Подобные тревоги повторялись довольно часто. Солдаты должны были учиться! Ануфриеву тяжелее всего давались силовые тренировки. Всякие турники и брусья были не для него. Он был шустрым, выносливым, но особой силой не обладал. Но что его особенно раздражало, так это методичное протыкание ненавистного соломенного чучела. Сама винтовка с примкнутым к ней штыком была Женьке в тягость из-за травмированного пальца, а ещё приходилось делать эти бессмысленные возвратно-поступательные движения с одновременным выпадом ноги и подачей корпуса вперёд. Какая же это была мука! Но Женя был дисциплинированным воином и гордился этим. Потому соплей не распускал и тяготы службы преодолевал стойко. Надо было учиться штыковому бою – учился, и у него это получалось не хуже, чем у остальных. Кстати, занятия по штыковому и рукопашному бою проводили мастера-спортсмены. Одним из них был заслуженный тренер СССР по фехтованию и рукопашному бою Семён Колчинский. Помимо него, среди инструкторов и курсантов было немало рекордсменов спорта СССР и мира. Одно отделение, состоящее из таких чемпионов, так и называлось – богатырским. Бойцы «богатырского отделения» легко справлялись с полной боевой выкладкой в дальних походах. Если молодые красноармейцы макет танка обычно «поражали» только одной учебной гранатой, то легкоатлет Митропольский «баловался», как правило, связкой из пяти штук. Именно благодаря целой команде легендарных спортсменов деятельность ОМСБОНа впоследствии покрылась поистине неувядаемой славой. На занятиях по рукопашному и штыковому бою учили действовать не только штыком и прикладом, но и лопатой, кинжалом, пистолетом. Помимо этого, оттачивались приёмы самбо, вольной борьбы и бокса. Каждое движение отшлифовывалось до автоматизма. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже, но эти тренировки впоследствии спасли немало жизней. Где точно был в своей тарелке Женька, так это на лекциях по теоретической подготовке, поскольку обладал прекрасной зрительной и слуховой памятью. Ему было проще запомнить материал, как говорится, с лёту, чем тратить время на бессмысленную писанину и зубрёжку. Однажды на занятиях по изучению устройства пулемёта, проходя мимо него, инструктор спросил: – А вы почему не конспектируете, товарищ боец? – В его голосе прозвучали нотки зарождающегося конфликта: к нарушениям воинской дисциплины в подразделении относились предельно строго. – Нет необходимости, товарищ лейтенант. – Во-первых, когда к вам обращается старший по званию, необходимо вставать и представляться! Вы что, Устава не знаете? – Виноват! Красноармеец Ануфриев! – вскочил Евгений. – Во-вторых, что значит «нет необходимости»? – Память хорошая. – Ах, вон оно что, – ухмыльнулся инструктор, предчувствуя неминуемое разоблачение. – В таком случае скажите мне, красноармеец Ануфриев, какова масса ручного пулемёта Дегтярёва. – Восемь с половиной килограммов, – отчеканил боец. – Хорошо. Масса магазина? – Два килограмма семьсот граммов! – Та-а-ак… Длина пулемёта с пламегасителем? – Метр двадцать три! – Ёмкость дискового магазина? – Сорок семь патронов! – Прицельная дальность? – Полтора километра! – Темп стрельбы? – Шестьсот выстрелов в минуту! – Ладно. И последний вопрос. Начальная скорость полёта пули? Сослуживцы замерли. Ответ на этот вопрос даже в конспектах был отражён не у каждого. Выдержав небольшую паузу, Ануфриев отрапортовал: – Восемьсот метров в секунду! – Точно! – выдохнул Сорокин. – Вот, учитесь! – обратился он к остальным, показывая на Евгения. – Молодец, Ануфриев! Садитесь. Разрешаю не записывать. – Есть! Правда, не все были настолько покладисты и сметливы. На одном из занятий изучали ведение пулемётного огня из различных положений. – Итак, товарищи бойцы, мы с вами рассмотрели несколько способов ведения огня из ручного пулемёта Дегтярёва, – подвёл итог занятию лейтенант Сорокин. – Но знайте, что в боевой ситуации, чтобы одержать верх над противником и в первую очередь сохранить свою жизнь, вам придётся импровизировать. Например, если обстановка никак иначе не позволяет, можно установить пулемёт на спину товарища и вести огонь по врагу из такого положения. – Пулемёт не пушинка, товарищ лейтенант! Да и оглохнуть можно от его боя, когда он у тебя на спине-то, – возразил боец Кузнецов. – Можно, – согласился Сорокин. – Но зато вы выполните боевую задачу и останетесь живы. – И всё равно, мне кажется, это не очень гуманный способ, – продолжал спорить Кузнецов. Сорокин намеренно не прерывал полемику: важно было, чтобы каждый осознал, что в бою не пристало думать о собственном благополучии. – Кто ещё так считает? – обратился он к аудитории. – Да не слушайте вы его! – выкрикнул с места Гудзенко. – Ему лишь бы поспорить. И правда, есть такая категория людей, которые всё принимают в штыки. Именно к таким и относился Юрий Кузнецов, или Кузнечик, как его звали в роте. – А тебя никто в бою уговаривать не собирается! – резонно заметил самый старший из бойцов, командир звена Василий Кнопов. – Командир прикажет – выполнишь как миленький. Иначе сам знаешь что… – Ну что? Что? – не унимаясь, вызывающе крикнул Кузнецов. – Ты из себя дурака-то не строй. За невыполнение приказа командира – вплоть до высшей меры! – Да я его вперёд застрелю! – в горячке выпалил Кузнечик. – Что? Что вы сказали, товарищ боец? – Сорокин изменился в лице. – А ну, встать! Кузнецов вскочил: – Виноват, товарищ лейтенант! Вырвалось. – Слово не воробей, товарищ боец. – Подумав, Сорокин добавил: – Я отстраняю вас от занятий. Приказываю вам доложить о данном инциденте и моём решении командиру отряда. Повторите. – Есть доложить командиру отряда! – отчеканил Кузнецов. Но тут же, снизив голос, умоляюще попросил: – А может, не надо, товарищ лейтенант. Я просто погорячился… Я исправлюсь. – А ну отставить разговорчики! Вы забыли, где находитесь? Кругом! Выполнять! Занятие окончено! – сказал он остальным, когда Кузнецов покинул палатку. – Кнопов, командуйте построение! Пару дней после этого Ануфриев ещё встречал Кузнечика в столовой, а потом тот пропал, и никто не мог ответить куда. Несомненно, его исчезновение стало следствием инцидента на занятиях. Нет, не место таким на передовой и в тылу – предаст в самую трудную минуту. А в бою важна взаимовыручка. «Сам погибай, а товарища выручай!» – это незыблемое правило не уставали втолковывать инструкторы. Ещё с суворовских времён оно доказало не только свою живучесть, но и абсолютную неоспоримость. Да и воевать как-то легче, когда знаешь, что в случае чего тебя не бросят, не оставят один на один с твоей бедой. В будущем Евгению не раз предстояло в этом убедиться. Едва ли не самое пристальное внимание уделялось минно-подрывному делу. На теоретических занятиях Евгений был предельно внимателен. Рядом по записным книжкам шуршали карандашами его товарищи, а он вслушивался и впитывал: нормы расхода тола, конструкция взрывателя, тактико-технические данные мин – всё это было ценно и требовало вдумчивого отношения. Он понимал, что небольшие, похожие на куски мыла толовые шашки, в которых скрыта огромная энергия, различные системы детонаторов и взрывателей станут впоследствии их главным оружием. А умение производить расчёты будет залогом успеха при осуществлении диверсионной деятельности. В военном лагере Осоавиахима рядом со стрельбищем было оборудовано тактическое поле с установленными на нём фрагментами железнодорожного полотна со стрелками, фермами мостов и переездами. Омсбоновцев обучали вязать и закладывать мины и фугасы, производить разминирование. В ночное время тренировки проводились непосредственно на железнодорожных путях Ярославской железной дороги – в обстановке, максимально приближенной к реальной. Но минирование и разминирование – это только полдела. Не произведя взрыва, невозможно почувствовать себя настоящим подрывником. Евгению понадобилось немало времени, чтобы появилась уверенность и пропала боязнь перед этим смертоносным оружием. Только полностью осуществив закладку тола, умело замаскировав его и в конце концов подорвав «объект» с помощью бикфордова шнура или подрывной машинки ПМ-2, он ощутил себя готовым к настоящим испытаниям. Практически каждый вечер в расположении бригады объявлялась воздушная тревога. По этому сигналу личный состав был обязан занимать места в специально вырытых для этого так называемых щелях, то есть небольших окопах. Они появились сразу после первого массированного налёта вражеской авиации на Москву. Но служили щели не только для защиты от бомбоударов, а ещё и для тренировок по уничтожению танков. Железная махина, грозно лязгая гусеницами, переезжала через окоп прямо над головами сидящих в нём людей. Вдогонку танку, имитируя броски гранат и бутылок с горючей жидкостью, летели деревянные болванки. Так вдали от фронта бойцы учились тому, что потребуется выполнять на войне. Но всё-таки главное предназначение щелей состояло именно в защите от вражеских авианалётов, хотя при объявлении сигнала «воздушная тревога» было непонятно, учебная она или боевая. Конечно, сидеть молча в щели, особенно во время тренировки, желания ни у кого не было. И в этом плане самой шумной считалась рота старшего лейтенанта Мальцева. Из их первой от барака щели всегда слышались какие-то споры, а чаще всего песни. А всё потому, что в роте Мальцева было много ифлийцев, которые любили порассуждать. Их также называли философами, что было недалеко от истины. – Из ифлийцев, пожалуй, труднее всего будет воспитать исполнительных и расчётливых бойцов, – говорил военврач Давыдов. – Но почему же? – возражал ему политрук Михаил Егорцев. – Они просто более эмоциональны, а геройства у них хоть отбавляй. Время расставило всё по местам. И, пожалуй, Егорцев оказался ближе к истине. Но если на территорию учебно-тренировочного лагеря попадали в основном залётные бомбы, то юго-западную окраину Мытищ бомбардировщики утюжили с особой тщательностью. После каждой атаки немецкой авиации зарево от горящих строений поднималось на десятки метров. Но этот факт, напротив, только радовал всех, кто был посвящён в детали происходящего. Во время таких бомбёжек от военных да и от местных жителей порой можно было услышать ехидное: – Смотри! Стараются! Ну-ну, бог в помощь! Чем же была вызвана такая странная реакция? А объяснялось всё просто. С первых же месяцев войны, едва немецкая авиация стала совершать массированные налёты на Москву, было принято решение замаскировать аэродром Мытищинского аэроклуба под большой военный аэродром. На взлётной полосе и самом поле были установлены макеты ангаров и самолётов, сделанные из фанеры. О, как же этот ложный аэродром спасал столицу! Сколько он принял на себя бомбоударов, предназначавшихся Москве! Немецкие бомбардировщики порой сбрасывали на фанерные конструкции весь свой арсенал, не донося его до главной цели. А если учесть, что таких бутафорских аэродромов по всему Подмосковью было разбросано множество, то вот и ещё одно объяснение, почему Москва не была стёрта с лица земли в первые месяцы войны. Сколько ещё таких ребусов создавали защитники Москвы неприятелю, и не сосчитать. «Кто ж это всё придумывает? – размышлял Евгений. – Это ж какой фантазией и смелостью мысли надо обладать!» А придумывали эти ложные объекты и невиданную по своим масштабам маскировку главных городских строений Москвы, изменившую её до неузнаваемости, такие же незаурядные люди, как его брат Иван и многие другие знатоки своего дела. Женя всегда гордился своей страной и её людьми, а в такие моменты особенно. Не менее значимую часть омсбоновского быта, помимо дневных занятий, составляли ночные дежурства по кухне. За чисткой картошки и другими занятиями шёл своеобразный культурный обмен в виде обращения к песенному фольклору, но чаще просто велись долгие разговоры о довоенной жизни. – А откуда ты, Володя? – вырезая глазки у картофелины, интересовался у Аверкина Миша Ястребов, светловолосый красавец с тонкими чертами лица. И начинался подробный рассказ о родных местах рязанского паренька, в котором нет-нет да проскакивали ностальгические нотки. Каждый скучал по дому и близким. – Село Берёзово Михайловского района. Слышали про такое? – Я думаю, сёл с таким названием на наших бескрайних просторах и не сосчитать. Но название красивое, ничего не скажешь. – Наверное, и природа под стать? – вопрошал Ануфриев, питавший давнюю слабость к животному и растительному миру, особенно средней полосы России.