— Неугомонная душа, — безнадежно махнул рукой Урис. — Все думаешь, что тебе двадцать лет. — Не волнуйся, Абраша, все обойдется, — попытался утешить друга Дмитрий Павлович, но тот отвернулся и вышел в соседнюю комнату. Лескин, пожав плечами, взял кейс из крокодиловой кожи, последняя деталь его делового прикида. Старый вор не зря взял сутки на тайм-аут, необходимо было осмыслить сложившуюся ситуацию и наметить хотя бы предварительный план действий. Теперь он все осмыслил и ехал в Москву не вслепую, план у вора по прозвищу Ключ был. Оставалось только привести его в действие. Выйдя из дома, Дмитрий Павлович прикрыл дверь и не спеша направился в сторону железной дороги. До электрички было еще время... Едва забрезжил рассвет, Ежик выбрался из своего убежища и, слившись с утренней людской массой, направился к себе на квартиру. Возвращался он со слегка усиленным сердцебиением, за всю криминальную жизнь (пять судимостей и несколько задержаний) всегда «брали» его неожиданно. Порой Василий осознавал только, что он арестован, уже в милиции, когда бравые сыщики оформляли его в СИЗО. Процесс был настолько привычен, что Ежик не особо расстраивался. Теперь ему предстояло совсем другое мероприятие — самому сунуть голову в раскрытую пасть тигра. Сейчас, шагая по влажному от утренней росы асфальту и вдыхая свежий, не загаженный автомобильными газами воздух, Погожин про себя решал, как он будет вести себя при аресте. В том, что на квартире его ждет засада, он нисколько не сомневался. «Только чтоб не пристрелили как собаку, — размышлял Васька, шаг за шагом приближаясь к своему дому. — Тик-Так наверняка стукнул, что у меня поджига. Менты на радостях и оформят меня как особо опасного». Вот и двор родного дома, на какое-то мгновение Ежик замер, собираясь с духом. В голове даже мелькнула мысль: «А может, ну ее к чертям, эту квартиру, пойду в отделение и сам сдамся. Оформят явку с повинной». Но тут же эту мысль отбросил, припомнив вчерашние размышления. «Дудки, никуда идти не надо, раз решил отпираться от гоп-стопа. Ничего они мне не Докажут. Чистый я». Глубоко вздохнув, Погожин свернул во двор. Время было слишком раннее, поэтому ни на скамейках, ни на детской площадке никого не было. Не было и незнакомых людей в штатском. «Пасут, наверное, со стороны, — решил Ежик. И тут же с интересом подумал: — Интересно, где засада? В подъезде или прямо на квартире?» В подъезде тоже никого не оказалось, сквозь окна на межэтажных площадках пробивался утренний свет. «Значит, в квартире», — почти радостно подумал Васька, открывая входную дверь. Но внутри тоже никого не оказалось, только на столе тараканья рать поедала остатки недавнего застолья, воинственно шевеля длинными усами. Ежик, все еще не понимая, что происходит, царственным жестом разогнал свою домашнюю живность и, сев за стол, оглядел остатки пиршества. На плоской тарелке лежали два давно обветрившихся, сморщенных кусочка вареной колбасы, подвявшие дольки репчатого лука и кусок засохшего хлеба. Для многих эти продукты годились бы разве что в отходы, но для голодного Погожина это был настоящий пир. В минуту он съел эти остатки, смахнул в ладонь со стола хлебные крошки и, высыпав в рот, довольно погладил впавший живот. После этого стащил ботинки, не раздеваясь, завалился на диван, накрывшись старым ватным одеялом, и тут же заснул. Васька не знал, сколько он проспал, но проснулся от стука во входную дверь. Сев на постели, он несколько минут пытался сообразить, где он и что, собственно, происходит. Наконец догадался: «Менты пришли официально брать». Ежик всунул ноги в валяющиеся рядом с диваном ботинки и пошел открывать дверь. Вместо милиции перед дверью стоял сухонький старичок в дорогом прикиде. Светло-коричневое демисезонное пальто, фетровая шляпа с опущенными полями, кожаные туфли под цвет пальто. На руках тонкие лайковые перчатки, в правой руке кейс из крокодиловой кожи с замками из желтого металла. — Тебе, дед, чего? — зевая, спросил Погожин. — Эх, Васька, Васька, не будет с тебя путевого старика, — сокрушенно произнес незнакомец. — Что-о-о? — услышав такую тираду, Василий решил, что это кто-то из соседей решил поучить его уму-разуму и уж было собрался как следует обматерить наглеца. Но, присмотревшись повнимательней к неожиданному гостю, вскрикнул: — Ключ! — И тут же попятился в комнату. Старик прошел следом за ним, не забыв прикрыть дверь. Пройдя в комнату, он произнес: — Признал... Это хорошо, значит, не все еще мозги пропил... — Медленно оглядев обстановку, он спросил: — Бомжуешь? — Да нет, просто временно не работаю, — неожиданно для себя смутившись, тихо ответил Ежик. Лескин, пройдя через комнату, сел на стул, на котором сутки назад сидел Тик-Так, скептически разглядывая Погожина. Ежик не стал старика спрашивать, как он его разыскал. Он прекрасно помнил, что после последней отсидки он заходил к Лескину, тот вроде отошел от дел, жил в хрущобе и подрабатывал на жизнь изготовлением оружия взлома для нуждающихся. Тогда-то он ему и дал свой новый адрес, как говорится, на всякий пожарный случай. Старик тогда казался замшелым пнем, но потом... — Палыч, ты же вроде в федеральном розыске? — неуверенно спросил Васька, хотя на самом деле был готов заложить руку, что на щите «Их разыскивает милиция» возле РОВД он своими глазами видел листовку со всеми данными на Ключа. — В розыске, — честно признался Дмитрий Павлович. Потом добавил: — Но кого ищут менты? Лескина. А я... — с этими словами он извлек из внутреннего кармана паспорт с двуглавым орлом и продемонстрировал его в развернутом виде. Под фотографией Лескина значилось: Лисицин Игорь Дмитриевич. — При этом заметь — ксива, что ни на есть, самая настоящая. — Но как же так? — не понял Ежик. — Времена круто изменились, — начал свою тираду Ключ, при этом он положил свой кейс на замызганный стол и с ловкостью фокусника извлек оттуда бутылку французского коньяка, банку эстонских, копченых шпрот, палку финской «салями», большой ярко-желтый лимон и плитку шоколада. — Подобно временам и нам следует меняться, если не хочешь околеть на нарах. — Бросив взгляд на Василия, сказал повелительно: — Чего уставился, а ну, давай нарезай! Ежик, все еще ничего не соображая, взял остро отточенный нож и прямо на крышке стола стал нарезать колбасу, при этом не удержавшись от вопроса: — И что, вам не палевно ходить по улицам? — Нет, — резко ответил Лескин. Потом заносчиво добавил: — Что мне менты. Да ты знаешь, на какого человека я работаю? Да он к министрам без стука в кабинет заходит. Ментовские генералы перед ним, что шавки бегают — не знают, как услужить. Василий недоверчиво посмотрел на гостя, если бы тот был немного под «мухой», было бы сразу видно, что он «отливает пулю». Но старик был абсолютно трезв. Поэтому у Погожина невольно вырвалось: — Олигарх. — Я тебе этого не говорил, — нахмурив брови, произнес Лескин, но весь его вид говорил о том, что Еж попал в цвет. Дмитрий Павлович оглядел стол и тоном управдома спросил: — Рюмки у тебя есть? Хозяин квартиры отрицательно покачал головой. — Так я и знал, — из чрева «дипломата» на свет появились два маленьких цилиндрика, на стенках которых было жирно написано «Абсолют». — Помыть надо после магазина. — Я сейчас, — схватив рюмки, Василий бросился к умывальнику. Наконец все приготовления были закончены и можно было сесть за стол. На правах старшего по возрасту и владельца Дмитрий Павлович скрутил пробку с темно-зеленой бутылки и разлил ароматную жидкость янтарного цвета. — Давай выпьем за встречу, — предложил Лескин, и они, чокнувшись, выпили. Погожин, опрокинув в рот рюмку, выпил содержимое одним глотком, Ключ только пригубил и взял с тарелки дольку лимона. — Тьфу ты, гадость какая, — распробовав напиток, скривился Васька, — воняет, как одеколон. — Деревня, — хмыкнул старый вор. — Это «Курвуазье», лучший французский коньяк. А ты привык к сивухе, вот и кривишься, дикарь. Обидные для себя слова Еж пропустил мимо ушей, воровской ранг Лескина куда выше, чем его. Но все равно говорить о чем-то надо было, и он спросил: — Палыч, ну если у твоего хозяина и министры, и генералы, — он продемонстрировал сжатый кулак, — то зачем ты ему? — У него, почитай, с тыщу головорезов, накачанных бугаев, которых нынче называют гоблинами, и другой шушеры полно. Но бывают ситуации, когда выполнить нужную работу ни министры, ни гоблины, ни генералы не могут. А всего-то навсего нужен специалист. — Ну да, ты, Палыч, специалист экстра-класса, — закивал Ежик, с вожделением поглядывая на бутылку, но старик не спешил наливать по второй. Сейчас Дмитрий Павлович наблюдал, как Погожин переваривает услышанное. Еще в электричке он обдумал, как будет «завлекать» Ежика. Идея об олигархе пришла на ум, когда он вспомнил Зуба (отморозок Сашка Зубов). За одно только обещание, что он попадет в услужение к банкиру, он готов был напластать горы трупов, даже ему, старику, определил смерть лютую. Слишком уже заманчива идея попасть на гарантированную подкормку. — Сам понимаешь, со своих «дел» навара не имею, — продолжал запускать ужа под воротник Ключ. — Да и, как правило, ценного там для меня мало, в основном бумаги какие-то, бухгалтерия. А что я в ней понимаю. В общем, и «дел», как таковых, раз, два и обчелся, а хозяин платит регулярно. — И как? — не удержался от вопроса Васька. — Хорошо платит. На хлеб с маслом, икрой и балычком хватает, да еще остается столько же, — ответил Ключ и увидел, как у собеседника загорелись глаза. — Ну а если есть работа, кровь из носу, в срок выполни. Иногда самому не под силу, приходится брать помощников. А кого возмешь? У хозяйских гоблинов, как у бойцовых псов, мозгов нет, одни мышцы. Вот и приходится ходить по старым связям. Ежик молчал, но от Лескина не укрылось, как при последних словах тот сглотнул слюну. — Вот, вспомнил о тебе. Ты как, Еж, не хочешь заработать пару сотен? Васька хотел возмутиться, что самому Ключу на хлеб с маслом и икрой, а ему жалкие двести-триста рублей. Но не успел он открыть рот, как старик вытащил бумажник и, раскрыв его, положил на стол три банкноты по сто долларов. Раскрытый рот для гневной, обличающей речи так и остался раскрытым. — Столько же получишь по завершении дела, — закончил старый вор. — Согласен? Не в силах что-либо ответить, Погожин только смог кивнуть головой. — Тогда до окончания дела — сухой закон, — произнес Лескин, поднимаясь со своего места и убирая со стола бутылку. — А то в случае облома гоблины из нас сделают бетонный постамент для памятника «Без вести пропавшим». Когда по квартире поплыл коньячный аромат, а из прихожей донесся звук льющейся в раковину жидкости, Погожин по-настоящему поверил, что Ключ работает на олигарха. Только безумно богатые люди могут позволить себе сливать в канализацию дорогой коньяк. Через минуту вернулся Палыч, вытирая руки носовым платком. Еще раз оглядев Погожина, он спросил: — Водительские права есть? — А как же, — бодро ответил оклемавшийся Василий. — Я даже по последней ходке на высылке шоферил. — Хорошо, для начала подойдешь в автосалон «Меркурий», найдешь хозяина Марка Борисовича и скажешь, что от меня. Потом... — Лескин оцениващим взглядом окинул Ежика. — Приличная одежда есть? — получив отрицательный ответ, вынул из бумажника еще сто долларов, положил на стол. — Вот, купишь новую, но смотри, не сильно броскую. Понял? А теперь слушай, что надо делать... Дома Тамара практически не бывала, впрочем, там ее никто и не ждал. Муж уже два месяца сидел в Пензе, работая над каким-то проектом (который, как он был уверен, в одночасье сделает его богатым и знаменитым). Звонил он редко и в основном на работу. Тамара справедливо считала, что вечером надо всем отдыхать. Дочь, поставив все на будущую карьеру, кроме института, еще ходила на курсы японского и английского языков, посещала секцию аэробики. Домой приходила за полночь и без задних ног валилась спать, чтобы с утра начать все сначала. Рано утром Тамара покидала гостиничный номер Савченко, ненадолго заезжала домой, привести себя в порядок, выпить с дочерью по чашке кофе и поболтать о пустяках. Вечером после работы она снова заезжала домой, приготовить поесть ребенку, переодеться и снова ехать в гостиницу. За эти три дня, вернее, три ночи, что она провела с Виктором, мир для нее как будто перевернулся. Ее распирало от счастья, от одной мысли о молодом человеке она готова была порхать, как бабочке. Если раньше думала о своем возрасте, считая, что старость не за горами, то теперь она чувствовала себя семнадцатилетней девчонкой, которой в отличие от дочери не нужно учиться, бегать на семинары, факультативы и тому подобное. Теперь она могла позволить себе полностью отдаться любовной страсти. Мысль о Викторе заполняла ее полностью. Тамара уже не испытывала ложного чувства стыда от воспоминаний их постели. За несколько дней, проведенных вместе, секс как-то отошел в сторону, но, не исчезнув совсем, заполнил пространство каким-то глубоким, внутренним чувством, сочетавшим любовное притяжение, жажду близости и страха, что все это может когда-то закончиться. Ко всему еще примешивался страх за жизнь Виктора. Из того, что он рассказал, Тамара понимала: мальчик попал в очень скверную историю, из которой выбраться сможет лишь при помощи непонятного старика (собирателя пустых бутылок). Она понимала, что все эти чеченцы, окружившие невидимой стеной Виктора, были смертельно опасны, но как помочь, понятия не имела. Хотя готова была, наверно, за него умереть. Этим вечером, приехав домой, Тамара Борисова первым делом приготовила ужин для дочери, при такой насыщенной жизни девочке необходима калорийная пища. Потом приняла душ, переоделась и вышла из квартиры. Сев в свою «Таврию», завела двигатель и медленно выехала со стоянки. Она снова ехала в «Славянскую вольницу». Город, залитый электрическим светом, искрился как гигантский, праздничный фейерверк, мелькающие огни от света фар проносившихся машин только усиливали впечатление. Тамара вела машину на автомате, полностью погрузившись в мысленный диалог с Виктором. Беседуя с молодым человеком, она приводила различные доводы и варианты его спасения, но все это тут же ею самой отвергалось. К сожалению, Тамара была хорошим специалистом в сфере бизнеса, а не в области тайн и криминала. «Ладно, пусть ему помогает старичок-боровичок, ну а если он не сможет или просто не появится вовсе? Вот тогда проблему буду решать я», — наконец решила бизнес-леди. Принятое решение как-то определило состояние души, неожиданно Тамара перестроилась в крайний левый ряд и на первом же повороте свернула в направлении куполов Свято-Даниловского монастыря. В церкви царил таинственный полумрак, колеблющиеся язычки пламени десятка свечей отражались от ликов святых и позолоченных окладов икон, отбрасывая блики на расписные своды храма. Покрыв голову шелковым платком, женщина на входе перекрестилась, потом, купив свечу в церковной лавке, встала перед иконой Божьей матери. Она не читала молитв, не била поклоны. В душе только каялась, просила помощи для дочери, мужа неприкаянного и защиты для того, кого любила больше всех. Для себя ничего не просила, она и так все имела и была счастлива.