Роман Данилович аккуратно отложил в сторону шампур с нанизанными на него кусками мяса, взял пустой и, не примериваясь, метнул его. Раздался тупой металлический лязг, и одноглазый стрелок изумленно воззрился на торчащую из пробитой насквозь дверцы в нескольких сантиметрах от его ребер витую стальную рукоятку с загнутым в колечко концом. Затем он перевел взгляд на Быкова. Подполковник подбросил в воздух саперный тесак, поймал его за рукоятку, красноречиво взвесил на ладони и негромко сказал: — Не балуй. Несостоявшийся стрелок бережно, словно боясь повредить, положил ружье на землю. — Брек! — звучно похлопав в ладоши, громко, на весь берег, провозгласил Быков. — Всем спасибо, представление окончено! Против этого не возражал никто, даже Даша, которая, во-первых, уже отвела душу, а во-вторых, больше не видела перед собой никого, кто был способен простоять на ногах достаточно долго, чтобы она могла замахнуться. Быков сходил к джипу, забрал свой шампур, выбросил, работая затвором, патроны из ружья, для надежности насыпал в ствол песка, вернулся к столу и снова занялся мясом. К тому моменту, когда он начал пристраивать шампуры над пышущими жаром углями, разрисованный под зебру джип уже укатил. Даша подняла перевернутый стул, уселась на прежнее место — спиной к костру, лицом к реке — и закурила. Убедившись, что шашлыки пока не требуют его внимания, Быков откупорил бутылку красного сухого вина, налил бокал и, поколебавшись, отнес жене. — Успокоилась? — спросил он, вручая ей свое подношение. — А я и не волновалась, — ровным голосом сообщила Даша. — Эх, ты, мужчина! Хоть бы заступился! — С чего бы вдруг? — изумился Роман Данилович. — А как же разделение труда? Я стряпаю, ты развлекаешься — разве не так мы договорились? Даша плотоядно ухмыльнулась в бокал, из чего следовало, что успокоилась она еще не до конца. — А ловко ты на преподавательской работе навострился языком чесать, — заметила она, возвращая мужу пустой бокал. — На кривой козе не объедешь — дипломат! Раньше за тобой такого не наблюдалось. — Старею, — только наполовину притворно вздохнул Роман Данилович. — Обрастаю мхом… — Угу, — иронически поддакнула Даша. — То лапы ломит, то хвост отваливается… — Чего? — удивился Быков. Заполняя пробелы в своем образовании, до отечественных мультфильмов он еще не дошел — да, честно говоря, и не собирался доходить, как не собирался осваивать тонкое искусство вышивания крестиком или учиться играть на фортепьяно. — По-моему, у нас где-то была водка, — сменила тему Даша. — Может, плеснешь? — Ого, — с уважением произнес Роман Данилович. — Для дезинфекции, — пояснила Даша. — Никак не могу отделаться от ощущения, что подцепила от этих козлов какую-то заразу. — Сей момент, — пообещал Роман Данилович и, помахивая пустым бокалом, направился к столу. По дороге он дал небольшого крюка, чтобы посмотреть, что это там краснеет среди жухлой травы и рыжей прошлогодней хвои. Эта штуковина лежала примерно в том месте, где многоуважаемая Дарья Алексеевна вдохновенно метелила того из своих ухажеров, которому не посчастливилось остаться на берегу и принять на себя первый, самый мощный и сокрушительный заряд ее праведного гнева. Упомянутая штуковина при ближайшем рассмотрении оказалась маленькой книжицей в твердом коленкоровом переплете. Она лежала лицевой стороной вниз, так что прочесть надпись на обложке не было никакой возможности. Покосившись на жену, которая по-прежнему сидела к нему спиной и смотрела в заречные дали, Роман Данилович быстро наклонился и поднял книжицу. Это было удостоверение помощника депутата областной думы. По всему выходило, что заразу не заразу, а крупные неприятности Даша таки нажила. — Слуги народа, чтоб вам ни дна ни покрышки, — пробормотал Быков. — Что ты говоришь? — не расслышала Даша. — Денек, говорю, хороший, — громко произнес Роман Данилович. — Унылая пора, очей очарованье, приятна мне твоя прощальная краса… Нараспев декламируя памятные со школьной скамьи строки, он подошел к костру, сдвинул в сторонку шампуры и бросил удостоверение на подернутые тонким седым пеплом, рдеющие угли. Красный коленкор вспучился, пошел пузырями, задымился и вспыхнул. Поворошив угли прутиком, чтобы скорее горело, Быков подавил тяжелый вздох и пошел за водкой, в которой теперь нуждался едва ли не больше, чем его жена. Взяв разбег, тяжелый транспортный «Ил» с эмблемой МЧС России на фюзеляже с неожиданной при его внушительных габаритах легкостью оторвался от рубчатого бетона взлетно-посадочной полосы и, поднявшись в струящийся от нестерпимого зноя воздух, начал стремительно набирать высоту. Дозаправка в Найроби была последней посадкой на территории Черного континента, где экипаж почти два месяца помогал местным властям бороться с лесными пожарами, грозившими перерасти в масштабную экологическую катастрофу. Теперь этот казавшийся нескончаемым дымный ад остался позади, машина взяла курс домой. Предполетный таможенный досмотр вылился в пустую формальность: даже у славящихся своим основанным на глубоко укоренившемся комплексе неполноценности гонором местных чиновников хватило совести не докучать мелочными придирками людям, которые помогли им справиться с бедой. Если кто и осматривал самолет со всей возможной тщательностью, так это сами члены экипажа: безалаберность африканских механиков давно стала притчей во языцех, да и о вполне реальной возможности ненароком прихватить с собой десяток-другой нелегальных мигрантов вряд ли стоило забывать. Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше; Россия — не эталон благополучия, но на свете хватает мест, где людям живется намного хуже, и Африка почти целиком, от края до края, представляет собой как раз такое местечко. Помимо топлива, в Найроби самолет принял на борт двух пассажиров. Это были дочерна загорелые молодые люди, одетые с некоторым намеком на официальность — в темные брюки и белые рубашки с коротким рукавом. При себе каждый имел дорожную сумку; кроме того, пассажиры везли с собой крупногабаритный груз — большой, около двух метров в длину и метра в высоту, прочный деревянный ящик защитного цвета с ручками по бокам. Ящик доставили на подкатившем к грузовой аппарели «Ила» микроавтобусе и подняли на борт два грузчика-африканца, обращавшиеся с ним с повышенной осторожностью, которая, вне всякого сомнения, стоила владельцам ящика немалого количества кенийских шиллингов. Экипаж относился к пассажирам со сдержанной неприязнью, выражавшейся в том, что пилоты и техники заговаривали с ними только в случае крайней необходимости, а в остальное время старательно их не замечали. Паспорта у ребят были дипломатические, но летчики сделали уже достаточно оборотов вокруг земного шара, чтобы научиться с первого взгляда отличать дипломата от сотрудника спецслужб. Эти двое с долей вероятности, приближающейся к ста процентам, относились к последней из упомянутых категорий государственных служащих. Одинаково непроницаемое выражение лиц, предельно бедная мимика, манера держаться и односложная речь выдавали в них секретных агентов не хуже, чем если бы на лбу у каждого было вытатуировано название начисляющего им зарплату силового ведомства. Причем было невооруженным глазом видно, что это не резиденты службы внешней разведки, а боевики, специализирующиеся на выполнении грязной работенки как за пределами родины, так и внутри ее священных рубежей. Ящик, который везла в Россию эта колоритная парочка, был заперт на большой висячий замок производства всемирно известной фирмы, изделия которой прославились своей высокой надежностью и непревзойденной устойчивостью к попыткам взлома. На проушине, в которую была продета дужка замка, болталась на просмоленной бечевке заметная издалека дипломатическая печать. Экипаж впервые видел, чтобы дипломатическую почту возили в таких объемах, да еще и в такой упаковке, но интересоваться содержимым ящика летчики не стали: им такое любопытство было не по чину. Впрочем, и без расспросов было ясно, что речь, вероятнее всего, идет о какой-то контрабанде. Бортинженер, заметивший просверленные в боковой стенке ящика отверстия, предположил, что «дипломатическая почта» представляет собой какое-то экзотическое животное. «Хорошо, если одно», — заметил по этому поводу командир экипажа. «И не ядовитое», — добавил второй пилот. Когда транспортник набрал заданную высоту и занял отведенный диспетчером аэропорта Найроби воздушный коридор, один из сидевших на откидной лавке в просторном грузовом отсеке пассажиров вынул из кармана брюк сигареты и закурил. Второй, задрав ногу и поддернув брючину, снял укрепленную на лодыжке открытую матерчатую кобуру, из которой торчала изогнутая рукоятка револьвера. Переложив тупоносый «смит-вессон» в карман, молодой человек обернул пустую кобуру ремнем и затолкал в свою дорожную сумку. В ящике, подтверждая высказанную бортинженером догадку, послышалась какая-то возня и глухие удары. — На волю просится, — сказал тот из пассажиров, который курил. — Затек небось, размяться хочет. — А то, — усмехнулся второй, роясь в сумке. — Поди, не президентский «люкс»! — За что боролся, на то и напоролся, — афористично и вполне равнодушно объявил пассажир с сигаретой и выдул в сторону ящика длинную струю дыма. — По мне, так пускай бы стучался. Авось не сдохнет, а я потерплю, у меня нервы крепкие. — У меня тоже, — сказал его напарник. — А как насчет экипажа? Стук прекратился, и из ящика начали доноситься звуки, которые вряд ли могло издавать какое-либо животное, пусть даже самое экзотическое, за исключением разве что крупного попугая. «Эй, начальник! — коверкая слова и путая ударения, глухо, как из-под подушки, кричала воспитанная каким-то уркой птица. — Открывай, мне на парашу надо!» — Да угомони ты, наконец, этого юмориста, — сказал курильщик. — Так я же ищу, — продолжая рыться в сумке, огрызнулся напарник. — Куда ж оно… Ага, есть. Не ори, — обратился он к ящику, — сейчас откроем. Курильщик затоптал на железном полу окурок, покосился на закрытую дверь пилотской кабины, порылся в карманах и, вынув связку ключей, выбрал из нее нужный. Половинки сломанной печати полетели под скамейку, бечевка лопнула с негромким треском, не выдержав мощного рывка, ключ дважды провернулся в замке, и тот повис на откинутой хромированной дужке. Второй пассажир уже стоял рядом с ящиком, держа в одной руке медицинскую склянку, а в другой — свернутый вчетверо носовой платок. Он занял позицию со стороны торцовой стенки и кивнул своему товарищу. Тот откинул крышку. Внутри ящика обнаружился немолодой африканец в сандалиях на босу ногу, грязноватых светлых брюках и не первой свежести белой рубашке с длинным рукавом — надо полагать, один из тех самых нелегалов, проникновения которых на борт опасались члены экипажа. — Ежкина кочерыжка, — щурясь от света и берясь руками за края ящика, сказал он на ломаном русском. — Вы что, уморить меня решили? — Тебя как звать-то, болезный? — полунасмешливо поинтересовался курильщик, с брезгливым любопытством разглядывая его сверху вниз. — Ганнибал, — демонстрируя недурное знание российской истории, ворчливо сообщил нелегальный мигрант, — Ибрагим Петрович. — Арап Петра Великого, стало быть, — с понимающим видом кивнул курильщик. — Хватит скалиться, а то в Москве кое-кто из тебя самого арапа сделает, — пригрозил безбилетный пассажир. — Лучше помоги выбраться, я себе в этой коробке все бока отлежал. — Сейчас, — пообещал курильщик, — только галоши надену. Похоже, смысл этого идиоматического выражения африканцу был хорошо известен. Внезапно разлившийся по отсеку резкий, туманящий сознание запах эфира подсказал остальное; безбилетник рванулся, но было поздно: стоявший у него за спиной «дипломат» ловким движением запечатал ему рот и нос пропитанным хлороформом платком. Курильщик схватил самозваного Ганнибала за руки, не давая сопротивляться; африканец несколько раз конвульсивно содрогнулся всем телом и затих. Не особенно церемонясь, напарники связали «Ганнибалу» конечности, залепили рот широким скотчем и уложили беднягу обратно в ящик. Курильщик швырнул туда же извлеченную из сумки поношенную светлую куртку, захлопнул крышку и запер ящик на замок, а второй сопровождающий заново опечатал ценный груз, достав все необходимое для этого из своей дорожной сумки. — Арап Петра Великого, — усевшись на скамью и доставая новую сигарету, задумчиво повторил курильщик. — Не понимаю, на кой черт он сдался хозяину. Ты не знаешь? Вот и я не знаю. Как будто без него в российских тюрьмах мало этой черномазой сволочи! Бери любого на выбор и делай с ним что хошь. А этот вдобавок еще и старый, его даже на запчасти не разберешь… Хоть бы и вправду не издох, хозяин нам за него головы носами к пяткам поставит. — Не издохнет, — заверил напарник, от нечего делать вращая барабан вынутого из кармана револьвера. — Яс дозой еще ни разу не ошибался, да и здоровенный он, как лось, даром что немолодой… Обернувшись всем телом, курильщик выглянул в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме пронзительно-синего неба да похожей на освещенное ярким солнцем снежное поле пелены облаков далеко внизу. Докурив сигарету, он привалился лопатками к стеганой обшивке борта, в последний раз покосился на ящик, более не подающий признаков жизни, и закрыл глаза. Его напарник уже дремал — он был настоящий солдат и, как положено солдату, пользовался любой представившейся возможностью соснуть часок-другой и мог захрапеть, казалось, даже стоя. Перелет был продолжительным, но спокойным, без отклонений от курса, грозовых фронтов, зон турбулентности и прочих напастей. Родина встретила вернувшийся из долгой командировки борт ясным небом и почти полным безветрием, и в положенный срок он благополучно приземлился на подмосковном аэродроме МЧС. Гул двигателей стих, нижний край грузовой аппарели коснулся земли. Лихо подкативший дизельный погрузчик газанул, выплюнув из выхлопной трубы клуб густого черного дыма, и бодро вкатился по наклонной плоскости в распахнутое брюхо транспортника. Стоявший на его подножке человек в армейском камуфляже о чем-то коротко переговорил с загорелыми пассажирами, которые теперь были одеты вполне по погоде. Печать с ящика была снята, замок открыт; встречающий бегло осмотрел доставленный из далекой Африки груз, убедившись, что тот не пострадал, коротко кивнул и собственноручно закрыл и запер ящик ключом, который ему торжественно вручил один из сопровождающих. Дизельный мотор затарахтел громче, отполированные до тусклого блеска стальные клыки подъемника поддели ящик, и погрузчик задним ходом скатился по аппарели на бетон посадочной полосы. Человек в камуфляже по-прежнему стоял на подножке, держась рукой за боковую стойку. Вскоре погрузчик вкатился в широкие ворота одного из стоящих за пределами летного поля складских ангаров. Снаружи уже начали сгущаться сумерки, и в ангаре горел свет, из-за громадных размеров помещения казавшийся тусклым. Люминесцентные лампы свисали на длинных проволоках с теряющегося во мраке потолка, освещая громоздящиеся вдоль стен штабели каких-то ящиков, тюков и металлических контейнеров. На свободном пространстве недалеко от ворот стояла черная «тойота»-седан, так основательно заляпанная грязью, словно только что вернулась с ралли, где наравне с заряженными джипами участвовала в призовой гонке по бездорожью. Ящик с живым грузом был аккуратно опущен на бетонный пол, водитель погрузчика получил заранее оговоренную мзду и укатил, избавив заинтересованных лиц от своего нежелательного присутствия. Приехавший с ним человек в камуфляже отпер замок и откинул крышку. Из ящика послышалось яростное мычание. Из «тойоты» выбрались два человека. Один из них был одет вполне прилично, другой, как и его коллега, доставивший ящик, щеголял в камуфляже и высоких армейских ботинках. Общими усилиями чернокожего нелегала извлекли из ящика, поставили на ноги и развязали. Он сразу же попытался упасть; его подхватили и держали под руки до тех пор, пока в затекших конечностях не восстановилось кровообращение. Все это время бедняга яростно мотал головой и мычал. Человек в штатском сорвал с его рта скотч, и африканец немедленно разразился длинной матерной тирадой, звучавшей довольно забавно из-за сильного акцента. — Вы что творите, суки?! — немного стравив пар, возмущенно осведомился он. — Руки пустите, козлы, я сейчас штаны намочу! Его отпустили, и он, отбежав на пару шагов и повернувшись к встречающим спиной, стал с громким плеском мочиться на угловой ящик ближайшего к машине штабеля. На ящике виднелась нанесенная по трафарету надпись: «Точное оборудование. Не бросать! Беречь от влаги». — А чем ты, собственно, недоволен? — с ленивой издевкой сказал ему в спину человек в штатском. У него была круглая румяная физиономия, увенчанная густой шапкой жестких темных волос, линия которых начиналась чуть ли не от бровей. — Можно подумать, твоим предкам, которых возили в Америку в трюмах пиратских кораблей, было лучше! Тут, конечно, не Америка, а Россия, зато и ехал ты не месяц, а всего несколько часов. — Суки, — застегивая ширинку, повторил африканец. — Козлы вонючие, волки позорные, твари… — Ария заморского гостя, — сказал один из людей в камуфляже. — Не счесть алмазов в каменных пещерах… — Заколебал, — устав от комплиментов в свой адрес, сказал другой и ткнул оратора в ребра электрошокером. Послышался короткий, сухой треск разряда. Темнокожий знаток русской ненормативной лексики замолчал на полуслове и рухнул, как бык под обухом мясника. — Так-то лучше, — с удовлетворением констатировал крепыш в штатском. — Пакуйте. «Заморского гостя» снова связали, залепили ему рот, надели на голову пыльный мешок, в котором, судя по некоторым признакам, не так давно хранился картофель, и забросили в багажник «тойоты». Мягко хлопнули дверцы, двигатель завелся, чуть слышно зашелестев приводными ремнями. Водитель включил фары, и густо забрызганная грязью российских проселков иномарка плавно выкатилась из ангара, вскоре без следа растворившись в синих подмосковных сумерках. Глава 7 — Ну вы, блин, даете, — сказал Юрий Якушев, вновь обретя способность издавать звуки более осмысленные, чем возгласы радости и изумления.