– Да я уже понял всё об этом отборе, – Иван усмехнулся. – Если тебя с твоим пальцем в диверсанты записали. Женя внезапно сконфузился. – Да ладно, всё прекрасно понимаю. Время сложное. Ускоренный набор. Да и ты там своим перстом не особо размахивал. – Брат всегда как в воду глядел. Что-то утаить от него было невозможно. – Так ты одобряешь? – Хотя Женя для себя уже всё решил, ему было важно слово брата. – Воюй, конечно. Защищай державу! Самое последнее дело – в тылу отсиживаться. Я бы и сам не прочь, да кто ж меня отпустит. Это была правда. Работа Ивана была связана со строительством секретных объектов. Это потом Женя узнал, что его брат трудился сначала инженером у Микояна, потом вместе с Курчатовым строил атомный реактор, после войны был заместителем председателя Госстроя СССР, а затем заместителем министра строительства предприятий угольной промышленности СССР. Ездил по обмену опытом за границу. Такого уровня специалистов на всю страну было раз-два и обчёлся. И сегодня его передовая, конечно, была здесь, в Москве. – Ну так какие планы теперь у красноармейца Ануфриева? – За красноармейца Ануфриева теперь думают другие. Сам он уже планов не строит. Пока сидим в Москве. А дальше – куда пошлют. – Ты хоть сообщи нам о своих передвижениях. По крайней мере, через Шуру. – Обязательно! Они обнялись, и Женя, довольный этой встречей, пошёл на прощальное свидание с Тоней. – Какой ты, Женька, красивый в этой форме! – восхитилась Тоня. Они опять долго гуляли. Подруга не просто держала его под руку, а как можно сильнее прижимала к себе его локоть и даже изредка склоняла голову на плечо. Она явно испытывала гордость перед окружающими за своего парня. – Ну чего ты всё вздыхаешь? – не выдержал Женька. – Ой, боюсь я, вдруг что случится. Война всё-таки… – Да не бойся ты, дурочка. Ничего со мной случиться не может. – Это почему же? – Заговорённый я! Поняла? – Женя сам не ожидал от себя таких слов. Просто захотелось успокоить девушку, вот он с ходу и выпалил первое, что пришло в голову. Тоня, ошеломлённая признанием друга, смотрела на него с явным недоумением. Он решил, что раз сказал, то останавливаться уже нельзя: – Да-да, меня бабка в деревне одна заговорила. Теперь ни нож, ни пуля меня не берут. – А почему ты раньше мне этого не говорил? – Да как-то речь не заходила, – продолжал он придумывать. – Да и не придавал я этому особого значения, пока однажды не проверил силу заговора. – Расскажи! – потребовала Тоня. – Связался с дурной компанией. Но вовремя одумался. А законы в преступном мире знаешь какие? Если ты решаешь покинуть банду, тебя убивают. Тоня в ужасе хлопала глазами. Он едва сдерживался, чтобы не засмеяться. – Вот и меня решили убрать. Только ничего у них не получилось – нож сломался! Вот тогда я первый раз и вспомнил бабку-ведунью. После этого ко мне уже не лезли. По поводу компании была чистая правда. Однажды он действительно чуть не попал в воровскую шайку. Ею заправлял рыжий мальчишка по кличке Бесик. Наглый и бесстрашный, как все лидеры. Компания обитала в основном на Мытищинской улице, в бараках. Жене сказали: «Пойдём, мы тебе покажем, как это делается». Привели в кинотеатр «Форум» и на его глазах вытащили 20 рублей из дамской сумочки. «Видал? – сказал один из воров, показывая Женьке две десятирублёвки. – И всего делов-то!» Но Жене это не понравилось, и он прекратил встречаться с ворами. Никто его, конечно, за это не преследовал. Позже он узнал, что воришки вляпались и их посадили по уголовному делу. А Бесик чуть раньше напоролся на финку, возможно, залез не в тот карман… Как бы то ни было, Женя решил не раскрывать перед Тоней карты, чтобы не оправдываться за свой вынужденный обман. Пусть верит в сказочку о его мнимой заговорённости. Ей так будет спокойнее. Мог ли он знать, что и сам со временем поверит в свою безусловную неуязвимость. Бригада В конце концов дело было сделано – своим близким Евгений показался, его решение, пусть и с определённой долей смятения, все одобрили. Теперь со спокойным сердцем можно было погружаться в службу. Ануфриев начал потихоньку собирать сведения о соединении, в котором ему предстояло проходить службу. Это были войска Особой группы при НКВД СССР, впоследствии переименованные в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН). Формирование группы началось 27 июня 1941 года. О ней сразу было заявлено как об элитном соединении, поскольку в ряды чекистского спецназа влились настоящие легенды советского спорта. Назывались имена Анатолия Капчинского, конькобежца, многократного чемпиона страны; боксёров Николая Королёва и Сергея Щербакова, знаменитых легкоатлетов Георгия и Серафима Знаменских, штангиста-рекордсмена Николая Шатова, лыжницы Любови Кулаковой, восьмикратного чемпиона страны борца Григория Пыльнова и многих других. Конечно же, было почётно оказаться среди таких именитых людей. Структурно соединение состояло из двух бригад. Женька был зачислен во вторую, имевшую непосредственное отношение к Коминтерну. В этой бригаде проходили службу представители коммунистических партий Испании, Италии, Польши, Болгарии, Китая, Вьетнама, Чехии, Румынии, не исключая и Германии. Для кого-то лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был просто лозунгом, а Ануфриеву волей-неволей пришлось воплощать его в действие, воюя плечом к плечу с этими пролетариями против общего врага. Более того, на первых порах советские патриоты учились у коминтерновцев переполняющей их ненависти к фашизму. Особенно у испанцев. Эти смуглые ребята с ослепительными улыбками мгновенно преображались, как только речь заходила о нацистах. Более других Евгению запомнились партийные работники и представители испанской республиканской армии Анфель Эррайс, Паулино Гонсалес, Фелипс Артуньо, Рональд Эскрибано, неугомонный шутник Хесус Ривас, большеглазая курчавая девушка Хуанита Прот, высокая стройная Мария Фернандес. Вспоминая расстрелянных жён и мужей, голодных детей в лачугах Бильбао, все они рвались в бой с немецкой нечистью. Некоторые вещи Ануфриеву казались странными. Например, вместо рот в их батальоне были отряды, вместо взводов – группы, вместо отделений – звенья. «Как в пионерлагере, ей-богу», – думалось тогда ему. Как молодой воин, он ещё не мог знать, что такая терминология была введена не случайно. Она объяснялась спецификой чекистского спецназа, когда в ходе спецоперации, условно говоря, роты было много, а взвода – мало. Это была не игра слов, а элемент тактики. И ещё одна странность смущала Евгения. Известно, что новобранцев в армии стригут наголо, но бойцам войск Особой группы, напротив, запрещали стричься. Выглядело это несколько нелепо. Например, любой гражданский, глядя на такого воина, мог подумать, что перед ним неопрятный тип. А военный патруль вообще мог принять бойца за ряженого или, того хуже, вражеского диверсанта. Но все эти странности были особенностями воинского формирования, которому предстояло проводить специальные операции в тылу врага. Новобранцев временно разместили в здании Литературного института на Тверском бульваре, куда продолжали прибывать добровольцы. Насколько же они все были разными – студенты, рабочие, служащие, преподаватели вузов или, как сам Ануфриев, бывшие десятиклассники. Если ядром группы, её руководящим звеном стали в основном пограничники, то среди личного состава, как ни странно, лидерами сразу определились ифлийцы. Так называли студентов Московского института философии, литературы и истории. Все они были активные и бойкие ребята. Один Гудзенко чего стоил. Без него не обходилось ни одно мероприятие. Сарик (производное от данного ему с рождения импозантного имени Сарио), или, как потом его начали называть, Семён, всегда находился в центре событий. Что в боевой и политической подготовке, что в художественной самодеятельности, что в стенной и фронтовой печати – неизменно на первых ролях. Запевала, декламатор, талантливый автор – в нём переплелись самые незаурядные способности. Тягаться с ним в разносторонности знаний мог разве что Лазарь Паперник. Этот рослый, смуглый, кучерявый красавец в сочинительстве, конечно, был не так силён, как Гудзенко, но в спорте мог дать фору любому, поскольку владел и искусством верховой езды, и снайперским делом, был планеристом и лыжником, мотоциклистом и пловцом, мог одинаково интересно и динамично провести комсомольское собрание и концерт. Так что застрельщиков в бригаде хватало. А ведь и в самом деле, первое время у многих, в том числе и у Ануфриева, создавалось впечатление несерьёзности происходящего. Все они были ещё романтиками. Несмотря на сложившуюся трагическую ситуацию, в молодых людях сохранялось определённое мальчишество. С одной стороны, каждый из них был готов к подвигу, с другой – не прочь был побалагурить. Не зря говорится, что лучшие солдаты – это подростки или даже дети. Они в полной мере ещё не осознают, что такое страх, и способны на самые безрассудные поступки. Таким тогда был, пожалуй, каждый второй. Может показаться, что первое время новобранцы бездельничали, но это не так. Если полноценный учебно-образовательный процесс ввиду отсутствия оборудованной базы обеспечить для них пока не представлялось возможным, то в азы военной службы их начали посвящать незамедлительно. Первым делом, конечно же, воинский устав. Его бойцы зубрили от корки до корки. И хотя ифлийцы в силу своих высоких гуманитарных познаний относились к уставу весьма скептически, даже им не надо было объяснять важность и незыблемость этого документа. К изучению было рекомендовано и «Руководство для бойца пехоты». Вот только в нём встречались презабавнейшие цитаты. Многих Жениных сослуживцев и его самого, например, смутило следующее: «Зимой действия всех родов войск должны отличаться решительностью, смелостью и дерзостью. Прокладывая себе дорогу огнём, лыжники должны стремиться к неудержимому движению вперёд, до полного разгрома противника и выполнения поставленной задачи». Сам собой напрашивался вопрос: почему «действия всех родов войск должны отличаться решительностью, смелостью и дерзостью» только зимой? А как же в другое время года? Суть второго предложения вообще сводилась к одной фразе: «идти напролом». Просто переть вперёд, и всё, наудачу, несмотря на шквальный огонь противника? Подобные крамольные мысли, конечно, никто не произносил вслух, но втихую и чаще между собой они обсуждались. Но вот когда спустя время Евгений побывал в реальных боях, он пожалел, что когда-то ему не хватило духа, а главное, опыта раскритиковать абсурд, заложенный в этих, с позволения сказать, тезисах. Дело в том, что, как выяснилось, воевать на лыжах вовсе нельзя! Просто невозможно ехать на лыжах и вести прицельную стрельбу. Лыжи предназначены исключительно для переходов на дальние расстояния по глубокому снежному покрову. Во время же боя их необходимо снимать, и тот, кто этого впоследствии не делал, оставался лежать в глубоких снегах. Жаль, что не нашлось людей, которые объяснили бы это с самого начала, вместо того чтобы подсовывать оторванные от реальной жизни руководства. Впрочем, помимо фундаментальных основ службы, немало внимания уделялось и более приземлённым вещам. Например, таким, как правильное ношение отдельных элементов форменного обмундирования. – Есть уже такие, кто успел натереть портянками ноги? – собрав вокруг себя отряд, спрашивал военврач Альберт Цессарский, молодой и нескладный выпускник медицинского института. Кто-то поднимал руку. – Вот вы! – показывал военврач пальцем на долговязого Николая Лебедева. – Выйдите сюда, пожалуйста. Лебедев, которому из-за большого размера ноги и сапоги-то подобрали не сразу, встал на самое видное место. – Снимайте сапоги, показывайте. Ну, смелее! Глазам новобранцев представала не очень эстетичная картина – ноги бойца были истёрты в кровь. – Ну что, видите? – торжествующе говорил Цессарский. – И это задолго до боевого похода с полной выкладкой. А всё почему? Абсолютное отсутствие навыков пользования таким хитроумным приспособлением, как портянка. А между тем это основа основ! Не научитесь мотать портянки – выйдете из строя сами и поставите под угрозу боеготовность подразделения. Далее медик подробно и по нескольку раз демонстрировал хитроумную науку наматывания портянок, заставлял повторять за ним, а затем указывал на ошибки тем, кому это не давалось, и, напротив, не скупился на похвалы для тех, кто умело справлялся с задачей. – Вот, берите пример с Аверкина! – восклицал он. – Смотрите, как ловко и быстро накручивает! Даже у меня вряд ли так получится. Кто-кто, а он уж точно не пропадёт! Все должны научиться мотать портянки, как Аверкин! – заключил Цессарский. – Тренируйтесь до исступления, завтра проведём контрольные занятия. – Ты где так поднаторел? – спрашивал потом Аверкина Женька. – Так всю жизнь же в колхозе. Там без кирзачей никак, – улыбался Володя. – Это я только здесь на ботинки перешёл. А мастерство-то не пропьёшь. Женя тоже неплохо управлялся с портянками, так что они с Аверкиным сразу оказались у командования на хорошем счету.