Лукас Передав ключи от автомобиля Коди, я жду, пока Шайен достанет из кабины грузовика свою сумку с едой, и ухмыляюсь, когда Коди пытается выхватить ее. Оставляю их спорить, немного обеспокоенный их ссорой. Они вроде бы шутят, но я не могу отделаться от чувства тревоги и напряжения, когда это происходит. Как будто в любой момент один из них решит, что это не смешно, и все перерастет в настоящую драку. Этого я не переживу. Шайен идет за мной по пятам, пока я добираюсь до своего пикапа. Она забирается внутрь, и я завожу двигатель. — Спасибо, что подвозишь домой. Извини, что тебе пришлось это сделать. — Все в порядке. Это по пути. Ее глаза останавливаются на мне, и я заставляю себя сосредоточиться на дороге, потому что взгляд в кристально-голубую глубину может утопить меня. — Дом моего отца находится не по дороге куда-либо. Он в нескольких милях от шоссе, в грязи. — О, я… э… Я живу примерно в пяти милях отсюда. У ручья. Она задыхается и быстро закрывает рот. Не могу больше игнорировать Шайен, и когда глазами нахожу ее, то жалею об этом. Ее лицо бледное, она смотрит прямо на меня. Паника вспыхивает в моей груди. Мой пульс учащается. Руки сжаты в кулаки на руле, пока я пытаюсь выровнять дыхание. — Ты. Она злится. Я не могу принять ее гнев. Без риска потерять сознание. Моя кожа становится горячей и липкой. Зрение расплывается. — Все это время это был ты. — Ее голос теперь мягче, и это помогает моему страху, но лишь немного. О чем она говорит? Вопрос застывает у меня в горле, и темнота мерцает на краю моего сознания. — Он сказал, что один из его парней, я думала… — пораженный вздох срывается с ее губ. — Логично, наверное. Моя нога с трудом нажимает на газ, пока я мчусь по шоссе к повороту, после которого смогу вытащить ее из грузовика. — Мне жаль. — Не уверен в том, что происходит, но мне ясно, что я сделал что-то ужасно неправильное. — Нет. — Она качает головой. — Не будь… — Не злись. Я не хочу тебя расстраивать. — Откуда берутся слова? Они льются инстинктивно. — Ты не расстроил. — Да. Расстроил. Тепло ударяет по моим бицепсам и почти отправляет меня через крышу. Ее длинные тонкие пальцы сжимаются. — Лукас. Послушай меня. Ты не сделал ничего плохого. Это… — она выдохнула. — Ты можешь отвезти меня туда? — Т-т-туда, где я живу? — нервозность взрывается в моем животе, когда я вспоминаю, как она в последний раз приближалась к моему дому. — Я… э… — Он принадлежал моей маме, — шепчет она, и ее рука опускается с моей руки на колени. Должно быть, именно этим вызваны слезы в ту ночь, когда она появилась в ручье. — Твой папа сказал, что я могу жить там в обмен на то, что я его закончу. — Я знаю. Между нами воцарилось молчание. — Я не знал, что это дом твоей мамы. Она грустно улыбается. — Это я тоже знаю. К тому времени, как мы добираемся до дома Нэша, она становится спокойнее, жесткость в ее глазах сменяется пустотой. Я жду в грузовике, чтобы она могла положить тако с жареным хлебом в холодильник, после чего Шайен выходит, держа в руках одноразовый контейнер. Забирается обратно в грузовик, я выезжаю задним ходом с грунтовой дороги и направляюсь к дому. Мы не разговариваем, но, когда в поле зрения появляется крошечный домик, она заметно напрягается. Я останавливаюсь под можжевельником, и ее пальцы дрожат, когда она тянется к ручке двери. Она не ждет и выходит из кабины. Я следую за ней, сохраняя дистанцию, пока девушка медленно движется к передней части дома, но не идет дальше. Чувствую себя незваным гостем. Незваным гостем не только в этом доме, но и в этот момент уединения. Когда она застревает в каком-то воспоминании, где-то между прошлым и настоящим, я понимаю, что мы не такие уж разные. Я знаю, каково это — скорбеть. Мне знакома боль утраты. Моей мамы тоже больше нет. Но в то время как Шайен, похоже, теряет ангела, я освобождаюсь от дьявола. — Я приходила сюда, — говорит она. — Как-то ночью я приходила сюда и… — Знаю, я видел тебя. — Я морщусь и опускаю подбородок, не зная, почему признаюсь, и желая вернуть слова назад. — Ты… видел меня? Я киваю. Происходит сдвиг, легкий хруст гравия под ее ботинками, и я чувствую на себе ее взгляд, но не вижу его. — Всю меня? Это напоминает мне, как в детстве меня допрашивала мама, я знаю, что должен сказать правду, но боюсь последствий. — Было темно, но… — мои плечи прижимаются к ушам, и я шепчу. — Пожалуйста, не злись. — О… — она тихая, задумчивая. Не такую реакцию я жду, и это напоминает мне, что Шайен другая. Не такая, как мама. Я не говорю ей, что сделал со мной вид ее обнаженного тела или какую реакцию вызвал, но шевеление между ног — доказательство того, что воспоминания все еще свежи. — Мне жаль. — Перестань так говорить. — Она издает вздох, полный раздражения. — Это мне нужно извиняться. Я была пьяна и… теперь это твой дом. Я не должна была здесь находиться. Это моя вина. — Я должен был отвернуться. — Мое лицо пылает, и я уверен, что она может это видеть… Я резко вдыхаю, когда она рукой хватает мою. В ее глазах сострадание и понимание. — Все в порядке, Лукас. Наши пальцы переплетены без моего на то разрешения, и это вызывает небольшую улыбку на ее грустном лице. Гордость бьется за моими ребрами. Я рад стереть хотя бы крошечную частичку ее горя. Она протягивает контейнер. — Могу я положить это в твой холодильник, пока оно не испортилось? Я киваю, но боюсь, что это означает, что мне придется отпустить ее руку. Ее теплая, крепкая хватка успокаивает. Утешает. Я не хочу ее потерять. Она двигается и… — О черт! — она прыгает за меня, и ее руки сжимают мою футболку по бокам. — Что это за хрень? — ее рука вылетает вперед, а грудь прижимается к моей спине. Я борюсь со слабостью в коленях от перегрузки ее прикосновений. — Там! Под верандой! Боже мой, это горный лев. Это горный лев? — она цепляется ногтями в мой живот, оттаскивая меня назад. — В грузовике есть оружие? Нам нужно… — Нет. — Упоминание об оружии вырывает меня из тумана ее прикосновений и пьянящего цветочного аромата. — Это собака. — Что? — ее мышцы расслабляются, но хватка на мне крепнет. Этого почти достаточно, чтобы я рассмеялся. — Ты уверен? — Да. — Я кладу свои руки поверх ее на своей талии. — Все в порядке. Насколько я могу судить, она безвредна. — О, хорошо. — Она лбом упирается в мою лопатку и тяжело выдыхает. — Точно. Собака. Я в порядке.