21 июля на Москву был совершён первый вражеский авианалёт, судя по всему, разведывательный. Массированная бомбардировка города началась на следующий день. В ней участвовало около 200 немецких самолётов. Это были лучшие эскадрильи германских военно-воздушных сил – люфтваффе. Часть из них лишь недавно перебросили на Восточный фронт с аэродромов Южной Европы для выполнения поставленной Гитлером задачи: «Москва должна быть стёрта с лица земли!» Воздушная атака на столицу и её пригороды началась в 22.25 и продолжалась пять часов. Облетев Москву по периметру, бомбардировщики заходили на цели с разных направлений. Они шли эшелонами по 50 самолётов с интервалом в 10–15 минут. В 3.25 утра 22 июля бомбы прекратили взрываться и огонь зенитных батарей стих. Первая с начала войны воздушная атака на Москву и её ближайшие пригороды была отбита, хотя ущерб, причинённый авиацией противника, был велик. В ту памятную для москвичей ночь немцы разрушили и подожгли почти 70 жилых домов и 17 крупных промышленных предприятий. В свою очередь, Совинформбюро сообщило об уничтожении 22 вражеских бомбардировщиков. Ровно через месяц после начала войны жители Москвы и прилегающих к столице районов в полной мере ощутили, что война – это уже не далёкая линия фронта. Женя очень переживал за Тоню. Как она там? Ведь их команда являлась частью подразделений ПВО. Как потом выяснилось, именно аэростаты стали причиной того, что первая бомбардировка Москвы произошла не 21, а 22 июля. Немцы, спасаясь от прожекторов, поднялись на предельную высоту 4500 метров. Пилоты вынуждены были надеть кислородные маски. Но даже там они встретились с нашими аэростатами, что для них стало полной неожиданностью. Ведь когда они бомбили Англию, аэростаты не поднимались выше 2000 метров. И бомбардировщики были вынуждены повернуть назад. Только 22-го, с учётом опыта первой неудачной вылазки, противнику удалось в определённой мере воплотить свои коварные замыслы. 23 июля ближе к вечеру в расположении бригады раздалась команда «По машинам!», и относительно беззаботная жизнь для новобранцев закончилась. Сначала их доставили на Ярославский вокзал, а далее электричкой до станции Строитель. Несмотря на светомаскировку, Женя сразу узнал Мытищи. Подмосковье он успел изучить как свои четыре с половиной пальца. Где ему только не довелось пожить, пока он кочевал вслед за сёстрами из школы в школу. И вот теперь в окне показались знакомые очертания не самого мелкого подмосковного городка. – Мытищи, ребята. На динамовское стрельбище везут, – объявил он сослуживцам. Мытищи Всё, что происходило с личным составом войск Особой группы, было результатом решений, принимаемых руководством и конкретно генералом Судоплатовым. Именно этот легендарный человек был мозговым центром чекистского спецназа. Хотя само соединение находилось в непосредственном подчинении наркома внутренних дел Лаврентия Берии, а Павел Анатольевич Судоплатов числился всего лишь куратором, без его участия и по большому счёту без его инициативы не принималось ни одно судьбоносное решение. Войска Особой группы при НКВД отвечали за всю разведывательно-диверсионную работу в тылу германской армии. Перед подразделениями группы ставились задачи развития массового партизанского движения и помощи советскому подполью на временно оккупированных территориях, глубокой разведки в тылу противника, выявления планов командования немецкой армии, помощи Красной армии диверсиями в тылу врага, совершения актов возмездия над изменниками Родины. Реформирование соединения, особенно на начальном этапе, происходило чуть ли не ежемесячно. Если немного забежать вперёд, можно проследить эту трансформацию. До октября 1941 года войска Особой группы структурно были разделены на две бригады. Затем бригады переформировали в полки: четырёхбатальонный и трёхбатальонный со специальными подразделениями (сапёрно-подрывная рота, авторота, рота связи, отряды спецназначения, школа младшего начсостава и специалистов). Эти два полка и составили Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения – ОМСБОН. Самих же бойцов стали звать омсбоновцами. Командиром ОМСБОНа был назначен полковник Михаил Фёдорович Орлов, комиссаром – капитан государственной безопасности Алексей Алексеевич Максимов, начальником штаба – подполковник Фёдор Иванович Седловский. Первым полком командовал подполковник Вячеслав Васильевич Гриднёв, вторым – майор Сергей Вячеславович Иванов. Все решения о реорганизациях и назначениях принимались в высоких кабинетах, бойцам оставалось только исполнять директивы и подстраиваться под стиль руководства командного состава. Впрочем, именно командиры на протяжении всего существования ОМСБОНа являлись гордостью соединения. Каждый был незаурядной личностью и пользовался высочайшим авторитетом среди личного состава. Их послужные списки говорили сами за себя. Например, уроженец Тульской губернии Михаил Фёдорович Орлов был самого что ни на есть рабочего происхождения. В 1919 году вступил в РКСМ и начал работать уполномоченным укома комсомола (так тогда называлась эта должность), а затем стал председателем райкома комсомола. В декабре 1920-го добровольно вступил в Красную армию и участвовал в боях по разгрому антисоветских мятежей. Был кремлёвским курсантом в Объединённой военной школе им. ВЦИК; в 1924 году по Ленинскому призыву вступил кандидатом в члены ВКП(б), а в феврале 1926 года – в члены партии. В 1930–1931 годах принимал участие в борьбе с бандитизмом в Азербайджане и с басмачеством в Средней Азии. Длительное время служил в войсках НКВД, работал в военных учебных заведениях. Перед началом Великой Отечественной войны возглавлял Себежское военное училище НКВД и заочно учился в Военной академии им. М. В. Фрунзе. На посту командира ОМСБОНа полковник Орлов пробыл с октября 1941 по август 1942 года и с ноября 1943 по октябрь 1945 года. С августа 1942 по ноябрь 1943 года действиями соединения руководил полковник Вячеслав Васильевич Гриднёв, ещё один достойнейший человек и уважаемый командир. Вехи его жизненного пути весьма примечательны. Он был среди солдат электротехнического батальона при захвате Петроградского телеграфа во время Октябрьской революции. В 1918 году вступил в ряды РКП(б), воевал на Восточном фронте, подавлял контрреволюционный мятеж в Саратове. В 1921 году начал работать в Московской чрезвычайной комиссии. С этого времени вся его дальнейшая жизнь связана с безопасностью страны. После окончания Высшей пограничной школы стал комендантом погранучастка, нёсшего охрану советско-иранской границы. Сражался с басмачами, неоднократно пытавшимися перейти границу. В биографию Гриднёва вписана и ликвидация банды Кябила Касум-оглы. В общей сложности 12 лет прослужил Гриднёв на границе. Коммунист, чекист, в дальнейшем член ЦК Компартии Азербайджана. В лице Гриднёва ОМСБОН имел отличного командира, большевика с огромным опытом партийно-политической работы, пример для подражания молодым бойцам. Говоря о самых авторитетных командирах бригады, нельзя не упомянуть Михаила Сидоровича Прудникова. Родился он в 1913 году. Детство и юность провёл в сибирской деревне. Работал в колхозе. В 1930 году по путёвке ЦК ВЛКСМ пошёл матросом на буксирный пароход «Новосибирск». В 1931-м добровольно вступил в ряды Красной армии. Каракумские пески. Пограничная застава. Борьба с басмачами. В 1940–1941 годах – слушатель ордена Ленина Высшей школы войск НКВД СССР. Основная учебная база ОМСБОНа была развёрнута в северо-восточном пригороде Мытищ. Формирование и обучение спецназа НКВД проходило в лесопарковой зоне близ Пироговского водохранилища на стрелковом полигоне НКВД «Динамо» и военно-спортивной базе Осоавиахима. Это слово в то время знал каждый советский школьник. За ним стояло Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. В рамках программы Осоавиахима устраивались спортивные состязания, в учебных заведениях вводились специальные уроки начальной военной подготовки. Но едва ли не главный упор делался на привлечение молодёжи в самые по тем временам технически оснащённые виды вооружённых сил – моторизованные части, авиацию и артиллерию. Не случайно перед самой войной в Мытищинском районе появились аэроклуб и учебно-тренировочный лагерь Осоавиахима, а вместе с ними школа по подготовке военных водителей и артиллерийский полигон. Артиллерийский полигон находился к северу-востоку от Мытищ, в районе платформы Строитель. Возле платформы Челюскинская располагался учебно-тренировочный лагерь Осоавиахима. Аэроклуб и аэродром Осоавиахима – на юго-западной окраине Мытищ. К стрельбищу были проложены удобные подъездные пути, в том числе железнодорожные. С одной стороны, как уже отмечалось, находилась платформа Строитель, с другой – платформа Динамо железнодорожной ветки Мытищи – Пирогово. Эта дорога вела к жизненно важному объекту для всей Москвы – плотине Пироговского водохранилища. Помимо ОМСБОНа, в Мытищах дислоцировался 18-й истребительный батальон УНКВД по Москве и Московской области, одной из задач которого была охрана подходов к секретной учебной базе. Каждая из трёх рот батальона прикрывала по одной автомагистрали, ведущей к объектам размещения ОМСБОНа. Крупные силы подразделения выделялись также на патрулирование укрепрайонов и точек противовоздушной обороны, созданных инженерными частями в окрестностях Мытищ. Лучшее место для тренировочной базы, чем Мытищи, трудно было представить. Полигон под открытым небом в окружении векового хвойного леса был окантован брустверами и рвами. В часы затишья звуки леса лишь слегка заглушались отдалённым шумом электропоездов. В остальное время по территории разносились хлопки одиночных выстрелов, грозные раскаты пулемётных очередей, разрывы гранат и мин. Всё это сопровождалось командами инструкторов и гулко отзывалось в густом лесу. Стрельбище было разделено на участки. Один из них занимала сапёрная школа, которой руководил начальник инженерной службы бригады энергичный майор Шперов. На северной площадке неуклюже передвигались химики в противогазах и защитных костюмах, толкая перед собой тачки с хлорной известью. В специальном секторе занимались штурмовые группы, тренируясь в метании гранат, а также истребители танков и охотники за «языками» – разведчики. Партии добровольцев прибывали в Мытищи одна за другой. Попадая в этот заповедный уголок, изнывающие под лучами палящего солнца новобранцы невольно впадали в соблазн насладиться прелестями природы. – Эх, сейчас бы в водичку с головой окунуться, – говорил кто-то, мечтательно поглядывая на водохранилище. Все сочувственно вздыхали, и только сержант, как и положено, одёргивал болтунов: – А ну, отставить разговоры! Водичкой скоро своей начнёте умываться. Она с вас ручьями потечёт. Через день-два его слова каждый из вновь прибывших прочувствовал на себе. По несколько часов тактики в день! Ох, какая же это была изматывающая процедура! При полной выкладке, а это ни много ни мало 38 килограммов. Перебежки, атаки, наступления. Форсирование водных преград вплавь. Пловец, мастер спорта Георгий Мазуров и другие инструкторы, обучавшие бойцов тактике форсирования рек, никого не щадили. – Товарищ сержант, мы уже звеним, как металл. – Ничего, это только начало! – ухмылялся наставник. Личный состав первой бригады размещался в одноэтажных бараках, рядом с которыми были сооружены домики для командного состава. От деревянных бараков и домиков вдоль беговой дорожки стадиона протянулись ровные ряды армейских палаток. Этот палаточный городок был местом дислокации второй бригады, в которую и попал служить Евгений Ануфриев. Изначально в палатках были сооружены деревянные нары, но затем их заменили двухъярусными железными кроватями со стандартным набором постельных принадлежностей. И хотя условия быта в бригадах несколько отличались, никто особо не заострял на этом внимания. О благах цивилизации думали меньше всего, потому что каждый день был расписан буквально по минутам. В 6.45 – подъём личного состава. До 7.10 – физзарядка, общая для обеих бригад. 10 минут отводилось на утренний туалет, и ровно к 7.25 все должны быть готовы к утреннему осмотру. Затем – завтрак в течение 40 минут. За ним, видимо, для утрясания съеденного, – строевая подготовка. Те же 40 минут солдатские сапоги утрамбовывали земляной плац. Начиная с 9.00 проводились учебные занятия, которые состояли из восьми 50-минутных уроков с перерывами в 5–10 минут. В 16.40 – часовой обед, после которого каждый боец полчаса занимался чисткой оружия. И только после этого давался час на послеобеденный отдых. Самое интересное начиналось в 19.25. Два часа бойцам отводилось на массовую работу или, проще говоря, культурный досуг. В это время силами личного состава или приглашённых артистов проводились концерты и прочие развлекательные и пропагандистские мероприятия. Потом довольно продолжительный ужин, минут 40 личного времени и, наконец, вечерняя перекличка. Ровно в полночь красноармейцы отходили ко сну. По рассказам «старожилов», на первых порах москвичам было разрешено вечером возвращаться домой. Но после нескольких опозданий эту практику прекратили, и в дальнейшем разрешение на выезд домой можно было получить только у полковника Орлова. А для этого требовались веские основания. Евгений не мог припомнить, чтобы кто-то из москвичей особо старался выехать за пределы лагеря, потому что за день все выматывались так, что думать могли только об отдыхе. Что радовало буквально всех, так это питание. У каждого бойца соединения довольствие было на уровне командного состава Красной армии. Ещё бы, напряжённый учебный процесс требовал повышенного расхода калорий, поэтому продовольственное снабжение спецназовцев осуществлялось по самому высокому разряду. Женя целый день нагуливал аппетит, так что за время пребывания в лагере успел даже поправиться. Усиленное питание некоторым отчасти вскружило головы, люди забыли, что в это самое время страна голодала. Командование Особой группы в какой-то момент обратило внимание на разбросанные по территории тренировочной базы куски хлеба. Вскоре был издан приказ, который определял виновных в этой непростительной безответственности и требовал обеспечить тщательный контроль за расходованием продуктов. Этим же приказом командирам, военкомам батальонов, командирам отрядов и политрукам предписывалось «провести среди личного состава соответствующие беседы и добиться ясного понимания всем личным составом бригады серьёзности переживаемого нами момента и необходимости экономного расходования продовольствия и других материальных средств». При всех плюсах не последним было и то, что бойцам выплачивалась зарплата. Для всех добровольцев она составляла 300 рублей. А тем, кто пришёл с производства, первые месяцы сохранялась средняя заработная плата. Так, инженерам платили около 700 рублей. Наличие денег давало возможность время от времени побаловать себя чем-то вкусненьким. Женя, например, не отказывал себе в лишней шоколадке. Но кое с кем этот невольный соблазн сыграл злую шутку. Например, совершенно случайно выяснилось, что среди бойцов завёлся воришка. Фамилия этого человека была Сафронов. Он приноровился покушаться на сбережения сослуживцев, когда те занимались отработкой разведки боем. Для курсантов создавались условия, приближенные к боевым, поэтому, уходя в «тыл противника», они сдавали документы, награды и личные вещи, включая деньги. Как Сафронов погорел, было непонятно, но однажды, вернувшись от командира, он молча забрался на нары и долго сидел там в ожидании своей дальнейшей участи. Оставлять такого, конечно же, не стали. Воспоминание у Ануфриева об этом случае осталось самое неприятное, и только потому, что ему с этим самым Сафроновым приходилось быть в нарядах по кухне. И на Женьку Василий производил неплохое впечатление, но на деле оказался нечистым на руку. Жене всегда была интересна природа человеческого поведения, мотивация поступков. Как приличный с виду человек ни с того ни с сего становится подонком? Самым показательным примером подобного перерождения оказался тот самый Жиленков, который набирал их в ополчение. В июне 1941 года он был назначен членом Военного совета 32-й армии с присвоением ему звания бригадного комиссара. А уже в октябре он попал в плен. И вот этот ярый в прошлом коммунист, пусть и не сразу, не без давления, но в конце концов сделал у немцев головокружительную карьеру – стал правой рукой Власова, лично встречался с Геббельсом. Впрочем, за что и поплатился – сразу после войны вместе с Власовым Жиленков был повешен. Но как это стало возможным? Почему человек кардинально поменял мировоззрение? Струсил? Или всегда был готов к этому и только ждал подходящего момента? Эти вопросы мучили Евгения на протяжении всей жизни и впоследствии стали сферой его научных интересов. На овладение ремеслом диверсантов, сапёров и разведчиков курсантам отводилось всего три месяца, хотя по самым минимальным подсчётам времени требовалось в три раза больше. Но все понимали, что через девять месяцев экзамены сдавать, скорее всего, будет уже некому – страна может просто перестать существовать, а её народ превратится в расходный материал. Поэтому – только здесь и сейчас и в самые минимальные сроки! От бойцов требовались знания минно-подрывного дела и тактики ведения лесного боя, умение стрелять из различных видов оружия, навыки вождения мотоцикла и автомобиля, практика ночных прыжков с парашютом. Их обучали радиоделу, оказанию медицинской помощи, самообороне с оружием и без него, топографии, маскировке на местности, специфике боя в одиночку и малыми группами, тактике засад и особенностям борьбы с танками. Солдат готовили к суровым условиям жизни и борьбы в подполье и в партизанских отрядах. Стрелковая подготовка проводилась не только на стрельбище, но и в лесу. Овладевать тонкостями этого ремесла помогала команда инструкторов под руководством капитана Старосветова, в которую входили мастер стрелкового спорта Василий Гордюк и чемпион страны по стрельбе Иван Черепанов. Самых метких стрелков комплектовали в отдельные команды снайперов и периодически отправляли для стажировки на фронт. Благодаря сообщениям в прессе и по радио, а также проводимой с омсбоновцами активной агитационной работе, они были хорошо осведомлены о положении дел на фронтах. Однако возвращавшиеся из фронтовых стажировок сослуживцы были ещё одним источником информации, нередко самой достоверной, без прикрас. Евгений по стрельбе имел хорошие результаты. Но лучшими стрелками в роте числились Михаил Соловьёв, Николай Худолеев и, конечно же, Лазарь Паперник. Лазарю вообще не было равных ни в чём. Он был лучшим и в прыжках с парашютом. – Держись меня, пацаны! – говорил он при посадке в самолёт. – Я на этом деле собаку съел. – Зачем же тогда тебя привлекают к прыжкам? – интересовался кто-то из сослуживцев. – Для галочки, должно быть. Да и вас, салаг, поддержать, – светился Лазарь открытой улыбкой. – А я и не возражаю, мне лишний раз прыгнуть только в удовольствие. Его подготовленность и некоторое возрастное превосходство над многими сослуживцами позволяли смотреть на них свысока, но он никогда не злоупотреблял этим. Только в шутку мог назвать кого-нибудь салагой или желторотиком, а потом со всеми над этим посмеяться. С самолёта сбрасывали по 12 человек. Было важно, с кем ты попадёшь в звено. Например, Семён Гудзенко, даже зависая на стропах в воздухе, умудрялся распевать песни. И те бойцы, что летели рядом, обычно с удовольствием подпевали ему. Поэтому попадавшие в компанию с ним получали от таких прыжков двойную дозу удовольствия. Посмотреть на десантирование выходили местные жители, а для мальчишек это вообще была своего рода игра в войнушку. Как только парашютисты касались земли, их окружала ватага сельских ребятишек и начинала атаковать с криками: «Немцы! Десант!» При этом они весьма нешуточно орудовали камнями и палками. Но всё равно бойцами это воспринималось с должной долей юмора. Тема немецких диверсантов была отнюдь не безобидной. За ними охотились и периодически отлавливали. Эта местность была привлекательна для германских лазутчиков в основном из-за мытищинско-московского участка водопроводной трассы, через которую в столицу поступала питьевая вода. По оперативной информации, имевшейся у командования группы и истребительного батальона, гитлеровцы давно вынашивали планы провести диверсию через местный канал водоснабжения – отравить жителей столицы. Собственно, и размещение одной из тренировочных баз спецназа НКВД на мытищинской земле было предопределено не только учебными целями, но и реальной борьбой с вражескими диверсантами. Ануфриеву запомнился один из таких случаев. Среди ночи батальон был поднят по тревоге. Ставилась задача прочесать лес в районе Зеленоградской, в который, согласно оперативной информации из штаба, был сброшен парашютный десант противника. Задачу ставил Прудников. После того как прозвучал приказ «Приступить к выполнению!», Женя мимолётом услышал, как Михаил Сидорович дал распоряжение военврачу Илье Давыдову проследить, чтобы санинструкторы захватили сумки. Каким же он всё-таки был предусмотрительным и внимательным, этот Прудников. Очень человечно относился к личному составу. По лесу бойцы старались двигаться как можно тише, хоть и не у всех это получалось – натыкались на пни, падали в ямы. Под ногами хрустели сучья, ветви деревьев хлестали по лицу. Лес, который был вдоль и поперёк исхожен во время дневных тактических занятий, ночью казался незнакомым и враждебным. Никто никого не видел, слышалось только тяжёлое, как у астматиков, дыхание. В какой-то момент тишину ночи разорвал выстрел. Он гулким эхом прокатился по лесу и заставил всех замереть. Красноармейцы приготовились к бою, но тут же последовала команда «Отставить!». Оказалось, кто-то из бойцов неаккуратно обошёлся с винтовкой. «Вот где могла бы понадобиться санинструкторская сумка!» – вспомнил поручение Прудникова Женька. Но, слава богу, обошлось. Под утро, промокшие и озябшие, прочесавшие огромный участок леса бойцы вышли на указанный рубеж. Вражеского десанта не обнаружили. Как и следовало ожидать, это была проверка боеготовности подразделений.