Его бока все еще ощущали на себе последствия медвежьих объятий Романа Даниловича, спина онемела от дружеских хлопков его могучей ладони, а на щеках сохли поцелуи его законной супруги Дарьи Алексеевны. — Помаду вытри, — посоветовал Быков. — А то выглядишь, как тот чудак из рекламы дезодоранта. Радостно ухмыляясь, Юрий закрыл входную дверь и посмотрелся в зеркало на стене прихожей. Вид у него и впрямь был предосудительный. Даша была женщина яркая и при этом прямая и бесхитростная — настолько, разумеется, насколько вообще может быть прямой и бесхитростной представительница слабого пола. Красилась она нечасто, а когда красилась, макияж наилучшим образом отражал ее характер, то есть был бесхитростным и ярким, как боевая раскраска североамериканского индейца. С точки зрения Юрия, покрывающие его физиономию многочисленные красные отпечатки делали его похожим не столько на парня из телевизионной рекламы мужского дезодоранта, сколько на жертву подслеповатого вампира, долго пытавшегося, но так и не сумевшего найти и прокусить яремную вену. Машинально сунув руку в карман, Юрий вспомнил, что одет по-домашнему, в спортивные шаровары, и что носового платка при нем, таким образом, нет. Воровато покосившись в сторону гостиной, откуда доносились голоса и шаги нежданных, но дорогих гостей, он наспех удалил с лица следы Дашиного темперамента рукавом висящего на вешалке старого армейского бушлата. Только войдя в гостиную, он окончательно оправился от радостного шока и вспомнил, что ему сейчас, мягко говоря, не до дружеских посиделок. На полу рядом с диваном красовался, вывалив внутренности, наполовину собранный рюкзак, на столе шелестел кулером включенный ноутбук, на экран которого была выведена скудная подборка сообщений мировых информационных агентств — все, что Юрию удалось накопать в Интернете о самопровозглашенной республике Верхняя Бурунда и запасах полезных ископаемых на севере Центральной Африки. В окне, которое в данный момент не являлось активным, любой желающий мог ознакомиться с личными делами завербовавшихся в Бурунду и ни разу со времени отъезда не давших о себе знать родным и близким строителей. Юрию показалось, что новенький загранпаспорт, лежащий на столе рядом с ноутбуком, чуть сдвинут в сторону. Это было не то чтобы скверно, но и не шибко хорошо, поскольку вклеенная в этот подлинный, с какой стороны ни глянь, документ фотография Юрия Якушева, с точки зрения Быкова и Даши, скверно вязалась с пропечатанными под ней анкетными данными. Если верить написанному, владельца паспорта звали Дмитрием Сергеевичем Мурашовым и проживал он вовсе не в Москве, а в Калужской области. — Вы бы хоть предупредили, — обратился Юрий к гостям. — На дворе, считай, ночь, а в доме шаром покати… — Никаких проблем, — заявил Быков. Отодвинув хозяина с дороги, как неодушевленный предмет, он вернулся в прихожую и подхватил с пола потрепанный армейский рюкзак, с которым приехал. — Айда на кухню, что ли, все равно мясо разогревать придется. Рассевшись вокруг кухонного стола, они выпили по первой. В углу гудела и ворчала микроволновка, от которой уже начал распространяться умопомрачительный аромат жареного на углях мяса. Даша, которой отчего-то не сиделось на месте, потрошила холодильник, выставляя на стол все, что Юрий не успел изничтожить перед долгой отлучкой и что могло хотя бы условно сойти за закуску. — Ну вы молодцы, — бросив за щеку подсохший огрызок колбасы, не совсем внятно сказал Юрий. — Я уже и ждать перестал. Совсем, думаю, они в своей Рязани укоренились, мхом обросли. А вы — бац! — приехали. Даша бросила на него быстрый взгляд через плечо, но промолчала. Юрий и сам чувствовал, что его речь прозвучала слегка двусмысленно и могла быть воспринята как проявление истинно московского гостеприимства: я, конечно, рад вас видеть, но все это несколько неожиданно и не совсем кстати — вернее сказать, совсем некстати. Короче, чайку, так и быть, попейте и — марш-марш, своим ходом на вокзал… — Вы не ждали, а мы приперлись, — подтверждая его подозрение, проворчал Быков. — Извини, так уж вышло. Сами не собирались, а потом как-то вдруг надоело все, захотелось прошвырнуться — людей посмотреть, себя показать, глянуть, как ты тут живешь-можешь… На пару дней не приютишь? — Да хоть на пару лет, — сказал Юрий. — Вещи-то ваши где — в машине? Ну и зря. Ты, Данилыч, меня просто удивляешь. Это тебе на новой службе такие манеры привили? Что за китайские церемонии? Ей-богу, как не родной! Даша опять промолчала и зачем-то снова полезла в холодильник, где уже не осталось ничего, кроме бутылочки с остатками уксусной эссенции, некоторого количества луковой шелухи и пары сморщенных картофелин. Быкову прятаться было некуда, и Юрий без труда прочел отобразившееся на его твердокаменной физиономии замешательство. — Вещи? — для разгона переспросил Роман Данилович. — Да нет, мы так, налегке. Юрий молча наполнил рюмки. На Быкове был надет своеобычный камуфляж, от которого за версту разило костром, и тяжелые армейские ботинки. Дашин наряд не выглядел столь милитаристским, но ее застиранные облегающие джинсы, старенькая курточка, свитер и туристские башмаки на толстой подошве так же мало подходили для посещения театров, выставок, дорогих бутиков и светских мероприятий, как и пятнистая одежка ее благоверного. Картину дополняли внезапность визита (даже Быков, не говоря уже о Даше, не имел привычки сваливаться как снег на голову) и рюкзак, в котором не нашлось ни приличной одежды, ни зубных щеток, зато нашелся свеженький, хоть и остывший, шашлык, а также хлеб, зелень, полбутылки водки и примерно столько же красного сухого вина. Если Юрия не обмануло зрение, стеклянный блеск в глубине рюкзака означал бокал, а лежавшая рядом с бокалом, обернутая тряпицей штуковина подозрительно напоминала саперный тесак. Для семейной пары, решившей провести несколько дней в Москве — людей посмотреть и себя показать, как выразился Быков, — этот багаж выглядел, мягко говоря, не вполне подходящим. — За дружбу, — подняв рюмку, провозгласил Юрий. — За прямоту, искренность и открытость отношений, которые она предполагает. Быков, явно не сдержавшись, крякнул от неловкости. Даша торопливо чокнулась с присутствующими и выпила залпом. Микроволновка мелодично звякнула и перестала гудеть, свет внутри ее погас, и Даша, вскочив раньше, чем Юрий успел ее остановить, выставила на стол курящееся ароматным паром блюдо с шашлыками. Якушев немедленно подцепил на вилку приглянувшийся кусок, мимоходом убедившись, что оставленное шампуром сквозное отверстие находится там, где положено, и, стало быть, шашлык приготовлен именно на углях, а не каким-то иным существующим ныне способом, сунул его в рот и, с аппетитом жуя, светским тоном осведомился: — И давно вы в бегах? Давайте колитесь. Быков сделал изумленное лицо. — Кто в бегах? — Кончай, Данилыч, — сказал Юрий. — Я врал намного убедительнее даже в старшем дошкольном возрасте. Пудрить людям мозги — не твоя стихия. — Это факт, — вздохнула Даша. — Вздыхай, вздыхай, воительница, — проворчал Быков. — Террористка. Без пяти минут политзаключенная. — Они мне документы не показывали, — упрямо набычилась Даша. — Отставить, — не дал Роману Даниловичу ввернуть ответную реплику Юрий. — Поцапаетесь потом, без свидетелей. Выкладывайте, чего опять натворили? — Ничего особенного, — кротким голоском примерной ученицы сказала Даша. — Почему «опять»? — тоном оскорбленной невинности одновременно с ней возмутился Быков. — Наливай, — добавил он, подумав. Юрий налил. Роман Данилович выпил, крякнул, шумно понюхал хлебную корку, а затем коротко и сухо, по-военному, изложил суть происшествия. В художественные подробности он не вдавался, но, зная эту парочку, их было очень легко домыслить. Юрий терпел, сколько мог, а потом все-таки не вытерпел и разразился неприлично громким ржанием. — Ой, не могу, — простонал он. — Помощник депутата… Целовать, так королеву, воровать, так миллион — так, что ли? — Вот дурак, — сказала Даша, старательно хмурясь, и, не удержавшись, прыснула в кулак. — Веселитесь, веселитесь, — мрачно проворчал Роман Данилович. — Я тоже обхохотался. Подъезжаю к дому, а там уже полон двор ментов. Бронежилеты, каски, «калаши» — банду террористов брать приехали, не иначе. Смех, да и только! — Да ладно, — не поверил Якушев. — Неужели четыре здоровенных лба не постеснялись накатать заявление на женщину? — А зачем на женщину? — демонстрируя завидное здравомыслие, возразил Быков. — Заявление можно написать и на меня. Меня упакуют, а с этой террористкой, — он кивнул на Дашу, — разберутся как-нибудь по-другому. — Пусть только попробуют, — воинственно заявила Дарья Алексеевна, сдув со лба челку. — Они попробуют, — с мрачной уверенностью предрек Роман Данилович. — Эффект неожиданности потерян, и придут они не вчетвером и не с пустыми, мать его, руками. Ч-черт! Отдохнули, называется… Ты извини, — обратился он к Юрию, — и не думай, что я того… ну вроде испугался… — Не испугался? — делано изумился Якушев. — Жаль, было бы любопытно посмотреть. Я бы это зрелище даже на видео заснял. А потом выложил бы в Интернет. Ролик назывался бы «Испуганный Ти-Рекс». Все, кто с тобой знаком, были бы просто в рептильном восторге! Быков угрожающе засопел, Даша улыбнулась — впрочем, без особого веселья. — Хрен дождетесь, — сказал Роман Данилович. — Я, правда, за Дарью волнуюсь. Депутата этого я знать не знаю, но каков поп, таков и приход. Судя по помощнику, народный избранник нам попался еще тот. — Ну, если у них рыльце в пушку, это просто расчудесно, — сказал Юрий. — Нет, ребята, вы все правильно сделали. Квартира моя в вашем полном распоряжении… — И сколько нам тут сидеть? — сердито перебил Быков. — Может, ты нам постоянную регистрацию оформишь? — Если захотите, могу подсуетиться, — пообещал Юрий. — Выбор за вами. А проблема ваша уладится, я думаю, за пару дней, максимум за неделю. Сейчас сделаем один звонок, и дело в шляпе… Роман Данилович насупился. Его недаром прозвали Ти-Рексом: он был из той породы людей, которая в наши дни считается вымершей, как динозавры, и слово «блат» в его устах звучало как грязное ругательство. — А это удобно? — спросил он, постаравшись облечь свое недовольство в самую дипломатичную форму, на какую только был способен. — Удобно, — не моргнув глазом солгал Якушев. На самом деле генерал Алексеев подобных вещей не терпел, и при иных обстоятельствах он был бы последним, к кому Юрий рискнул бы обратиться с такой просьбой. — Удобно, — повторил он, — потому что необходимо. Я бы это и сам как-нибудь утряс, но… — Уезжаешь, — подсказала Даша. — Глаз-алмаз, — улыбнулся Якушев. — Далеко? Юрию захотелось поморщиться. Даша явно пыталась хотя бы на время увести разговор в сторону от неприятной темы. Осуждать ее за это было трудно, вот только избранное ею направление Якушева не устраивало: по части дипломатии и вранья он был далеко не так силен, как хвастался минуту назад, и разговор о предстоящей поездке казался ему довольно скользким. — В отпуск, — ляпнул он и немедленно ужаснулся: — Господи, что я несу?! — Отдых — дело святое, — тут же наказал его за необдуманную реплику Быков. Упрека в его голосе не было, но легче Юрию от этого не стало. Чтобы скрыть замешательство, он встал и, подойдя к окну, выглянул во двор. Двор был до отказа забит автомобилями, среди которых Якушев без труда разглядел и узнал наперекосяк втиснутую на чудом оставшийся свободным крошечный пятачок асфальта «Ниву» Ти-Рекса. Населявшие старый дом на Кутузовском пенсионеры потихонечку вымирали, их квартиры заселялись людьми, подходившими к жизни с другими мерками. Слово «Лада» эти люди произносили с пренебрежением и насмешкой, и принадлежащая Быкову потрепанная гордость советского автопрома выделялась среди их сверкающих лаком иномарок примерно так же, как сам Роман Данилович в своем поношенном камуфляже выделялся бы из толпы офисных служащих. — Данилыч, — продолжая смотреть в окно, сказал Юрий, — а ты знаешь, что машину на чужое место поставил? — А куда мне ее — к тебе на балкон втащить? — резонно возразил Ти-Рекс. — Что значит «чужое место»? Там ничья фамилия не написана, асфальт — он общий. — Будешь этим утешаться, когда тебе все четыре колеса на лоскуты порежут, — сказал Юрий. — Давай-ка, пока суд да дело, я ее отгоню в одно тихое местечко. Там она и целее будет, и, если ты вдруг в розыске, ни одна собака ее не найдет. А вы на моей поездите, как белые люди. А? Прямо сейчас, пока трезвый. — Тогда поехали вместе, — немедленно выступил со встречным предложением Быков. Врать он не умел, но, как всякий хороший командир, был знатоком по части военных хитростей, то есть умел хитрить сам и понимал, когда хитрят другие. — Туда двумя машинами двинем, а оттуда на твоей. Оно и скорее получится, и на такси сэкономим. — А я? — спросила Даша. — А ты найди в шкафу белье, постелись, поплавай в ванне и баиньки, — на правах хозяина распорядился Якушев. — Со стола не прибирай, мы потом еще посидим, — добавил Быков, а потом, спохватившись, вопросительно взглянул на Юрия: — Или?.. — Да нет, — покачал головой тот, — никакой спешки. Я еще даже билеты не взял, а если бы и взял, что с того? Все равно, пока не буду твердо уверен, что у вас все в порядке, никуда не поеду. На данный момент это была беспардонная ложь, но Юрий очень надеялся, что Ростислав Гаврилович в этот раз в порядке исключения попридержит свою принципиальность, пойдет навстречу, и ложь, таким образом, приобретет статус чистейшей правды. Он был процентов на девяносто уверен, что так оно и будет и что его превосходительству для этого не придется делать над собой каких-то специальных, чрезвычайных усилий, идти на сделку с совестью и наступать на горло собственной песне. Генерал ФСБ — такой же человек, как все простые смертные, но, как говорится, такой, да не такой. По роду своих занятий он лучше кого бы то ни было знает истинную цену всем, сколько их есть на белом свете, табу, общественным установлениям, законам и этическим нормам и в интересах дела готов не моргнув глазом нарушить их все — хоть по отдельности, хоть скопом. Он может быть столпом морали и законности, когда это ему удобно, или беспринципным, вероломным жуликом, когда в этом возникает необходимость. А тут дело чистое, ясное, и все, что требуется от господина генерала, чтобы его уладить, — это просто пошевелить пальцем: снять трубку, набрать номер и отдать короткое распоряжение. «Колесики в колесиках», — с оттенком неловкости подумал Юрий, когда, натягивая в спальне джинсы, сообразил еще кое-что касающееся сложившейся ситуации. Проходя через гостиную, он непринужденно, будто невзначай, взял со стола и сунул во внутренний карман куртки новенький загранпаспорт со своей фотографией, выданный на чужую фамилию. * * * Помещение представляло собой пустую коробку из скучного серого бетона со следами дощатой опалубки на всех четырех стенах. Окон не было; в одной из стен виднелась обитая железом дверь с зарешеченным окошечком. Снаружи окошечко было оборудовано заслонкой, в данный момент закрытой и, надо полагать, надежно запертой на засов. Ручка с внутренней стороны двери отсутствовала, а единственным ее украшением можно было считать испещрившие серую оцинкованную жесть рыжие потеки ржавчины. Над дверью горела электрическая лампочка, забранная прочным решетчатым колпаком из толстой стальной проволоки. Плафона, который рассеивал бы режущий глаза свет, не было. Воздух был спертый и влажный, с потолка через неравные промежутки времени срывались и с тяжелыми шлепками падали на пол крупные капли конденсата. Пол был темным от сырости, в углублениях поблескивали лужицы воды. На полу, на стенах — словом, повсюду, кроме потолка, — темнели какие-то бурые пятна, потеки и кляксы, о природе и происхождении которых почему-то не хотелось думать. Пахло здесь скверно, дышалось тяжело; коротко говоря, помещение представляло собой классическую средневековую темницу, с той лишь разницей, что здесь было светло.