– Не забывайся, джинн. Ты говоришь с Зенобией Септимией, единственной, кому удалось объединить Восток и заставить дрожать в страхе Римскую империю. Как смеешь ты говорить мне, что делать?! Зейн почтительно склоняет голову. – Прости мою дерзость, Зенобия. – На секунду я слышу в его голосе грусть. – Безусловно, ты должна действовать так, как считаешь нужным. Историю не изменить, а подделывать сны недостойно по отношению к твоей памяти. Женщина подходит к Зейну и ласково проводит ладонью по густым вьющимся волосам. – Почему ты всегда говоришь загадками, дитя пустыни? Он ловит ее пальцы своими и нежно сжимает. – Потому что правда все равно не сможет исправить прошлое. Я смотрю на их руки, а Зейн, почувствовав мой взгляд, вдруг смотрит на меня. – Я вынужден оставить тебя, Зенобия. – Он обращается к ней, но глядит в мои глаза. – Береги себя и помни, что все сокровища Рима не стоят твоей свободы, даже если цепи, в которые закует тебя Аврелиан, будут из чистого золота. Джинн кланяется и выходит ко мне, а легендарная царица Пальмиры, великолепная Зенобия Септимия остается стоять у стола, сжимая в кулаке сломанную напополам фигурку. Зейн ничего не объясняет, а я не спрашиваю. Мы спускаемся вниз, на окруженную портиками со статуями чиновников и полководцев большую квадратную площадь. Кажется, это самый оживленный квартал города. Зейн жестом зовет меня за собой, и я стараюсь не отставать, с любопытством разглядывая снующих по улицам многочисленных торговцев, недовольно фыркающих вьючных верблюдов, сооруженные из мощных глыб известняка монументальные колоннады. Этот сон больше похож на путешествие во времени, чем на продуманную до мелочей иллюзию. Меня осеняет неожиданная догадка. – Зейн, это твой родной город? Он улыбается. – В каком-то смысле. Джинны не рождаются и не умирают в привычном понимании, Ли. Однажды по воле Аллаха мы вдруг осознаем, что существуем, а перед тем, как исчезнуть навсегда, обращаемся в песок пустыни. Именно в Пальмире я когда-то осознал себя впервые, поэтому ты не ошиблась. Можно сказать, что это моя родина. – Сколько же тебе лет?! – Пораженно останавливаюсь я. Зейн подходит к одному из торговых рядов и прикасается к раскинутым на прилавке ярким струящимся тканям. – Настоящий китайский шелк, потрогай, сейчас такого уже не делают. – Предлагает он. – Что касается твоего вопроса, то мне довелось лично застать времена, когда город еще называли Тадмором и из уст в уста передавали легенду о том, что он был построен джиннами специально для царя Соломона. Провожу по мерцающим складкам ткани кончиками пальцев. – А он правда был построен джиннами? Взяв с другого прилавка кувшин с виноградным вином из Финикии, джинн протягивает его мне. – Брехня от любителей писать статьи для «Википедии» и прочих интернет-энциклопедий. Усмехаюсь и делаю глоток, ощущая необычный сладкий вкус финикийского вина. То, что я могу попробовать его хотя бы во сне – само по себе чудо. Отставляю кувшин и говорю не то ища подтверждения, не то констатируя факт: – Твой сон больше похож на воспоминание. Джинн кивает. – Я часто возвращаюсь сюда, засыпая. В реальности от Тадмора мало что осталось, поэтому по ночам я воскрешаю его в своей памяти. Мне повезло, что она не такая короткая, как у людей. – Подмигивает Зейн. Спрашиваю, пробуя на вкус щепотку слабо-жгучей куркумы у торговца из соседней лавки: – Но почему ты не изменишь свои воспоминания, ведь здесь они подвластны тебе? Чуть помедлив, Зейн отвечает: – Ты слышала разговор во дворце. Я мог бы создать сон, в котором Римская империя потерпела поражение, а Пальмира стала ее новой столицей, но ни Зенобия, ни этот город не заслужили лжи, пусть и самой сладкой. Испытующе смотрю на Зейна и спрашиваю, отчетливо понимая, что лезу не в свое дело: – Кстати насчет Зенобии… У тебя что-то было с ней? Я имею в виду реальную царицу, а не ее проекцию. – Ничего не скажу. – Хитро прищурившись, качает головой джинн и смеется. – Какая же ты все-таки любопытная, девочка-джинн… Он подводит меня к лавке с благовониями и духами из Аравии. Аромат экзотических цветов, черной орхидеи и шиповника мягко перебивает другие запахи рынка – дубящейся кожи, мокрой шерсти для пряжи, чанов для окрашивания тканей, пряностей для еды. На пару мгновений он отвлекает меня, но потом в голову приходят новые вопросы, и я вновь поворачиваюсь к Зейну. – Когда на корабле ты изображал Яна, то упомянул пирата Генри Моргана, который ограбил множество судов. Ты и с ним был знаком? Джинн капает пару капель духов на мое запястье и аккуратно растирает подушечкой большого пальца. – Встречались пару раз на Тортуге, – уклончиво отвечает он, и я невольно ахаю, представляя, сколько известных людей Зейн знал лично, а не по скупым описаниям из школьной программы. Мне хочется задать ему миллион вопросов, попросить показать концерты The Beatles и Rolling Stones, уговорить познакомить с Зенобией и тем самым пиратом. Пусть они и живут лишь в его памяти, но ведут себя так, как можно было ожидать от реальных людей – они намного более настоящие, чем когда-либо будут герои моих собственных снов. Не знаю, как мне удается держать себя в руках, но Зейн все равно догадывается, о чем я думаю, потому что наклоняется к моему уху и шепчет: – Если будешь хорошо себя вести, свожу тебя на Monterey Pop Festival16. У меня вырывается стон. – Ты – дьявол, а не джинн. – Возможно. И этот дьявол хочет твою душу, – неожиданно Зейн касается моих губ своими. Я не успеваю отстраниться, и он оставляет на них легкий поцелуй, а затем ласково проводит пальцами по моей щеке. – Пойдем. Скоро рассвет, а мы еще не приступили к тому, ради чего ты пришла. Странно, но возмущаться и спорить не хочется. Начни я доказывать, что мне неприятны его прикосновения, не поверю в это сама. Мы идем мимо некрополей и древних храмов – прямо к невысокой цепи гор, виднеющихся из оазиса, от которого через тысячи лет останутся лишь руины. Отойдя достаточно далеко от города, когда-то бывшего негласной столицей Месопотамии, садимся на песок друг напротив друга. – Ли, когда ты создавала барьер, пытаясь не пустить меня в свою голову, главным было твое намерение и концентрация. – Зейн делает паузу. Убедившись, что я слушаю внимательно, он продолжает. – Полностью закрыть сон от постороннего вмешательства намного сложнее. К намерению и концентрации требуется добавить огромное количество энергии. Проще всего получить ее из собственных эмоций – любви, ненависти, страха. Неважно, что ты испытываешь, значение имеет только интенсивность переживания. Вспоминаю, как вытолкнула его из своего сна. В тот момент мной управлял гнев. Наверное, Зейн говорит об этом. – Самый быстрый путь получить энергию – вспомнить мгновение, в которое ты испытывала сильные эмоции. Проживи их заново и когда ощутишь, что они заполняют тебя, представь свой сон заключенным в непробиваемую сферу. – Джинн пристально смотрит мне в глаза, пытаясь за одну ночь научить тому, в чем практиковался веками. – Почувствуй, как пространство подчиняется тебе, почувствуй каждый сантиметр, каждое движение, каждый вдох, каждую иллюзию. Солнце беспощадно палит, мешая сконцентрироваться на словах Зейна. Я пытаюсь изменить погоду, сделав ее прохладнее, но вместо этого воздух нагревается еще сильнее. По ощущениям температура теперь не ниже сорока градусов. – Слишком жарко, – выдавливаю я, мечтая оказаться в квартире с кондиционером. Древние цивилизации – это очень интересно, но прямо сейчас меня намного больше волнует перспектива получить тепловой удар, пусть и воображаемый. – Поэтому ты решила заживо сжечь нас в пустыне? – Ухмыляется Зейн, от которого не укрылась моя безуспешная попытка повлиять на погоду. – Смешно, – устало отвечаю ему. – Есть проблема и, судя по всему, у меня не получается справиться с ней самостоятельно. Помнишь, как во сне Асафа ты сказал мне проснуться, а я не смогла? Джинн кивает. – И дверь, через которую мы должны были выйти… Дело ведь не в том, что я слушала тебя краем уха, и поэтому она возникла так далеко. Что-то происходит с моими снами. Я будто теряю над ними контроль. – Замолкаю, не зная, стоит ли рассказывать про точку входа, но потом решаю, что хуже не будет. – И еще… из моей точки входа начали пропадать вещи: стихи, рисунки, карта звездного неба… Зейн долго молчит, а затем уточняет: – И когда ты собиралась об этом рассказать? Когда там не останется ничего, кроме двери? – Он сердится и, словно отражая его настроение, пустыня вдруг меняется. Вдалеке за городом поднимается песчаная буря. – Ли, место, которое ты называешь точкой входа – это видимое воплощение твоей энергии. Чем она масштабнее и детализированнее – тем больше твоя сила. Ее разрушение – это крайне плохой знак. Самум усиливается, закручивая в воздухе пыль и ухудшая видимость. Песчаная громада разрастается на глазах, чем-то напоминая сошедшую с гор снежную лавину. Мы, не отрываясь, наблюдаем за тем, как она приближается к Пальмире, врывается в город, сносит торговые ряды, с корнем вырывает пальмы и оливковые деревья. – Останови ее, Ли, – говорит Зейн. Я недоверчиво смотрю на него, но он не шутит. – Давай. После того, как буря уничтожит Тадмор, она доберется до нас. – Ты издеваешься?! – Я начинаю злиться. – Ты видел, что я не смогла даже с жарой справиться и вдруг предлагаешь прекратить придуманный тобой апокалипсис?! Джинн пожимает плечами. – Ты умеешь управлять снами. В ярости продолжаю сверлить его взглядом, но он делает вид, что не замечает моих эмоций, и это раздражает еще больше. Черт с ним, попробую. Глубоко вдыхаю и пытаюсь ощутить в солнечном сплетении тонкие и прочные нити энергии, которая помогает трансформировать сны. Она собирается в тугой пульсирующий клубок в центре тела. Силой намерения увеличиваю его, параллельно ощущая в груди чудовищную, давящую тяжесть. Закрываю глаза, подаюсь вперед и резким движением посылаю всю свою энергию в эпицентр бури. Мгновение и… не происходит ничего. Совсем ничего. Песок все так же сметает все на своем пути, вот только внутри у меня – невыносимая ноющая пустота. – Я действительно не могу! – кричу в лицо Зейну, сдерживая слезы обиды. Не хочу, чтобы он видел мою беспомощность. Меня будто выскребли, выскоблили, забрали все жизненные силы. Стихия уже поглотила город и скрыла солнце, клубы пыли на огромной скорости приближаются к нам так стремительно, словно у них есть сознание и в эту секунду оно приказывает убить нас. – Ли, соберись! Возьми ее под контроль! – Зейн перекрикивает поднявшийся вокруг шум. Честно пытаюсь нащупать внутри хоть какие-то крупицы энергии, но тщетно. Я выжата до нуля и сама не понимаю, почему до сих пор нахожусь в сознании. Ловлю напряженный взгляд джинна и опускаю руки. Через полминуты мы исчезнем в голодном брюхе восставшей пустыни, и мне остается надеться лишь на то, что последствия этого столкновения не останутся со мной, когда я проснусь. Если проснусь. За секунду до того, как буря накрывает бархан, на котором мы сидим, Зейн притягивает меня к себе и обнимает, заключая в кольцо сильных рук. Пыль обрушивается на нас, но не причиняет вреда. Я наблюдаю за тем, как стена песка с грохотом проносится мимо, не касаясь нашей кожи. – Прости меня, девочка, – шепчет джинн и целует в висок. – Я хотел понять, насколько ты истощена. В потенциально опасной ситуации все силы активизируются, и я был до конца уверен в том, что ты преувеличиваешь масштаб проблемы.