— Что? — Почему папа настоял на том, чтобы я приехала. Ты и так тут прекрасно справляешься. Я пожимаю плечами, но не выражаю никакого мнения на этот счёт. Я также потрясён решением мистера Дженнингса отправить её со мной. Он ничего не знает обо мне, моём прошлом, и о том, что я сделал. Если бы знал, то никогда не доверил бы мне свою дочь. Скорее всего, он собрал бы горожан с вилами и выгнал бы меня. Поэтому мне нужно держать язык за зубами и не высовываться, дабы сберечь то немногое, чего мне удается достичь. — Я бы убила за тако с жареным зелёным чили, — она поворачивает эти пронзительные голубые глаза ко мне так быстро, что прядь её блестящих чёрных волос падает на лицо. — Ты голоден? Мой живот скручивает от сочетания голода и страха, но я киваю. — Тебе нравится еда коренных американцев? — Никогда не ел её. — Хочешь попробовать? — её лицо озаряется воодушевлением. Я стараюсь держаться подальше от пищи, приготовленной для меня, и придерживаюсь того, что пресно и безопасно, но боюсь, что мой отказ сотрёт с её лица этот взгляд, а мне он вроде как нравится. Я киваю. — Есть отличное место, где мы можем остановиться по пути из города. Раньше я ходила туда при любой возможности, которая предоставлялась, только когда мы с Тревором скрывались в Долине (прим. пер. — Phoenix Valley). Они готовят лучшее… — Кто такой Тревор? — этот вопрос слетает с моих губ, прежде чем я успеваю спохватиться. — Э… на самом деле никто. Коллега. Бывший коллега, — поджимает губы она. Моя кожа внезапно кажется слишком тугой, как только я думаю о том, что она проводит время с этим Тревором. Это безосновательно и совершенно нелепо; красивая женщина, как она, вероятно, проводит время с большим количеством парней. Это не моё дело. Она даёт мне указания, которые ведут нас к крошечной хижине недалеко от шоссе. На вывеске с облупленной ярко-голубой краской читается надпись «THE FRY HOUSE», но F — всего лишь очертание буквы, которой больше здесь нет. А парковка — не что иное, как плоское пятно грязи по соседству с несколькими старыми деревянными скамейками для пикника, разбросанными вокруг этого простенького здания. Ароматные специи наполняют воздух вместе с нотками масла для жарки и сладкого теста. У меня текут слюнки и это не всегда хорошо. — Не пугайся. Выглядит подозрительно, но тут безопасно. Я обещаю, — Шайен поднимает бровь, когда мы направляемся к единственному окну этого здания. — Ты мне доверяешь? Я никому не доверяю. — Не особо. Она хохочет, и я ощущаю этот звук каждой косточкой. — Я закажу обед. А ты найди нам место в тени. Движением руки она прогоняет меня в сторону скамьи для пикника, которая оказывается под тенью большого дерева пало-верде. Я вытираю ладони о джинсы и пытаюсь избавиться от влияния этой женщины, в то время как сижу на поверхности стола с ногами на скамейке. Весёлый звонкий голос Шайен доносится до меня по ветру и мало способствует успокоению моих нервов. Я бегло осматриваю местность для отступления. Четверо мужчин, одетые в покрытую потом и грязью одежду, говорят по-испански и едят так, будто они долго работали на солнце. Похоже, что они едят большие, нестандартнве тако, они воздушные и завёрнуты в жёлтую бумагу. Один из мужчин ловит мой взгляд и изучает меня. Я опускаю глаза и натягиваю кепку, сердце глухо стучит в груди. Независимо от того, сколько проходит времени, я не могу отделаться от навязчивой мысли быть узнанным. Хотя и не похож на того истощённого мальчика, каким был десять лет назад, и это другой город, другое время, другой я. — Не переживай так. Я обещаю, что тебе понравится, — Шайен подходит ко мне с бумажной тарелкой в каждой руке и банками газировки под мышками. Она ставит тарелку мне на колени и усаживается рядом со мной, прежде чем передать мне «Колу». Я рассматриваю жёлтую бумагу, в которую завёрнута пышная булочка и то, что похоже на измельчённое мясо, сыр, сметану и салат. — Что это? Она открывает свою «Колу» и делает большой глоток, причмокивая губами. — Тако, — она показывает на мою тарелку. — Попробуй. Её тарелка стоит на коленках, а длинные тонкие пальцы осторожно разворачивают конец тако, и она подносит его ко рту, кусает и стонет. — О, ничего себе, даже лучше, чем я помню. Я опускаю глаза на своё, гадая, с какого края начать. — Оно тебя не укусит, — говорит она с полным ртом еды. — У меня… у меня было пищевое отравление, когда я был ребёнком. Часто. Она облизывает сметану со своего пальца. — Из-за тако? — Нет, но… — существует очень мало продуктов, которые в какой-то момент не делали бы меня неизлечимо больным. — Я не ем пищу, которую не приготовил сам. Она мычит, и я боюсь взглянуть на неё, потому что она замечает, какой я чудила. Но затем моя тарелка исчезает. Я смотрю, как она разворачивает конец моего тако и откусывает такой же кусок, как от своего, жуёт и проглатывает. — Вот, — она ставит тарелку обратно мне на колени. — Теперь, если мы заболеем, то сделаем это вместе. Мои щёки начинают болеть, прежде чем я понимаю, что улыбаюсь. Она рискует получить пищевое отравление ради меня. Настолько, насколько мысли о проглатывании этой еды достаточно, чтобы мне стало плохо, но я не хочу разочаровать её. Подражая ей, я разворачиваю бумагу и подношу тако ко рту, молясь, чтобы отравление, если случится, настигло меня дома, где я могу быть жалким за закрытыми дверями. — Ну же. Всё в порядке, я обещаю, — она прижимает кончики пальцев к моей руке, направляя еду к губам, и от тепла её прикосновения я ёрзаю на месте. Медленно кладу тако в рот, кусаю и жую. Чувствую, как взрываются мои вкусовые рецепторы. — Вкусно. — Правда, ведь? Моя мама говорила, что Мексика украла тако у её народа. Она говорила, что индейцам Навахо принадлежали все вещи, сделанные из кукурузы, включая тако, хотя, — она поднимает свою еду и рассматривает её, — уверена, что это всё из муки. Её мать была Навахо. Это объясняет отличие цвета её лица от отцовского. — Ты и Коди, вы, ребята, похожи на неё. Она печально улыбается. — Мама говорила, что гены Навахо всегда доминантные. И что мои глаза — случайность. Будто реагируя на вызов, ясные голубые глаза светятся, чтобы подтвердить это. — Они красивые, — я вздыхаю и опускаю взгляд на землю. «Глупый, глупый, глупый». — Я имею в виду, цвет… подходит. — Спасибо, — в её голосе слышна улыбка, но я не осмеливаюсь взглянуть. Ведь она так пристально смотрит на меня, что иногда мне кажется, будто она знает, как часто я думаю об этих глазах. Сколько раз имитировал изгибы её тела в своих рисунках. Небольшие впадины и женственные округлости её фигуры — это шедевры, как игровая площадка для глаз. Я думаю о том, чтобы вырезать её из дерева, мечтаю о том, чтобы использовать её голое тело в качестве холста. Фантазирую о чём-то большем, в чём вряд ли когда-нибудь буду готов признаться. Моё сердце уходит в пятки от такого же чувства беспокойства, как во время нашей первой встречи. Волнение, смешанное с чем-то порочным, с потребностью, которая заставляет пальцы моих ног сжиматься, а кожу наэлектризовываться. Нет, в этом явно нет ничего хорошего. Глава 10 Шайен Каждый кусочек тако, который откусывает Лукас, похож на то, как ребенок впервые открывает для себя мороженое. Сначала он нервничает, потом кусает робко, но охотно, а теперь в экстазе. Он пережевывает каждый кусочек, и трудно не смотреть на яростные мышцы его челюсти, когда они сокращаются и расслабляются под гладкой, загорелой кожей. Я изучаю кончики его волос, которые торчат вокруг кепки, в основном прямые, но с небольшими завитками на затылке. Интересно, они такие же мягкие, как кажется? Его жевание замедляется, и взгляд перемещается на меня. — Что? — Хм? Ничего. — Я отхлебываю свою колу, надеясь спрятать за ней лицо. Он хмурится, но возвращается к своей еде, и я знаю, что он не будет давить на меня. За те несколько часов, что мы проводим вместе, я понимаю, что Лукас никогда не давит и не провоцирует. Он довольствуется тем, что ему приходится делать, больше последователь, чем лидер, предпочитает, чтобы ему говорили, что делать, и если бы не моя попытка поговорить по дороге, Лукас, вероятно, даже не заговорил бы, если бы к нему не обратились. Даже не предполагала, что это может быть привлекательным качеством в мужчине. Всю свою жизнь я окружена властными мужчинами, которые думают, что могут принимать все решения за меня. Черт возьми, я встречалась со своим продюсером. Все, что он когда-либо делал, это говорил мне, что делать, как на работе, так и в наших отношениях. Я не помню времени, когда могла быть с мужчиной без необходимости быть начеку или готовиться к битве из-за чего-то.