Последний аргумент оказался наиболее веским. Черные глаза Джамили вновь вспыхнули огнем, на лице появилась саркастическая улыбка, и она с вызовом произнесла: — Я согласна. Дороги были размыты, и тяжелые армейские грузовики «Урал-375», переваливаясь с боку на бок и грозно рыча, двигались вперед. Анатолий Сафин, выряженный в армейский бушлат, тяжелый бронежилет и кевларовую каску, сидел в кузове грузовика на каких-то ящиках, тюках, коробках. Вокруг него расположилось около десятка солдат внутренних войск. По возрасту еще мальчишки, они почему-то не выглядели детьми. Обветренные лица, вокруг глаз ранние морщины от прищура, никто не шутит, оружие у всех в руках на изготовку, кто-то курит, спрятав сигарету в ладонь. «Война — школа ускоренного взросления», — мелькнуло в голове журналиста. В этот раз за время посещения Чечни он посетил несколько блок-постов, комендатур, временных отделений внутренних дел. Везде одно и то же — измотанные, обозленные люди, ночные обстрелы, подрывы техники и засады возле населенных пунктов. На всю свою жизнь Толик натерпелся страха, тут же была не только угроза получить пулю снайпера или разлететься на сотню кусков при подрыве тяжелого фугаса. Был страх того, что кто-то из тех мужиков-федералов, которые его радушно принимали, выставляя на стол все, что есть в НЗ, кормили и поили (водкой, коньяком, спиртом), узнает в нем журналиста, который в прошлую войну «ходил в гости» к чеченцам, брал интервью у их полевых командиров и усиленно хаял тех, с кем воевали боевики. Видя угрюмые лица бойцов, получавших ранения, терявших друзей на этой войне, Сафин прекрасно понимал, что его ждет, если вдруг узнают его. Хотя это и был полный бред, все репортажи писались только для газет и то под псевдонимом. Все равно на сердце было неспокойно, а если сам по пьяни проговорится? Но Толик пил горькую с угрюмыми мужиками и не пьянел, потому что был сплошным оголенным нервом. Он молча ненавидел этих сильных и обозленных людей, в душе лелея надежду, что еще посчитается с ними. За весь свой страх, ужас и головную боль. Широко зевнув, он потянулся, раскинув руки, затем оторвал от нагретого собственным телом ящика свое седалище и выглянул за обшитый железнодорожными шпалами борт грузовика. Вокруг тянулся все тот же унылый пейзаж — черные стволы голых деревьев, черная размокшая земля. Кое-где островки серой высохшей прошлогодней травы, нависшие мрачные горы, вершины которых плотно закрывали тяжелые свинцовые тучи. Ранняя весна — не самая прекрасная пора года. — Куда вылез, блин! Не знаешь, что голову может оторвать, — один из бойцов ухватил Сафина за бронежилет и швырнул его обратно на ящик. «Быдло», — мысленно обругал солдата журналист и тут же подумал, что в первую войну с ним никто из чеченцев не вел себя так. Они были не то что вежливы или корректны, но дорожелательны и гостеприимны это уж точно. Яркий кавказский колорит плюс шашлыки и домашнее вино, — все это способствовало налаживанию отношений. Чеченцам необходимо было завоевать доверие средств массовой информации и международного общественного мнения. Пока шла война, им это было нужно, когда война закончилась Хасавюртом, надобность в журналистах отпала. Многих журналистов взяли в заложники, требуя с родственников, издательств и телекомпаний солидные выкупы. Сафин после всех перипетий вряд ли взялся бы за старое. Как говорится, своя рубашка ближе, но в данном случае у него был «гарантийный талон» в лице Тимура Гафурова, он обеспечивал его безопасность, сводил с нужными ему полевыми командирами и даже иногда доставал ценные документы, потом из всего этого получались сногсшибательные статьи. Он талантливо преподносил слитую ему информацию, хотя по большому счету «уши заказчика» спрятать не удавалось. Профессионалы, замечающие эти уши, и окрестили Анатолия «сливным бачком». «Бездари, завистливые бездари», — мысленно отвечал зубоскалам Сафин. Впрочем, собственные прозвища его меньше волновали, нежели собственная судьба. От природы человек неглупый, за годы учебы и работы он развил свои аналитические способности достаточно, чтобы не только писать статьи, но и понять: Тимур ему помогает, защищает и щедро платит, пока ему это выгодно, пока он нуждается в «сливном бачке». А если нужда отпадет, что тогда? Ведь игра идет по большому счету... «Ладно, пока рано об этом думать», — остановил себя Сафин. Новый заказ Гафурова сулил ему неплохие барыши... Пока он следовал его инструкциям: объезжал гарнизоны федеральных войск, осталась последняя «точка» — сводный батальон морпехов Северного флота. «Надо выяснить, чего хочет Тимур, а потом уже решать, насколько это для меня чревато. Пока не выполню свою миссию, они меня не тронут. Значит, соскочить у меня время есть», — решил для себя Сафин, засовывая руки в карманы бушлата, в горах промозглая сырость студила пальцы. В расположении морской пехоты прибывшего с караваном журналиста встретили не так, как на других «Точках». Из высокого начальства оказался только замполит — помощник командира батальона по воспитательной части. Сам комбат вместе с начштаба были на совещании у командующего группировкой. Заместитель командира батальона убыл в одну из рот, расположенную за пределами базы. Замполит — высокий и худой — сидел в штабном бункере, пил горячий чай из граненого стакана в подстаканнике из нержавейки и читал только что доставленную прессу. Увидев вошедшего Сафина, он оторвался от своего занятия и внимательно оглядел его. — Журналист Анатолий Сафин, — почти по-военному представился вошедший, протягивая майору командировочное предписание и журналистское удостоверение. Изучив предъявленные документы, замполит расплылся в самой доброжелательной улыбке. — Очень хорошо, Анатолий, что вы приехали к нам. Давно, давно пора писать о морской пехоте. Можно подумать, морских пехотинцев здесь и вовсе нет, а между тем мы одни из первых, вышвырнув бандитов из Дагестана, вступили в Чечню... — Да, да, — кивая, соглашался Сафин, для большей убедительности он вытащил портативный диктофон и, включив на запись, поставил его на стол. Появление записывающего устройства майор воспринял как сигнал к началу торжественной речи. — Если говорить откровенно, то по большому счету именно морская пехота острее карающего меча, который несет гибель сепаратистам. Скажите, кто в самый трагический момент боев за Грозный в первую кампанию вошел в город, чтобы выровнять положение? Мы, морская пехота. Кто штурмовал президентский дворец? Мы, морская пехота. Анатолий решил немного подыграть майору. — А вы и в первую кампанию здесь воевали? — Мг-м, — крякнул замполит. И негромко произнес: — Нет, — и тут же нажал кнопку «Стоп». Чтобы в дальнейшем избежать несостыковок, пояснил: — Я вообще-то до недавнего времени служил начальником гарнизонного Дома офицеров. Вы же знаете, идет сокращение. До пенсии мне не хватает выслуги, вот и предложили. Я согласился, а что? Год за три, соответственно жалованье плюс боевые, имеет смысл во всех отношениях... — Ясно, — кивнул Анатолий, снова нажимая на запись. — Наши бойцы — настоящие воины, — майор уже сориентировался и снова был «на коне». — За две кампании десятки моряков были награждены орденами и медалями, также среди них есть представленные к высокому званию Героя России. «Еще больше было покалеченных и убитых, которых в цинковых гробах отправили домой», — с непонятным злорадством подумал Сафин, но вслух произнес другое: — Ну а пример привести можете? — За примером дело не станет, — радостно произнес майор, он как будто с самого начала разговора ждал этого вопроса. Набрав полные легкие воздуха, он во всю мощь крикнул: — Дежурный! Через минуту в кабинет вошел двухметровый боец с красной повязкой «Дежурный по штабу» и тремя лычками на погонах. Прежде чем вошедший успел открыть рот, майор приказал: — Быстро разыщи мне лейтенанта Кудрина. -- А чего его искать, он в кабинете начальника штаба, стенгазету рисует, — пробасил морпех. — Так позови. Еще через минуту в кабинет вошел молодой человек в форме, но без ремня, что делало его не очень-то похожим на военною, а выглядывающие из закатанных рукавов обнаженные и забрызганные гуашью руки только усиливали это впечатление. — Разрешите войти, товарищ майор? — Да, да, входите, Артем Валентинович, — замполит поднялся со своего кресла. И, указывая на вошедшего, сказал, обращаясь к гостю: — Вот, прошу любить и жаловать, наш герой. Совсем недавно разведгруппа под командованием лейтенанта Кудрина уничтожила отряд чеченских террористов, который значительно превосходил численностью наших разведчиков. За этот бой лейтенант представлен к ордену «Мужества» и внеочередному воинскому званию. Кроме того, командование решило его рекомендовать для направления на учебу в академию. Нужно продвигать молодых перспективных офицеров. Лейтенант молчал, скромно потупив глаза в земляной пол бункера. А Сафин, глядя на него, подумал: «Что-то он не похож на героя-головореза, а больше на красную девицу». Замполит помолчал, давая возможность что-то сказать «виновнику», но лейтенант ничего не говорил. И снова Анатолию пришлось выравнивать ситуацию, он извлек из-под бушлата фотоаппарат и предложил: — А давайте, я сфотографирую героя? — Да вы что? — Майор даже подпрыгнул на месте. — А что? — Журналист изобразил на своем лице наивное непонимание. — Чувствуется, что на войне вы в первый раз. Ведь чеченские боевики поклялись мстить тем, кто отличился в боях с ними, — назидательно произнес помощник командира батальона по воспитательной части. Потом, взглянув на разведчика, сказал с раздражением: — Идите, лейтенант. Было видно, что Кудрин не оправдал надежд замполита. Когда лейтенант вышел из кабинета, Сафин неожиданно предложил майору: — А давайте пройдемся по лагерю, побеседуем с отличившимися бойцами. Сделаем несколько снимков... — Увидев свирепый взгляд офицера, поспешно добавил: — Ничего конкретного, самые общие фотографии. Ну, чтобы украсить статью. Вы же не хотите, чтобы статья была о вашем батальоне, а фотографии десантников или омоновцев? — Не хочу, — честно признался замполит. Он снял со стула бушлат, висевший на спинке, набросил на плечи и сказал: — Ну, пошли, посмотрим, что можно сфотографировать... Два часа они бродили по территории батальона. За это время Сафин успел записать две полные кассеты интервью с морскими пехотинцами. Сделать десяток снимков (полевая кухня, солдатские палатки, заготовка дров бойцами и тому подобное). В принципе эти снимки никто не заказывал, Анатолий их делал специально для себя, как доказательство проделанной работы. Неожиданно слух журналиста привлек странный звук. — Что это? — спросил он. — А, это, — замполит, прислушавшись, махнул рукой, — «вертушка». Видимо, комбат с начальником штаба возвращаются с совещания. — А вертолет что, потом вернется назад? — Да, в Гудермес. Нас часто обстреливают, поэтому летуны здесь не остаются... — Вы бы не могли посодействовать, чтобы меня взяли на борт? — в наглую обратился к замполиту Анатолий. — А как же интервью с командиром и ужин? — растерялся замполит. — Понимаете, не думаю, что ваш комбат расскажет мне что-то новое... Тем более фотографировать все равно нельзя, и к тому же такой редкий шанс — на несколько дней раньше оказаться в Москве. Ведь журналистика — это в первую очередь горячие новости... — Да, да, я понимаю, — кивнул майор. Он действительно все понимал и был полностью согласен с репортером, но тем не менее на душе остался неприятный осадок. Личный телохранитель президента был немного выше среднего роста, абсолютно лысый, имел толстую бычью шею и покатые плечи борца. Несмотря на свой вес, он на удивление легко двигался, держа перед собой оружие, кувыркался, прыгал, ползал, крутил «колесо», при всем этом стрелял и еще умудрялся попадать. Этот охранник с внешностью бегемота и грацией кошки был приставлен к пленнику в качестве инструктора. Он не испытывал к пленнику ни ненависти, ни жалости, просто выполнял свою работу — показывал, как надо двигаться, как правильно держать оружие. Многое из того, что показывал инструктор, Виктор уже знал. Бадун был выпивохой, но бывший телохранитель был неплохим спецом и часто потешал друзей рассказами, а иногда и показами из тактики бодигардов. Как говорится, мастерство не пропьешь. Виктор старательно выполнял то, что ему показывали. Конечно, это было топорно, далеко от идеала. Что и должно было подтвердить, что он — лох, «святой хлебопашец», от которого нечего было ждать подвоха. Только так можно было заставить врага расслабиться, потерять бдительность и тогда попытаться вырваться. Самым опасным в комбинации Виктора был Тимур, он не верил пленному и всякий раз устраивал ему проверки, пытаясь определить, насколько пленный сломался и покорился своей судьбе. Ему предлагали на выбор пистолеты, давали оружие с боевыми патронами. Безмолвно подстрекая, «бери и попытайся что-то предпринять, может, тебе и повезет». Но давным-давно, когда он еще был хилым, длинношеим с оттопыренными ушами подростком, не знал ни Бадуна, ни Сэнсэя, а Гном был просто парнем из соседнего подъезда, Виктор до дыр зачитывал шпионские романы, в глубине души надеясь, что сам когда-то станет разведчиком и будет так же ловко дурачить врагов, пытающихся его разоблачить. Уже став относительно взрослым, он даже не мог себе представить, какую шутку с ним сыграет судьба. Как бы то ни было, выйти из сложившейся ситуации он мог, только переиграв врага. В первый день, отстреляв мимо мишени (специально) полсотни патронов, он получил от Джавдета увесистую оплеуху и выслушал лекцию, как надо стрелять, чтобы попадать в мишень. После этого из каждой отстрелянной обоймы на бумаге мишени оставалось одно-два пулевых отверстия. К вечеру Гонза даже улыбнулся, считая себя неплохим тренером, чего он, правда, не мог сказать о своем воспитаннике, считая его безнадежным валенком. Утром следующего дня Виктора снова привели в тир, в дальнем углу на татами шел поединок двух бойцов. Все присутствующие собрались вокруг ковра и с любопытством, а кто и с азартом, наблюдали за боем. Виктору, подгоняемому охранниками, не оставалось ничего другого, как присоединиться к зрителям. В центре татами подобно двум танцорам двигались по кругу бойцы. Оба обнаженные по пояс, в широких спортивных штанах, в свете ламп был виден выступивший на их мускулистых телах пот. В одном из дерущихся Виктор узнал Тимура, другой, ширококостный с массивной челюстью, большими надбровными дугами и маленькими колючими глазками был ему незнаком. Но, судя по тому, как здоровяка возгласами поддерживали президентские гвардейцы, нетрудно было догадаться, что он из этого отряда. Здоровяк, выставив перед собой руки, пытался по-медвежьи обхватить противника. Но Тимур уверенно держал дистанцию, нанося противнику длинные боксерские удары. Не все удары достигали цели, но те, что попадали, звучали глухо, как в бетонную стену. И все же это не останавливало противника, он пер и пер, как танк. Тимуру снопа приходилось, пританцовывая, отходить и снова наносить удары. Мало-помалу гигант стал уставать, его движения замедлились, руки то и дело под собственной тяжестью опускались. Гигант тяжело дышал, через каждые несколько шагов он делал короткую остановку, чтобы перевести дыхание. Одной такой остановкой и воспользовался Тимур. Он резко сократил дистанцию и нанес прямой удар ногой в грудь... Дальше шла экзекуция, сравнимая разве что с избиением младенца. Через минуту все было кончено — верзила рухнул на спину, а Тамерлан замер над ним с высоко поднятыми руками. Шум, до этой минуты сопровождавший поединок, стих. Несколько гвардейцев из толпы зрителей подхватили бесчувственную тушу борца и потащили его к выходу. К Тимуру подошел Джавдет, похлопал его по мокрому от пота плечу и показал в знак восхищения большой палец. — Наш Али от сидения в бункере совсем зарос жиром, — переговаривались между собой гвардейцы. — Поэтому и бьют его все кому не лень.