– А у тебя есть кто-то, с кем бы ты обменялась кольцами? – внезапно задает вопрос мама, не изменяя своей излюбленной манере менять неудобную тему. Помешиваю ложечкой чай, пытаясь скрыть улыбку. – Все сложно… Их двое. – Смотрю на маму, готовая замолчать, если замечу в ее взгляде осуждение, но она ободряюще гладит мои пальцы и не перебивает. Я расслабляюсь и продолжаю: – Один – совершенно идеальный: красивый, умный, отзывчивый, талантливый. Он даже песню мне посвятил! Но я не уверена, что он тот, кто мне нужен. Другой – его полная противоположность. Комедиант и шут, с которым ни в чем нельзя быть уверенной. В то же время он готов моментально прикрыть мою спину, стоит мне вляпаться в неприятности. Однако это не отменяет того, что он невыносимый, несносный, невозможный, не… – Но ты влюблена в него. – Хитро прищуривается мама. Беспомощно развожу руками. – Не знаю. Я уже ничего не понимаю. Тыква сонно мяукает и замолкает, так и не проснувшись, а мама говорит неожиданно серьезно: – Тебе и не надо ничего понимать. Все произойдет так, как и должно быть. Ее слова звучат чересчур судьбоносно. Настолько, что мне становится не по себе. – Это из моего гороскопа на неделю? – Неловко шучу, пытаясь разрядить обстановку. – Это из жизненного опыта, – с усмешкой отвечает мама, и в эту секунду я вдруг вижу в ней не повернутую на эзотерике вдову исчезнувшего мужа, а какую-то другую, незнакомую мне до этого женщину. – Но если хочешь, я могу принести карты и погадать, – добавляет она, и возникшее впечатление сразу рассеивается. Поднимаю руки в защитном жесте: – В следующий раз, мам. Она смеется и тепло прощается со мной, а я еду домой собирать вещи перед утренним самолетом в Рим. Пожалуй, пора ненадолго забыть о проблемах. Да и какие могут быть проблемы, если я лечу в Италию? *** Затвор камеры щелкает. Длинные серьги с гранатами отражают солнечные блики, превращая их в ограненные искры. Тонкие пальцы достают из плетеной тарелки несколько вишен и сжимают их. Сладкий сок течет по ладони, окрашивает оливковую кожу в красный, капает на белый кафельный пол. Фокусируюсь сначала на ягодах, а затем на украшенных браслетами запястьях и босых ступнях. Платок с венецианским орнаментом на талии контрастирует с черным кружевом на бедрах. Густые каштановые кудри падают на обнаженные плечи, почти скрывая россыпь родинок у правой ключицы. Родинки складываются в созвездие Лиры, самая яркая звезда которого смотрит на меня из-под полуприкрытых ресниц и с легкой хрипотцой шепчет: «Ragazza20, мы закончили?» Киваю и с трудом отвожу от нее взгляд. Если есть в мире женщина, фотографией которой можно наглядно проиллюстрировать чувственность, то она прямо сейчас стоит передо мной. Бьянка Буджардини – эрос и танатос в одном флаконе, жизнь и смерть, концентрированный соблазн. Переключаю внимание на камеру, стараясь отогнать навязчивые мысли о ее приоткрытых губах. Листаю снимки. Даже на превью видно, что благодаря прекрасному свету и удачным ракурсам фотографии получились отличные. Не замечаю, как Бьянка встает рядом – так близко, что сладкий аромат ее духов, в которых смешалась спелая дыня, сандал и амбра, наверняка останется на моей коже. – Как красиво… – с восхищением произносит она, глядя на небольшой экран. – Bella, ты невероятно талантлива!21 Мы непременно должны провести еще одну фотосессию. У меня есть потрясающая идея, нет, у меня есть множество потрясающих идей! Ты живешь в Риме? Мы можем встретиться через неделю? – Увы, завтра я улетаю домой в Осло… – Смеюсь, сраженная искренним восторгом и свойственной большинству итальянцев эмоциональностью. Бьянка Буджардини хмурится, но спустя мгновение ее лицо озаряет улыбка. Глядя на нее, я не понимаю, как сразу двое мужчин могли заинтересоваться мной, когда в мире существуют такие женщины. – Обещай мне кое-что! Меня обескураживает ее непосредственность, но она улыбается так радостно, что я не могу отказать ей. В конце концов, вряд ли актриса попросит меня ограбить банк или переехать в Италию. Заранее заручившись моим согласием, Бьянка продолжает: – Когда будешь гулять по городу, брось в фонтан Треви монетку. Но обязательно сделай это правой рукой через левое плечо, и тогда непременно вернешься в Рим! А если бросишь две, встретишься со своей любовью. Удивленно поднимаю бровь, с трудом сдерживая смех: – Это ведь сказка для туристов. – Ты дала слово. – Подмигивает итальянка, один взмах ресниц которой способен разбить самые суровые мужские сердца. Она не оставляет мне ни шанса, и я киваю, глядя в темно-карие глаза, вдыхая запах дыни, сандала и амбры: – Обещаю. *** Телефон издает короткий звук. Перевожу взгляд на экран. Я ждала это сообщение, хоть в нем и нет ничего, кроме адреса. Этой ночью немецкие диджеи играют на нелегальном рейве где-то на окраине Рима, и никакой Асаф со своими больными фантазиями не испортит мне настроение. Раз уж я оказалась в этом городе сегодня, то собираюсь хорошенько повеселиться, и пусть все, что может мне помешать, катится в ад. Достаю заранее приготовленный черный топ, массивные кроссовки с амортизирующей подошвой, похожий на ошейник чокер с цепями и короткие кожаные шорты, которые почти не прикрывают ягодицы. Последний штрих – скрывающая половину лица маска с черепом. Вызывающе? Определенно. Провокационно? Зейн бы мной гордился. Ближе к полуночи приезжает такси, и веселый водитель, знающий лишь несколько слов по-английски, увозит меня в темноту. Мы едем мимо Колизея и форумов, широких улиц и величественных зданий, а после сворачиваем на правый берег Тибра. С любопытством смотрю в окно на гуляющих по центру туристов. Вряд ли кто-то из них догадывается, что все самое интересное в Риме происходит не у входа в Ватикан, а в промзоне после заката. Когда мы подъезжаем к зданию заброшенного завода, таксист поворачивается и с беспокойством уточняет: – Синьорина, вы уверена, что адрес верный? – Абсолютно. – Усмехаюсь я. Следуя инструкции, иду по давно опустевшим коридорам к самому большому цеху. Какое-то время единственный звук, который я слышу – гулкое эхо собственных шагов, но вскоре его заглушает музыка. Она становится громче с каждой секундой, достигая максимума у тяжелой двери, за которой не меньше полутысячи человек двигается под гипнотические ритмы транса. Лучи софитов скользят по лицам. Я вижу расширенные зрачки и экстатические улыбки, взмокшие от пота майки и поднятые вверх руки. Парни с респираторами на лицах и одетые в стиле стимпанк девушки танцуют, полностью отключившись от реальности. Отхожу в сторону от толпы, стараясь держать дистанцию. Музыка медленно проникает в меня, заполняя грудную клетку и задавая ритм. Мне не нужен алкоголь, чтобы ощутить, как сердцебиение синхронизируется с битами, а адреналин выбрасывается в кровь. Музыка становится смыслом. Музыка бежит по венам. Музыка в руках диджея превращается в жидкий героин. Музыка – круче любого наркотика. Эйфория. Танцую, забыв обо всем. Асаф, вдруг ставшие опасными сны – все это неважно здесь и сейчас. Главное – слушать музыку, чувствовать, как ускоряется пульс, не останавливаться, не останавливаться, не останавливаться… Вспышки света. Рваный ритм. Неровное дыхание. Прядь зеленых волос. Пухлые губы, которые хочется сначала укусить, а потом лизнуть. Я снова сплю? Но карта Таро, нулевой аркан, осталась в моей квартире в Осло. Это наваждение, это не может происходить на самом деле. Главное – не думать. Главное – не останавливаться… Я танцую, а Зейн глядит на меня, и под этим взглядом мне хочется одновременно закричать и раздеться. Он подходит все ближе, а я продолжаю двигаться, испытывая почти священный трепет, когда музыка замедляется, чтобы взорваться с новой силой. Замираю, когда между нами остается не больше полуметра, и смотрю на него, не веря, что это реальность, а не иллюзия. – Ты мне снишься? Ты специально приехал сюда, чтобы найти меня, или это просто случайность? Зейн, прищурившись, улыбается. – А это имеет значение? Мне достаточно секунды, чтобы принять решение. – Никакого. Я сбрасываю маску. Шаг навстречу – и наши губы сталкиваются. Лед трескается. Осколки разбиваются о сердце, которое внезапно оказывается сильнее бесконечной зимы, с которой я жила все эти годы. Мы целуемся. Мы целуемся, и мир распадается на атомы, а мы жадно пробуем его на вкус, сходя с ума от того, каким он может быть сладким. Мы целуемся, и минутная стрелка на часах начинает обратный отсчет, возвращая нам все поцелуи, которых не было, всю замершую на кончиках пальцев нежность, все ночи, которые мы провели в разных постелях. Все вдруг встает на свои места, и это так естественно, что я не понимаю, как могла сомневаться. Он здесь, со мной. Его пальцы ласкают мою кожу, и нет ничего важнее, чем это мгновение – одно на двоих, до последней черты, за которой мир обнулится и родится заново. Четыре буквы, имя, в котором нет ничего и есть все – Зейн. – Полиция! Всем оставаться на своих местах! Резкий крик раздается совсем рядом, и я оборачиваюсь. В цех вбегают полицейские. Музыка стихает. По толпе проносится взволнованный ропот, какой-то парень бормочет «им слили, где проходит рейв», и в следующее мгновение десятки людей устремляются к выходу, снося все на своем пути. Зейн прикрывает меня в давке, и, дождавшись, когда в поднявшейся суматохе появится возможность протиснуться в сторону улицы, сжимает мою ладонь: – Бежим! Десятки людей толкают нас слева и справа, спереди и сзади, и мы лишь каким-то чудом не теряем друг друга в безумном столпотворении. От того, сколько незнакомцев прикасается ко мне в этот момент, к горлу подкатывает тошнота, но я не могу ничего сделать – только попытаться поскорее выбраться на свежий воздух. Мне кажется, что мы навсегда останемся замурованы в главном цеху заброшенного завода среди сотен разгоряченных тел, и от этой мысли в глазах темнеет, но в последнюю секунду Зейн вытаскивает меня на улицу. Небольшая передышка, и мы вновь бежим вдоль зданий с разбитыми окнами, жизнь которых приостановилась еще в девяностые. – У тебя есть план? – спрашиваю я, не успевая отдышаться. – Можно сказать и так. Я припарковался недалеко, – не останавливаясь, отвечает он. Спустя пару минут мы сидим в белом седане и, застегивая ремень безопасности, я вспоминаю спорткар, на котором Зейн во сне увез меня в Стокгольм, притворившись Яном. – Кажется, в реальной жизни мистер джинн предпочитает машины попроще? – Не хотел привлекать излишнего внимания. – Ухмыляется он, заставляя ломать голову над тем, что это может значить. Намек, что у него есть автомобильный парк на все случаи жизни? Впрочем, было бы странно, если бы за пару тысяч лет такой любитель роскоши, как Зейн, не сколотил состояние. Мы отъезжаем от завода под громкий вой полицейской сирены, и джинн выжимает газ до предела. Не замечаю, как индустриальный пейзаж сменяется историческим центром, и вскоре мы останавливаемся недалеко от Колизея. Адреналин по-прежнему стучит в висках, словно мы убегали от полицейских секунду назад. Заглушив мотор, Зейн поворачивается ко мне. Темные глаза блестят, и я вижу в них потрескивающие искры, из которых готово разгореться неконтролируемое пламя. Он похож не на джинна, а на демона, приготовившегося сделать мне предложение, которое либо разрушит мою жизнь, либо изменит навсегда. – Пойдем со мной? Я знаю, что могу сказать «нет». Я знаю, что могу уйти, и он не помешает мне. Но еще я знаю, что меня тянет к Зейну с такой силой, что проще собственноручно вскрыть себе грудную клетку и вынуть сердце, чем отказать ему. – Хорошо. Я понимаю, что он задумал, лишь когда мы оказываемся перед Колизеем. – Только не говори, что собираешься проникнуть внутрь. – Недоверчиво качаю головой. Безусловно, он сумасшедший, но ведь не до такой же степени? – Это не сон, в котором мы можем безнаказанно нарушать закон. Я не хочу попасть из-за тебя в тюрьму! – Да брось. Я представляю тебя в наручниках, и они тебе очень идут… – Двусмысленно шутит Зейн и открывает неприметную дверь, за которой виднеются коридоры амфитеатра. Проклиная все на свете, следую за ним, с опаской озираясь по сторонам. Мы, не задерживаясь, проходим через технические помещения и комнаты для персонала. Джинн ведет меня вперед так уверенно, будто не раз приходил сюда посмотреть на гладиаторские бои лично. Впрочем, вспоминая, сколько ему лет, уверена, что так оно и было… Мы выходим на одну из трибун, с которой открывается потрясающий вид на ночной Колизей. Облака расходятся, лунный свет падает на арену, и легендарный памятник архитектуры Древнего Рима вдруг предстает перед нами, как на ладони. В тишине, без болтливых экскурсоводов и назойливых туристов, его величие ощущается особенно сильно. – Ты всех девушек приводишь сюда на свидание? – зачем-то спрашиваю я, чувствуя внезапный укол ревности при мысли о том, что он проделывает этот трюк с Колизеем не в первый раз.