Самой серьезной проблемой оказался транспортный вопрос. Мы не могли отправиться на Олдерни на Самолете — мальчики пришли бы в такой восторг, что непременно рассказали бы Роберту. Поэтому до Пула ехали на машине, оставляли «жука» там и добирались до Олдерни на катере. Конечно же Роберт проверял счетчик пройденного пути — он делал это каждую неделю. Пул намного дальше Энглси, но я придумывала всякие истории, объяснявшие лишние мили. Как-то раз даже показала детям один из разрушенных фортов Олдерни и заявила, будто это замок Карнарвон. Роберт там ни разу не был, и, даже если описания детей не имели ничего общего с тем, как выглядит известная достопримечательность, подозрений у него возникнуть не могло. Впрочем, Роберт толком не слушал. Главное, что муж знает — от пансиона до замка ехать не меньше восьмидесяти миль. Дети заметили, что дорога теперь занимает больше времени, но Роберту было известно, что бухта Семас находится дальше, чем Моэлфр. Поэтому, когда Билли и Фредди рассказывали, что ехали «очень-очень долго», списывал эти жалобы на мальчишескую непоседливость и вопросов не задавал. Объяснить, куда и зачем мы плыли на катере, оказалось труднее, хотя с самолетом проблем было бы еще больше. Но, узнав, что на Энглси организуют прогулки на катерах для туристов, поняла, что зря беспокоилась. Когда разговаривала с Робертом по FaceTime, рассказывала про наши «водные экскурсии». Когда возвращались домой и дети принимались взахлеб рассказывать о «плавании», Роберт даже не пытался слушать — это он уже знал. Мы очень рисковали, но нельзя было просто взять и объявиться на Олдерни непосредственно в день побега. Местные жители должны были нас приметить и запомнить. Вдобавок надо продемонстрировать, что мы самая обычная, добропорядочная семья. Благодаря Софи у меня есть сразу несколько документов на новое имя, Линн Медоуз, — включая загранпаспорт. Оказалось, сделать его не так трудно, особенно учитывая, что я не собиралась использовать его по прямому назначению и отправляться с ним за границу. Уверена, наши настоящие загранпаспорта уже отыскали. Интересно, поверит ли Роберт, что я ездила в Иран? Надеюсь, что да. Впрочем, мнение Роберта к делу не относится. Главное — что думает полиция. После нашей первой поездки в октябре едва сдерживала волнение. Понимала, что просто взять и сбежать нельзя. Но безумно хотелось ускорить процесс и как можно быстрее начать новую жизнь. Но спешка в таком деле недопустима. Слишком многое необходимо продумать, не говоря уже о том, чтобы все организовать. Операция должна пройти без сучка без задоринки. Мне удалось найти сдававшийся в аренду дом, местоположение которого было достаточно уединенным. Никто не видел, когда мы приезжали и когда уезжали. Впрочем, оказалось, что здесь это обычное дело — многие посещают свои коттеджи наездами. Дом стоит у самого берега моря, а лучше всего то, что здесь предусмотрен запасной выход — в случае чего дети сумеют убежать и спрятаться. Уверена, до этого не дойдет, но так мне спокойнее. Когда приезжали в октябре и на Пасху, старалась попасться на глаза как можно большему количеству народа. Правда, детских мероприятий приходилось избегать, пока Джинни, Бен и Джордж не привыкнут к новым именам. Зато поучаствовали в семейных играх — например, «Найди акулье яйцо». Впрочем, детей больше интересовали спрятанные на пляже в качестве утешительных призов шоколадные яйца, чем главная цель поисков. А еще регулярно прогуливались по главной улице, заходили в магазины, сидели в многолюдном кафе, причем столик выбирали не в зале, а на улице. Вдобавок улыбались, кивали и здоровались с любым, кто смотрел в нашу сторону. И вот мы здесь. Можно вздохнуть свободно. Конечно, при побеге пришлось бросить все, зато уверена, что мы не оставили ни единого следа, ведущего от Манчестера к Олдерни. Глава 41 — Олдерни? — удивленно переспросил Том. — Почему ты уверен, что она именно там, Гил? — И что вообще такое Олдерни — город, деревня? — прибавила Бекки. — Один из самых маленьких Нормандских островов, — ответил Том. — Если не ошибаюсь, располагается ближе всех к Франции. Так с чего ты взял, что Оливия там? Вновь услышав этот вопрос, Гил самым раздражающим образом поцокал языком. — Вношу ясность — я не утверждаю, что Оливия на Олдерни. Точно можно установить одно — до среды некто, имеющий доступ к электронной почте Оливии Брукс, общался с Робертом Бруксом по FaceTime. Из этого факта никак не следует, что на связь выходила сама Оливия или что она до сих пор на Олдерни. Однако вы попросили установить предполагаемый IP-адрес. Если помните, я упоминал, что Оливия Брукс, скорее всего, купила этот самый IP-адрес, и он ненастоящий. Том чуть зубами не заскрипел. Разумеется, нельзя так раздражаться, но он хотел просто получить ответ на поставленный вопрос, а не выслушивать лекцию. — Да-да, помню. — Так вот, я связался с компанией, которая оказала Оливии данную услугу. К счастью, эти люди не из тех, кто любит создавать лишние проблемы на пустом месте, и дело уладилось быстро. Короче говоря, их клиенты — обычные люди, желающие скрыть IP-адрес от посторонних, а не какие-нибудь преступники. Тому захотелось сказать Гилу, чтобы поторапливался, но соблазн удалось побороть. — Итак, компания подтвердила настоящий IP-адрес. Провайдером оказалась компания на острове Гернси. Позвонил туда, хотел узнать адрес пользователя. Но… — Гил опять выдержал эффектную паузу, — получилось, что Оливия воспользовалась Wi-Fi в аэропорту острова Олдерни. Том был очень разочарован, что адрес узнать не получилось, но зато теперь они знают, где Оливия. Вернее, где она успела побывать со дня исчезновения, а это необязательно одно и то же. Не говоря уже о том, что Гил прав — выдавать себя за Оливию мог кто угодно. Даже после грандиозных новостей и долгожданного прорыва они продолжают брести наугад, пытаясь найти выход из тупика. Том никак не мог избавиться от мрачного настроения и порадоваться достижениям команды. Хотя какие уж тут достижения? То, что полиция так и не смогла разыскать детей, давило на совесть тяжелым грузом. Даже после многообещающего разговора с ценной свидетельницей ясности не прибавилось. Если подумать, выяснить удалось очень и очень немногое. Теперь было известно наверняка, что кровь, обнаруженная на стене в кабинете Роберта, принадлежит не Оливии, но больше ничего о личности жертвы узнать не удалось — кроме того, что это мужчина. Но даже если его убили в этой комнате, нельзя с уверенностью утверждать, что преступник — Роберт Брукс. Но если с неизвестным расправился именно он, можно ли допустить, что на этом Брукс не остановился?.. Тело не обнаружили, но, по словам Джумбо, в том, что оно есть, сомнений никаких. Было очень много крови, а когда Том увидел на фотографиях светящийся люминол, пришел в ужас — как же широко разлетелись брызги. А ведь Том стоял в этой самой комнате рядом с Робертом Бруксом и даже не подозревал, что прямо у него за спиной скрываются следы такого страшного преступления. Тому казалось, что он должен был хоть что-то ощутить, почувствовать. Впрочем, он вскоре отмахнулся от этих мыслей, сочтя их глупыми. Джумбо утверждал, что есть два варианта — либо тело все еще на территории дома или сада, либо его вывезли в неизвестном направлении. Криминалисты забрали обе машины Бруксов, чтобы проверить, нет ли там следов. Если тело все же увезли, скорее всего, его положили в багажник или даже на заднее сиденье. Впрочем, если речь шла о «жуке» Оливии, ни то ни другое осуществить не удалось бы. У Бекки был крайне озадаченный вид. Кажется, нашла какую-то нестыковку. Только тут Том отвлекся от размышлений. Задумавшись о том, каким образом убийца избавился от трупа, он прослушал добрую половину речи Гила. — Нет, не может быть, — заспорила Бекки. — Как Оливия могла разговаривать с Робертом по FaceTime из аэропорта? Он бы сразу понял, что жена не дома. По-вашему, Брукс не отличил бы аэропорт от собственной спальни? — Уверяю, инспектор Робинсон, сведения абсолютно достоверные. Огромных многолюдных терминалов там нет, по FaceTime можно было и не понять, что Оливия в аэропорту, — произнес Гил. — Хотя даже такой маленький и тихий аэропорт со спальней перепутать затруднительно. Тут вмешался Том: — Показаниям Роберта Брукса доверять нельзя, к тому же нам точно известно, что со дня предполагаемого отъезда на Энглси Оливия дома не появлялась. Кроме того, благодаря истории звонков мы выяснили, что в среду кто-то разговаривал с Робертом из аэропорта Олдерни. Место, конечно, неожиданное, к тому же мы не знаем наверняка, кто это был. Впрочем, согласен с Бекки. Если с Бруксом разговаривала жена, вряд ли она ответила на звонок прямо в терминале. — Согласен, — кивнул Гил. — Вот почему я дополнительно навел справки. Оказывается, к этой конкретной сети Wi-Fi можно подключиться в нескольких местах на территории всего острова. Ею пользуются многие местные жители и туристы. Так что Оливия могла быть где угодно. — Отличная новость, — пробормотал Том. — Сэр, — тут из-за спины Бекки показался Ник и взмахнул в воздухе листом бумаги. — Услышал, как вы упомянули остров Олдерни, и почитал про него в Интернете. Население Олдерни составляет меньше двух тысяч человек. Скорее всего, появление неизвестной женщины, да еще и с тремя детьми, привлекло внимание местных жителей. Наверняка кто-нибудь знает, где Оливия Брукс. Перед лицом такого проявления энтузиазма и оптимизма среди подчиненных Том почувствовал, как беспричинная раздражительность постепенно сходит на нет. — Хорошо. В таком случае необходимо связаться с полицией Олдерни, пусть окажут содействие. А главное, объясните все обстоятельства — пусть отдают себе отчет, что положение деликатное и действовать надо осторожно. А главное, нужно поскорее выяснить, где сейчас Роберт Брукс. После того как этот человек напал на Софи Дункан и ее мать, к Оливии следует приставить охрану, пока ее муж не окажется под замком. Бекки направилась к столу Райана, чтобы ввести его в курс дела, а Том с виноватым видом посмотрел на Гила, примирительно улыбнувшись. — Спасибо, Гил. Прекрасная работа. Из-за всей этой истории кто хочешь сорвется. Гил вскинул брови, словно хотел сказать «говорите за себя». Тому снова стало стыдно. Он вовсе не хотел рявкать на коллег, но как они могут знать так много и одновременно ничего не знать? Вдобавок до сих пор не удалось выяснить, кто и зачем проник в его коттедж, не говоря уже о непростых отношениях с Лео. В довершение зазвонил мобильный телефон. Филиппа Стенли. — Вот дерьмо, — пробормотал Том, ни к кому конкретно не обращаясь. Вопросов накопилось больше, чем ответов, поэтому возник большой соблазн не отвечать. Но кто знает? Может быть, Филиппу успокоит след, обнаруженный на Олдерни. Уже нажимая на кнопку, Том сообразил, что все они упустили из виду кое-что очень важное. Догадаться, что Оливия на Олдерни, невозможно, однако можно допустить, что Роберт располагает информацией, которая не известна полиции. Кстати, вполне вероятно. Вместо того чтобы проверять все международные рейсы, вылетающие из Великобритании, нужно обратить самое пристальное внимание на самолеты до Нормандских островов. Хотя бы в качестве предосторожности. Набрав полную грудь воздуха, Том произнес: — Да, Филиппа? Глава 42 Часто гадаю, не совершила ли в прошлой жизни чего-то ужасного. Иначе не представляю, чем заслужила столько горя и несчастий. До двадцати двух лет я и вовсе не знала, что это такое. Жизнь моя была легка и беззаботна. Родители баловали, в школе училась на отлично, подруг было много, а все понравившиеся мальчики отвечали взаимностью. Даже в университете ни разу не пришлось столкнуться с трудностями. Конечно, нужно было подолгу сидеть над книгами, но учеба доставляла удовольствие — так же, как и развлечения. Я стремилась принять участие во всем, испытать и попробовать как можно больше. Тогда меня ничто не пугало и не смущало. Признаюсь, беременность не входила в мои планы, и то, что я жду ребенка, стало полной неожиданностью. Но мы с Данушем любили друг друга всей душой. Два года мы почти не расставались, а потом решили жить вместе. Думала, теперь меня ожидает одно лишь безоблачное счастье. Как же я ошибалась! Проблемы начались с того дня, когда из Ирана приехал Самир, чтобы напомнить Данушу о долге перед семьей. Родители поручили старшему брату убедить Дэна, что он должен вернуться и жениться на двоюродной сестре, с которой был обручен еще в детстве. Я ужасно испугалась. Не могла представить, что потеряю Дэна, — он был для меня всем. И все же видела, что он колеблется. Не потому, что не любил меня. Просто у Дэна всегда было очень развито чувство долга. Помню, с какой болью он говорил о том, что должен отказаться или от меня, или от своей семьи. Какой ужасный выбор! Я понимала, как тяжело приходится Дэну, но не делала ничего, чтобы облегчить любимому жизнь. Только и знала, что злиться и с утра до вечера перечислять все, чего он лишится, если уйдет от меня. Дэну придется отказаться от своей любви, от карьеры инженера на Западе, забыть все наши планы и мечты и вернуться в Иран, страну, которую Дануш любил, но готов был покинуть. Ради меня. Самой не верится, что могла вести себя так по-свински. На Дэна и без того давил брат, а тут еще я не оставляла его в покое ни на минуту, пытаясь удержать около себя. Самир же использовал недостатки противницы в собственных интересах. Презрительно высмеивал мой эгоизм, выставлял глупой, капризной девчонкой. Самир был всего на несколько лет старше нас, но уже получил диплом врача. Я и впрямь вела себя, как избалованный ребенок, которому все должны приносить на блюдечке с голубой каемочкой. В этом случае, как и во всех других, я была твердо намерена получить желаемое. Если бы эта девушка встретила нынешнюю Оливию, что бы она о ней подумала? Я не могла потерять Дэна, но и как удержать его, тоже не знала. Пыталась заставить ревновать, кокетничала со всеми подряд, даже с его братом. Пусть поймет, как сильно меня любит. Самир, казалось, отвечал взаимностью. Позже он признался, что делал это не потому, что я ему нравилась. Просто хотел показать Данушу, какая я пустышка. Своими выходками я только усугубляла ситуацию и отталкивала Дэна. Я и сама это понимала, но остановиться не могла. Пыталась оправдаться, заявляя, что мои поступки продиктованы одной лишь любовью. Тогда я считала, что любовь — самое главное на свете. Но теперь признаю — раньше мне все давалось легко, и я просто не привыкла к неудачам. А потом случилось чудо. Я узнала, что беременна. Полная, безоговорочная победа. Со стороны могло показаться, будто я все подстроила нарочно, но, даже будучи юной и наивной, отлично понимала: пытаться удержать любимого — одно дело, а привязывать его к себе, используя беременность как средство манипуляции, — совсем другое. И все же Дэн остался со мной. Я знала — по-другому он поступить не может. К тому времени, когда беременность подтвердилась окончательно, Самир уже вернулся в Иран, чтобы доложить родителям о результатах поездки. Но Дэн сразу сообщил брату новость, и у Самира не оставалось другого выхода, кроме как смириться. Я понимала — он ни на грош не верил, что я забеременела случайно. Должно быть, теперь неприязнь Самира переросла в отвращение. Но мне было все равно. Я победила — вернее, так я тогда думала. В день, когда Дэн не вернулся из лаборатории, казалось, что моя жизнь кончена. Не знаю, как бы пережила такой удар, если бы не Жасмин. Хотя Дэн всячески меня поддерживал и во время беременности, и когда родилась наша красавица дочка, хотя любил меня с той же страстью и нежностью, иногда я чувствовала — он с горечью думает о вынужденном разрыве с родными. По минутам помню день, когда потеряла Дэна. Было шестое ноября, и с самого утра я пошла погулять с Жасмин, чтобы насладиться особой атмосферой после Ночи костров, которую помнила с детства. В этот день на рассвете все вокруг окутывала легкая дымка от разведенных на задних дворах костров, которые хозяева оставили догорать. Запахи сажи и отгремевших фейерверков смешивались в один неповторимый аромат. А на лужайке перед домом всегда поджидали сюрпризы — то остатки от ракеты, то почерневшая палочка бенгальского огня, переброшенная через забор. Но в этот раз меня ждало разочарование. Здесь, в коттеджах на окраине города, по большей части проживали студенты, поэтому семейных праздников у нас не отмечали. Утро выдалось самое обыкновенное, а единственное, что удалось найти на лужайке, — чья-то банка из-под пива. Сделала глубокий вдох, но не ощутила никаких запахов, кроме обычных, утренних — выхлопные газы и подгоревшие тосты. Тогда я даже не подозревала, что мне готовит этот день. Моему сердцу предстояло разлететься на мелкие осколки, потому что тем вечером Дануш не вернулся домой. Исчез из моей жизни. Теперь я знаю правду. Знаю, что произошло, но от этого не легче. В те мучительные месяцы казалось, что хуже просто не бывает. Родители не слишком любили Дэна, и его внезапное исчезновение только лишний раз заставило их утвердиться в своем мнении. Папа с мамой были образцами чопорности и благопристойности. Когда я кричала, что они ничего не понимают, и Дэн на самом деле любил меня, мама поджимала губы и переглядывалась с папой, будто хотела сказать «к этому все и шло». Не то чтобы Дэн не нравился им как человек. Просто родители не одобряли нашего, как выражалась мама, «сожительства». А еще были глубоко убеждены, что смешанные браки обречены с самого начала. Проблема заключалась даже не в том, что Дэн иранец. Просто он был мусульманином, а я — во всяком случае, в глазах родителей — христианкой. Когда Дэн исчез, мне приходили в голову всякие мысли — что, если его приняли за террориста, увезли на какой-нибудь заброшенный склад и теперь выбивают признание? Но на следующий день от него пришла эсэмэска. Всего одно слово — «прости». Полиция отследила сигнал мобильного телефона и сообщила, что Дэн писал из аэропорта Хитроу, где купил билет до Австралии. В один конец. Видимо, Дэн решил разорвать отношения и со мной, и со своей семьей. Несмотря на то что они с самого начала не одобряли мой выбор, родители всячески старались помочь. Видели, в каком я состоянии, и беспокоились за маленькую внучку. Когда родилась Жасмин, мне казалось, что я хорошо справляюсь с материнскими обязанностями, и эти первые два месяца мы были как будто бы счастливы, как и полагается молодой семье. Да, я очень уставала, и Дэн тоже. Но все эти хлопоты были нам в радость. Сбылась наша мечта. А когда Дэн пропал, мне стало трудно сосредоточиться на потребностях Жасмин. Внешне все было как прежде — я кормила дочку, меняла подгузники, но делала все это на автомате. Иногда с трудом могла заставить себя встать к ней ночью. Положение складывалось безвыходное. Я понимала, что придется продавать квартиру и переезжать к родителям. Вариант, мягко говоря, неидеальный, но что еще оставалось делать? Мамины ежедневные призывы «не распускаться» и папины рассуждения о том, что «бывает и хуже», и без того действовали на нервы — а если буду выслушивать все это постоянно? Я просто обожала своих родителей, но им, как и мне до этого, за всю жизнь не приходилось переживать никаких серьезных бед и горестей. Они словно плыли по течению тихой, спокойной реки. И снова терзаюсь из-за былых ошибок. Будь у меня больше характера, окажись я сильнее, все сложилось бы по-другому и ничего этого не случилось бы. Но я была слаба и всегда шла по пути наименьшего сопротивления. Покупатель нашелся в первый же день, стоило выставить квартиру на продажу. Им оказался Роберт Брукс. Глава 43 Еще один день прошел в тщетных попытках собрать все известные факты воедино и прийти к какому-то выводу. Бекки ощущала раздражение и досаду. Напасть на след Роберта Брукса так и не удалось, а ведь они испробовали все варианты. Учитывая, что машина осталась возле дома, было очевидно, что Брукс воспользовался каким-то другим транспортным средством. Разумеется, он слишком хитер, чтобы вызывать такси из собственного дома, но на всякий случай они разыскали водителя машины, приехавшей на вызов. Таксист, разумеется, сообщил, что клиент так и не пришел. Бекки поджала губы и скрестила руки на груди. Пока Брукс выигрывал. Она мерила шагами комнату и смотрела на пробковую доску с доказательствами. Похоже, Бекки искала черную кошку в темной комнате. Им было известно, что Роберт снял деньги со всех своих карт, но банкоматы, которыми он воспользовался, располагались в центре Манчестера. Если Роберт до сих пор там, искать его посреди большого города труднее, чем иголку в стоге сена. Еще Бекки беспокоилась за Софи Дункан. Женщина-военный настояла, что никакая охрана и защита ей не требуется, и вообще, Роберта Брукса она не боится. — Еще раз заявится к маме — опомниться не успеет, как я с ним поквитаюсь.