– Жаль, у меня нет времени, чтобы нормально тебя натренировать… – Я выросла в доме с тремя братьями и прекрасно знаю, как ведут себя мальчишки. – Неужели? – Кетон нахмурился. – Ты из деревни, Майя. Мало что знаешь об окружающем мире. Всю свою жизнь ты шила в уголке нашей лавочки. – А остаток жизни буду шить в уголке дворца. Он скривился, будто я лишь подтвердила его точку зрения. – Просто старайся говорить как можно меньше. Не привлекай к себе внимания. – Кетон убрал руки за голову. – Люди видят только то, что хотят видеть. Мудрость в его печальном голосе напомнила мне об отце. – Что ты имеешь в виду? – Именно то, что сказал. Ты шьешь лучше всех в этом мире. Сосредоточься на этой мысли, а не на том, какого ты пола. – Брат поднялся на локти, изучая меня. – Финлей был прав. Со спины ты действительно похожа на парня. А учитывая веснушки, ты не такая бледная, как большинство девушек… Отец слишком много времени позволяет тебе проводить на солнце. – Кто-то же должен собирать шелкопрядов, – раздраженно ответила я. – Ты не особо фигуристая. – Кетон прищурился. – И голос у тебя не мелодичный. Петь ты никогда не умела. Я чуть не швырнула в него одежду от обиды. – Я не пытаюсь стать наложницей! Кетон цокнул языком. – Не морщи нос и старайся не улыбаться. – Вот так? – спросила я, копируя гримасу, с которой он спал. – Уже лучше. – Он отклонился, на губах заиграла легкая улыбка. Но она исчезла так же быстро, как появилась. – Ты уверена, что хочешь этого? Если император узнает… если вообще кто-либо узнает… – Меня убьют, – закончила я за него. – Понимаю. Но это была моя лучшая возможность позаботиться о семье. Мой шанс стать настоящей портнихой, лучшей во всей Аланди. – Это хороший заработок, – твердо произнесла я. – Все деньги я отправлю домой. Кроме того, – выдавила улыбку, – я уже отрезала волосы. Кетон вздохнул. – Не могу поверить, что говорю тебе это, но будь осторожной. – Буду. – Я жду историй о придворных дамах по твоем возвращении, – простодушно сказал брат. – И об императоре Ханюцзине. – Напрягся. – Возможно, ты даже увидишь шаньсэня. – Обещаю, – ласково ответила я. – Вернусь с кучей историй. Я посмотрела на трость, которую купила Кетону, как только он вернулся домой месяц назад. Брат к ней даже не притронулся. Чем она поможет, если он едва мог шевелить ногами? – Возьми ее, – сказал Кетон, наблюдая за мной. Дерево было шероховатым и впивалось в ладонь. И хорошо – немного боли будет напоминать мне, что нужно постоянно быть начеку. – Обещаешь, что постараешься ходить? – спросила я. – Хоть по чуть-чуть каждый день. – Я буду делать по шагу каждый день, пока тебя не будет. Этого было достаточно, чтобы укрепить мою решимость. Я поцеловала его в лоб. – Тогда надеюсь, что я буду отсутствовать очень долго. … Пока отец спал, Кетон просвещал меня, как вести себя по-мужски. Как басовито смеяться, чтобы звук будто вырывался из глубины живота, как довольно кряхтеть после вкусной трапезы, как кривиться после глотка крепкого вина. Научил меня, что не нужно просить прощения за отрыжку, выпускать газы, не скрывая этого, и сплевывать каждый раз, когда кто-то осмеливается оскорбить мою честь. В конце концов, когда Кетон слишком устал, чтобы продолжать урок, я пошла к себе в комнату и начала мерить шагами пол, обдумывая все, что может пойти не так. «Если меня разоблачат, то убьют». «Но Кетон с отцом нуждаются в том, чтобы я это сделала». В глубине души я также знала, что сама нуждаюсь в этой возможности. Если останусь здесь, то стану женой Цалу – женой пекаря, – и мои пальцы забудут, как шить. Посему, откинув сомнения, я собрала все необходимые вещи. Запасную одежду Кетона, свои лучшие нити, вышивальный шелк, шило и иглы, вышитую тесьму, игольницу, мелок, кисти, баночки с краской, блокноты для набросков и перья. Солнце будто спешило поскорее взойти на небосвод, ну, или же мне так казалось. Свет выбелил звездный покров над моей головой. Я наблюдала, как утро медленно крадется по морю, пока не коснулось моей улицы и дома. Все было готово, мои пожитки аккуратно сложены в узелок, закинутый на плечо. Я уверенным шагом – как Кетон однажды – направилась к двери, прихрамывая, чтобы довершить образ, и опираясь на трость для поддержки. – Подожди, – хрипло окликнул меня отец из-за спины. – Подожди! В моей груди набухло чувство вины. – Прости, папа. Он покачал головой. – Я ждал этого. Ты всегда была самой сильной среди нас. – Нет, – тихо ответила я. – Финлей и Сэндо были сильными. – Финлей был храбрым. Сэндо, по-своему, тоже. Но ты, Майя, по-настоящему сильная. Как твоя мать. Ты укрепляешь нашу семью. У меня подкосились колени. – Отец… Одной рукой он схватился за дверь, а другой протянул какой-то тканевый сверток. – Возьми это. Сверток был сделан из столь качественного шелка, что будто таял при касании. Я развязала золотую шнуровку. Внутри оказались… Ножницы. Я недоуменно посмотрела на отца. – Они принадлежали твоей бабушке, – сказал он, вновь заворачивая ножницы, словно их вид причинял ему физическую боль. – Мы с ними никогда не могли сработаться. Они ждали тебя. – Что мне… – Ты поймешь, когда они тебе понадобятся, – перебил мой вопрос отец. Я открыла рот, чтобы попросить его позаботиться о себе и о Кетоне. Но Финлей с Сэндо ушли с такими же прощальными словами и больше не вернулись. Так что я ничего не сказала и просто кивнула. – Майя. – Отец положил руку мне на плечо. В его глазах загорелся огонек, которого я не видела годами. – Будь осторожна. Во дворце… может быть опасно. – Обещаю, папа. – Тогда иди. Покажи им, на что ты способна. Я оперлась на трость и заковыляла к карете, волоча за собой правую ногу. Солнце уже ярко светило в небе, но из-за занятых рук я не могла прикрыть глаза от его сияния. Мое лицо сморщилось. Увидев меня, Лорса хмыкнул. – Кетон Тамарин? – спросил он, рассматривая меня с головы до пят. – Вы с сестрой необычайно похожи. Все мое тело скрутило, как плохо смотанную веревку. Я выдавила из себя басовитый смешок, который больше напоминал кашель. – Надеюсь, это единственное, в чем мы схожи. В конце концов, я умею шить, а она – нет. Евнух согласно что-то крякнул, после чего кинул моему отцу мешочек с цзенями. – Садись в экипаж, – приказал он мне. Кетон прав. Люди видят только то, что хотят видеть.