— О, извини, нет. Я на работе, с головой в бумажной волоките. — В основном это правда. — Что ты сказал? — Я сказал, что сделал первый шаг для работы в Лос-Анджелесе! Мое сердце проваливается куда-то в живот, а тело мертвым грузом опускается на стул у письменного стола. — Разве это не удивительно? Они только что позвонили. — Вау… — Это должна была быть я. — Это здорово, Тревор. Я… я действительно рада за тебя. — Я тоже рад за себя! Они хотят, чтобы я представил одну уникальную работу, и, если справлюсь, то меня наймут. Еще больше хороших новостей о том, как Тревор живет жизнью, ради которой я надрывала задницу, в то время как я застряла в жизни, которую ненавижу. — Эта станция ультрасовременная, Шай. Они ищут динамичных людей, увлеченных своим делом и способных придать новый поворот новостным репортажам. Охеренно, Тревор. Почему бы мне не пойти и не сунуть лицо в чан с конским дерьмом, чтобы отпраздновать это событие? — Я имею в виду, точно не знаю, но, думаю, что они могут посчитать твою вспышку в эфире чертовски крутой. Я оживляюсь, его голос внезапно становится ясным и вытесняет все остальное из моих мыслей. — Неужели? — Да, очевидно, один из репортеров, которых они только что наняли, был уволен за то, что порезал шины педофилу во время освещения судебного заседания по делу психопата. Вау, это значит… — Ты хочешь сказать… Думаешь… — Да, я думаю, ты бы им понравилась. Я отправляюсь туда на следующей неделе. Разнюхаю, намекну кое-что, расскажу им о тебе, хорошо? Мое сердце подпрыгивает в груди. — Тревор, спасибо тебе! Правда, большое тебе спасибо. — Конечно, дорогая. Неужели это действительно происходит на самом деле? Реальная возможность вернуться к моей карьере телеведущей, причем в Лос-Анджелесе. Мое волнение быстро проходит, когда я вспоминаю свой предыдущий разговор с Лукасом. Останься. Боже, это единственное слово вырвалось из него с такой тоской, что мне захотелось обнять его и пообещать никогда не уходить. Должна ли я отказаться от всего, ради чего работала, чтобы посмотреть, как пойдут дела с мужчиной, о котором я почти ничего не знаю? Я изучаю небрежный почерк на его заявлении, а затем понимаю, что он не указал среднюю школу или колледж. Неужели он не окончил школу? Я провожу по его имени кончиком пальца. Лукас Мензано. — Кто? Голос Тревора заставляет меня поднять голову, и я зажмуриваю глаза. — О, эм… Извини, просто просматриваю записи сотрудников. Имя, оно показалось мне знакомым. — Да? — Мы знали кого-нибудь в колледже с фамилией Мензано? Несколько секунд он молчит. — Нет, но УНА (Универститет Нортен Аризона) — большой университет. Там мог быть Мензано. Я прикусываю нижнюю губу, размышляя. — Да, имя кажется мне знакомым. Просто не могу понять почему. — Оооо, ты, наверное, думаешь о резне Мензано. Мы были детьми, когда это случилось, но помнишь, мы изучали это на уроке этики общения? Мензано. Резня Мензано. Да, именно там я слышала это. Смотрю на свой стол, пытаясь вспомнить детали тематического исследования. — … профессор, который пукал каждый раз, когда кашлял. — Тревор смеется. — Повтори, что это было? История? — Речь шла об этических решениях в отношении несовершеннолетних, которые совершают смертельные, тяжкие преступления и тому подобное дерьмо. Черт возьми, Шай, ты что, проспала всю лекцию? — Ты можешь просто напомнить мне? Он разочарованно выдыхает. — Парень был несовершеннолетним, лет тринадцати или четырнадцати. Не помню. Мы говорили о том, как они обнародовали его фотографию, но не его имя, а затем обсудили, было ли это этично или нет. Мое дыхание учащается, сердце колотится в груди, и мне трудно глотать. — Да, ребенок, который… — Он убил всю свою семью, Шай. Этот парень был гребаным убийцей. Он застрелил своих братьев, сестру и маму. Потом этот псих покончил с собой или попытался это сделать, но остался жив. Не могу поверить, что ты этого не помнишь. Я облизываю губы. У меня такое чувство, что мои глаза подносят к открытому пламени. — Парень, в конце концов, вышел, какая-то глупая формальность, чертовски страшно думать, что он где-то там, понимаешь? Наша правовая система крупно облажалась. Моя рука дрожит, и у меня кружится голова. — Я… мне очень жаль. Мне нужно идти, Тревор. Я поговорю с тобой… — Подожди… Ты сказала, что в городе есть кто-то с таким именем? Кто-то, кто работает на твоего отца. Ты думаешь, он родственник? Страх пронзает меня насквозь, желание защитить Лукаса становится непреодолимым. — Не-а… Этот парень… эм… это не… — Шай? Ты заикаешься. Черт! Он думает, что я лгу. А я лгу! — Этот парень старше. Он друг моего… папы. Я закусываю губу, надеясь, что Тревор купится на мой небрежный, даже слишком небрежный тон. — Хорошо… Ну, мне, наверное, пора идти. У меня много дел, если я хочу получить эту работу в Лос-Анджелесе. Пожелай мне удачи. — Хорошо, удачи. Калифорния, вот и мы. — Мое сердце болезненно сжимается при этой мысли. Я не подвергаю сомнению свою реакцию, просто вешаю трубку и включаю интернет. Используя поисковую систему, я набираю «Резня Мензано» и навожу стрелку на кнопку поиска. Мой экран заполняется строками поверх строк, все новости десятилетней давности. Я не нажимаю ни на одну из ссылок, а скорее на кнопку, которая выполняет поиск изображений, связанных с историей. У меня есть всего секунда, чтобы подготовиться, и мой экран заполняется фотографиями. Одна из них сразу привлекает мое внимание. Вот он.