить, что всё, что сейчас с ним происходит, – это самая настоящая реальность. – Ну, вставай! Не засыпай больше! А то тебя с работы выгонят! На что мы тогда с тобой жить будем? У нас ведь тогда твою продуктовую карточку отберут! Пётр взял себя в руки, встряхнул голой и встал с кровати. Стал снова одевать свой комбинезон. – Что ты такое одеваешь? Откуда ты вообще взял эту несносную одежду? – всплеснула руками дочка или мать. Пётр всё ещё не мог определиться и не понимал, как называть собственную мать. Мысли путались у него в голове. Девочка пошла в спальню и вернулась с милицейской формой с орденскими планками. Потом сходила в коридор и принесла начищенные до блеска сапоги. В стоявшей у окна тумбочке достала наган, обтёрла его фартуком и подала Петру. – Сходи умойся, а потом одеваться и завтракать! – приказала девчушка и с жалостью посмотрела на его ожог на лице. «Командует мною совсем как моя родная мать!». И от мысли, что он вновь слышит её голос Петру стало, вдруг, как-то тепло и уютно на сердце. Он внезапно для себя согласился принять эту новую реальность. Ту, где была жива хотя бы его мать. Он вспомнил погибшую жену, пропавшую дочку. Вспомнил слова Веньки, но тот вполне мог просто блефовать и тянуть время, зная, что вот-вот должны подъехать его псы. Когда Пётр вошёл на кухню, уже одетый в форму милиционера и с наганов в кобуре, дочка критически его осмотрела, а затем удовлетворённо кивнула головой. – Вот теперь совсем другое дело! – радостно сказала она. – А на своё лицо ты не обращай внимания. Ведь шрамы только красят мужчину! Не с лица же воду пить! – Мария, я не знаю во сколько сегодня вернусь. Будь умницей, учись хорошо… Пётр замолчал. В его прежней жизни дочери было всего пять лет, и он не знал, что ещё сказать же, казалось бы, такой взрослой девушке. – Да ладно тебе, отец! Ведь не маленькая уже! – весело ответила дочь. Пётр хотел ещё что-то сказать, но только сконфузился, опустил голову и сел за стол. От смущения стал разглядывать кухню. Она разительно отличалась от той, к которой он привык. Выкрашенные тёмной масляной краской стены, эмалированная раковина с медным краном, обеденный стол и две тумбочки у стены, а на них стояли два примуса. Один из них сердито шипел. На нём жарилась картошка. Её дразнящий аромат стоял по всей кухне. Дочка сняла с примуса шкварчащую сковородку. По соседству с примусом, над которым колдовала его мать стоял ещё один. Значит семья Петра в квартире не одна. Дочка поставила на примус на место сковородки кипятить чайник, а сама села за столом, напротив отца и, подперев ладонями подбородок, чуть улыбаясь смотрела на него. «Прямо, как мать в детстве. Она тоже любила смотреть, как я ем!», подумал Пётр, осторожно проглатывая горячую картошку. – Ты что, сама-то не ешь? – Ничего, ещё успеется! Вот тебя провожу – тогда спокойно и покушаю. На кухню, не здороваясь, вошла хмурая женщина неопределённого возраста с покрасневшим лицом и лиловым фингалом под глазом. Она зажгла свой примус, сняла с забитого в стену гвоздя чёрную от нагара кастрюлю и подставила её под кран. Пустив в неё воду, она обернулась. Присмотрелась к Петру и расхохоталась неприятным, визгливым смехом. – Привет сосед! Во как тебя бандиты-то ухайдокали! И поделом тебе! Люди на жизнь добывают себе еду где и чем могут, а он, ни за что, ни про что, гоняет их в хвост и гриву безо всякого на то зазрения совести! А сам то ты жируешь, соседушка! Вон, картошечку на масле с утреца жрёшь, да не подавишься! А у людей может дети малые не кормлены и сами неделю не жрамши – вот они и ворують! На кухню вбежал пацан лет десяти в грязной рубашонке и стал канючить у матери еду. Та оттолкнула его от себя. Влепила затрещину и выгнала из кухни. – Сиди и жди, пока отец чего-нибудь не притащит! – крикнула она ему вдогонку. – Ужо должен, как вернуться! У, ненавижу ваше милицейское отродье! Житья нормальным людям не даёте! Мой вон, как ишак днём на заводе, а ночью, вместо того чтобы дрыхнуть, сторожем вкалывает! А этот, прям как фон-барон какой-то, ночью на чистой простынке спит себе и в ус не дует, как это простому народу-то живётся в вашей поганой стране! Победители! Жрать бы народу чего дали, а то всё пятилетку в четыре года! А толку-то, всё равно все голодные и в рванье ходят, акромя таких вот, как ты и твоих хозяев! Женщина отвернулась и сплюнула прямо на пол. Затем некоторое время смотрела на Петра и, в конце концов, растёрла плевок рваным тапком и отвернулась. Кастрюля уже успела наполниться, а вода полилась через край. Соседка помянула неизвестную мать и перекрыла воду. Петра аж всего перекорёжило. Но никогда он не воевал с женщинами, а спорить с людьми подобного уровня – это самому опускаться до такого же уровня. Лишь молча взглянул на дочь, но та безразлично махнула рукой и тихонько шепнула: – Я о твоём подвиге на пожаре, как ты и просил меня, никому не говорила. Так что, пусть себе языком чешет. У неё дом разбомбило, мать парализованая лежит. Как-то даже жалко её. Да и я уже привыкла к её ругани. Кулаками она не машет, только ругается – и то, по пьяне, хотя она, наверное, трезвой никогда и не бывает. Ну, да ладно. Соседей ведь не выбирают! Пётр чуть не подавился, когда Марья сказала о его подвиге, но расспрашивать при людях он не стал, а вспомнил, как мать ему рассказывала, что сразу после войны их двушку «уплотнили». Подселили одну семью, которая вернулась из эвакуации в Ташкент. Они там всю войну пробыли, а когда приехали, то жить им было негде. Дом их во время бомбёжек сгорел. Вот горисполком и решил, что две комнаты на одну семью – это многовато. Подселёнными оказалась как раз семья Венькиного деда. Позже им дали освободившуюся квартиру этажом ниже, но это было уже потом. «А этот десятилетний паренёк – значит Венькин отец! Чудеса!», – подумал Пётр. Быстро допил остывший морковный чай с зачерствевшей коркой чёрного хлеба и вышел в коридор. Одел фуражку, посмотрелся в зеркало. Если бы не ожог почти, что на всё лицо, то вылитый дед с послевоенной фотографии, которую он не раз видел у матери в альбоме. Достал наган. Крутанул барабан. Полный. Ну, можно идти на службу! Первый раз, так сказать, в новой для себя роли уполномоченного убойного отдела города Ленинграда.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!