Олеся усмехнулась, но перечить не стала и ушла в избу. А вернувшись, повесила на веревку сухую и чистую рубашку. – Этак, пока отец вернется, у него одежды не останется. Почему одежда сырая? Дождя вроде не было, – Олеся испытующе смотрела Саше в глаза. – По ручью шел, собак со следа сбивал, – вынужден был признаться Саша. – Так за тобой немцы гнались? – Именно. – И где же они? – Я быстрее бежал, – пошутил Саша. – Ты чего-то не договариваешь! – Что ты ко мне пристала, как банный лист? Ты что, следователем работаешь? – Саша едва удержался, чтобы не добавить «в НКВД». – Ладно, не хочешь – не говори. Все равно сама все узнаю. Вставай, снедать будем. – О, хорошее дело! А то – ружье сразу на меня. Да «где был, что делал»? Как сварливая жена… – А ты женат? – Нет, если тебе это интересно. И детей у меня пока нет. Ели молча. Саша уплетал за обе щеки суп с клецками, потом – картофельные оладьи. Все с пылу, с жару, вкусное. Эх, сейчас бы мясца кусочек да стопку водочки! Подхарчившись, он почувствовал, как неудержимо потянуло в сон. И то сказать, за последние трое суток он едва ли десять часов спал, а уж пешком отмахал! Веки закрывались сами собой. Глядя на Сашу, Олеся почувствовала к нему жалость и какое-то необъяснимое пока доверие. Заметив, что он клюет носом, она сказала: – Ложись, ты что-то совсем квелый. Саша направился к двери. – В избе ложись, на отцовой кровати. Она проводила его в комнатку, указала на кровать. Была кровать сделана своими руками, грубовато, но даже не скрипнула, когда он лег. «Добротно сработана», – про себя похвалил мастера Саша. Перина пуховая, мягкая, давно не спал на такой. Сон навалился мгновенно. Проснулся он от громкого стука в дверь. – Да что такое, выспаться не дадут! На стук пошла открывать дверь Олеся. Саша же лихорадочно одевался: не хватало, чтобы соседи увидели его в избе девушки раздетым. Но это оказалась не соседка. Грубый мужской голос интересовался у Олеси, не видела ли она чужих. – Нет, пан Василий! – А чего ты меня в горницу не приглашаешь? Могла бы первачом угостить! – Нет у меня первача. – А у батьки твоего был, я знаю. И не называй меня Василием! Я нынче на службе Великой Германии. Потому называй «пан полицейский». – Хорошо, пан полицейский. – Вот, другое дело. Пошли в избу, осмотреть велено. – Не прибрано у меня… – Ничего. Олеся и полицейский вошли в избу. Саша лихорадочно раздумывал, что делать. Сигануть в открытое окно? Заметит ведь. А если этот полицейский не один? Вот ведь попал в переплет! Саша замер в ожидании какой-то развязки ситуации. Дверей между комнатками не было, лишь ситцевая занавеска. И сквозь щелочку в ней Александр видел, как по-хозяйски вошел в избу полицай – рыжий мужчина лет сорока с белой повязкой на рукаве и надписью «ПОЛИЦАЙ» на ней. Он уселся на лавку возле стола и поставил рядом с собой снятую с плеча винтовку, советскую трехлинейку, видимо, захваченную немцами в качестве трофея. – Давай-ка, Олеся, налей, встреть гостя как положено. Олеся фыркнула, однако нагнулась к люку подпола – видимо, самогон хранился в подвале. Полицай среагировал мгновенно: он схватил Олесю лапищами за бедра и задрал на ней платье. Олеся взвизгнула и сделала отчаянную попытку освободиться. Этого Саша уже стерпеть не смог. В два прыжка он оказался рядом с полицаем и заученным движением свернул ему голову. Раздался хруст шейных позвонков, детина обмяк и завалился на скамье. Прикрыв ладошкой рот, Олеся смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами, в которых плескался нескрываемый ужас. – Ты что сделал? – наконец произнесла она. – Гада прищучил! – Как очнется, что говорить будем? Ой, мамочки! – Он уже не очнется. – Ты его… убил? – прошептала она. – Натурально убил. Саша потирал руку. Рана заныла от физической нагрузки. – Это же Василий Пасюк, из Борков! – Был Василий, стал полицай. Туда ему и дорога! – Он до войны в тюрьме сидел, за разбой. – Наверное, немцы освободили. – Ой, что же теперь будет? Было видно, что Олеся паникует и уже находится на грани истерики. Конечно, не каждый день на глазах человека убивают, хоть он этого и заслужил своей паскудной жизнью. – Труп я ночью уберу, – спокойно сказал Саша. – Он до ночи в избе будет? Я боюсь мертвых, я в избу не войду! – Живых бояться надо, чего он тебе мертвый сделает? Ты, когда открывала, других полицаев не видела? – Вроде нет. – Вроде! Где твои глаза? Саша осторожно подвинул край занавески на окне. Деревня была пустынной – никакого движения. Хорошо, если никто не видел, как Пасюк этот к Олесе зашел. – Тихо, не видно никого. – Зачем его убивать было? – спросила девушка. – А зачем ты орала? Я же думал, что он тебя изнасиловать хочет. – Отбилась бы, – как-то неуверенно ответила девушка. – Теперь поздно об этом говорить. Олеся ушла в другую комнату. – Не могу я вместе с этим… – она не договорила. Александр в раздумье присел на лавку перед лежащим на полу трупом. «Черт, не оставлять же его на кухне. Не ровен час, зайдет кто-нибудь. Может, в подпол его сбросить? Так ведь трупное окоченение наступит, потом его оттуда не вытащишь». – У тебя большой мешок есть? – окликнул он Олесю. – Есть.