И я понимала, что надо бы всю эту романтическую самодеятельность пресечь, чтобы парень не раскатал губу, что у нас в принципе что-то возможно. Он должен понять в конце-то концов, что зря тратит время. Такие мальчики не влюбляются в выпускном классе и на всю жизнь, а скорее разбивают сердца наивным глупышкам, отряхиваются и идут к следующей, кто стоит в очереди. Да и, как бы там ни было, я никогда не смогу забыть, как Ярослав поступил с мамой и какие слова о ней говорил. А даже если и забуду, то моя родительница скорее в лепёшку расшибётся, чем позволит нам быть вместе. А я никогда не пойду против мамы. Ни один мальчик на земле, даже такой крутой, как Басов не стоит слёз родного и любимого мне человека. Так-то! И я уж было хотела подойти к нему и попросить не отправлять мне подобных посланий, но, дальше желаний дело не пошло. Стоило мне увидеть Ярослава в компании своих одноклассников, Серяка и Тимофеева, как я неожиданно для себя оробела, вжалась в стену, а потом и вовсе нагнулась, спрятавшись за кадкой с огромным фикусом. И выхватила часть диалога между ребятами. — Ну как там у тебя успехи, Бас? — Где именно? — На амуре. — Аль Денте, — коротко рубанул Ярослав, и компания скрылась за поворотом, а я только покачала головой и в который раз поразилась зубодробительной уверенности этого парня. Хмыкнула, забрала в гардеробе лёгкую ветровку и припустила прочь из школы, боясь зацепить свою врагиню. Но на крыльце меня всё же тормознули — та самая девочка, что передавала мне конверты, и в руке она держала третий. — Попросили открыть дома. — Спасибо, — кивнула я, забрала послание и сунула его в рюкзак, а затем всю дорогу домой чувствовала, как горит спина. Это жгучее любопытство не давало мне покоя. Но я пообещала себе, что не стану торопить события, и всё-таки продержалась, до скольких было нужно. А зайдя в квартиру, умылась, переоделась, перекусила и только потом, запершись в своей комнате, позволила себе вскрыть третий конверт. Очередная открытка сердечком, а на ней целующиеся мальчик и девочка под звёздным небом. А внутри: «Ты нравишься мне! Нравишься! Очень! Хоть ты в объёмах, как древний мамонт, и страшная, как ядерная война! Твоя Марта, Туша!!! Трепещи...» И куча радостных смайликов. Отшвырнула от себя чёртово сердце и горько расплакалась. Глава 19 – Тяжелая артиллерия Вероника Весь следующий день я брожу по школе, не поднимая глаз от пола. Мне стыдно за себя, за то, что так легко клюнула на глупую разводку. И за то, что распустила слюни, думая, что это дело рук Ярослава. Раскатала губу, глупая! Дома, в окружении стен собственной комнаты мне было более или менее просто принять то, что моя персона в опале и я, в каком-то смысле, понимала своих обидчиков. Эти девочки, которые меня мучают, они просто даже не пытаются встать на моё место. А ведь это всё, что нужно знать агрессору, когда он опускает своё забрало. Если они хотя бы попытались пройти день в моих ботинках, прочувствовали все, в чём я варюсь, попробовали бы на вкус горечь разочарования от жизни и самой себя, то всё прекратилось бы одним днём. Но они никогда так не поступят, потому что им неведомо понятие неудачи. Эти девочки стоят на самом верху иерархической лестницы и считают себя неприкосновенными. И этот факт лепит из них жестоких, лишённых эмпатии, существ, которых капля власти над другим человеком попросту сводит с ума. Но вот я снова в гимназии и на меня давит железобетонной плитой негативное общественное мнение. Прессует. Душит. На большой перемене я снова одна, Дина бегает обедать домой, так как живёт неподалёку. Я же просто сижу и отщипываю по кусочку булку в тарелку, не в силах проглотить ни крошки. Из центра столовой я чувствую, как меня царапают взгляды Басова и жалит внимание Максимовской. Она довольна, что ещё раз втоптала меня в грязь, а мне так отчаянно хочется вернуться в мою старую жизнь. Ах, зачем я вообще мечтала вырваться в «большой мир»? Верно же говорят — бойся своих желаний. А теперь вот — получи, распишись и радуйся со слезами на глазах, дура наивная. Но надолго меня не хватило. Сплетни разнеслись по гимназии как лесной пожар и теперь, наверное, даже ленивый был в курсе, что я на постоянной основе хожу в церковь, а ещё так «двинута» на религии, что пишу стихи во имя Всевышнего. Именно потому, многие ребята проходят мимо меня и, кривляясь, выдают: — Господи спаси, господи помилуй! Иже еси на небесех... Бросаю булку в тарелку и ретируюсь. Потому что, ну невозможно! Отсиживаюсь в читальном зале, а за пять минут до звонка всё-таки выползаю из своего укрытия и направляюсь к кабинету физики. Но, не дойдя до нужной двери всего пару десятков метров, встаю как вкопанная, потому что навстречу мне свиньёй идут Максимовская, Тимченко и Андриянова. На панике не знаю, куда ретироваться. Но всё же просто отхожу к стене и практически вжимаюсь в неё, полируя взглядом собственные ботинки. До тех самых пор, пока в области моего зрения не появляются три пары дорогих лакированных туфель. — Ну что, Туша, продолжим обмен любезностями? Молчу. — Что ты язык в задницу засунула, убогая? Я даже не понимаю, кто именно со мной говорит. Я лишь отгораживаюсь от всего высокими стенами и представляю, что смотрю в окно на бесконечный океан, над которым парят кричащие чайки. Я здесь одна, мне хорошо и больше никого нет. Тычок в плечо. Ещё один прилетает с другой стороны, но я снова не реагирую. По моему воображаемому морю плывёт стая дельфинов. Они мне намного интереснее, чем эти злые девочки. Меня хватают за руку, трясут, что-то требуют, но я не здесь. Пока по щеке не прилетает пощёчина. — Это что ещё такое тут происходит? Молекула ледоколом врезается в наш круг и переводит хмурый взгляд с меня на моих обидчиц и обратно. Вот только отвечать за свои действия они не торопятся. Марта просто криво ухмыляется, сложив руки на груди, а потом рубит прямо преподавателю в лоб: — Вы хотите нас в чём-то обвинить, Марина Максимовна? Но и учитель химии не пасует, а осторожно берёт меня за руку и выговаривает: — Я нет. А вот Истомина может быть другого мнения. — Ну пусть попробует. — Из-за чего всё это, Вероника? Я слышала, как тебя назвали нелицеприятными словами. — Всё нормально, — прохрипела я. Но Молекула не успокоилась и снова накинулась на Максимовскую. — Это из-за лишнего веса? Вы хотите обсудить эту проблему, девочки? — женщина снова перевела внимание на трёх подруг и указала на себя. Да, наш учитель химии не просто так заслужил своё прозвище, она была маленькая и пухленькая как Колобок. Но и это никого не смутило. Реджи хохотнула и язвительно выдала: — А что тут обсуждать? У нас таких проблем нет. — Туше, — надменно приподнимает брови Максимовская и пожимает плечами, а затем просто разворачивается и уходит, уводя за собой и свою стаю гиен. Звенит звонок. Вот только на урок я не попадаю, потому что Молекула тащит меня прямиком к школьному психологу, игнорируя мои возражения и уверения, что всё у меня хорошо и девочки не делали ничего плохого. Но кто бы меня стал слушать, верно? Как итог последующие сорок пять минут урока, на котором я должна была изучать волновые явления, я просидела перед женщиной, которая всеми возможными способами пыталась выудить из меня проблемы, которые меня тревожат. Я упорно молчала. Но не Молекула, которая, уже до конца учебного дня, подняла такой кипишь, что на разговор вызвали аж мою бабушку. А та долго объясняла всем, что не верит, что случилось что-то из ряда вон. Да и вообще, если есть проблема, то только в том, что это я — «вот такая» и «просто не умею общаться с людьми». Учительница химии в эти басни Крылова от моей родственницы не поверила и пошла дальше. Всё-таки позвонила родителям девочек и сообщила о возникшей проблеме, призывая их поговорить со своими дочерями, и усмирить их прыть в стенах гимназии. Но дело всё же дошло до директора, который поручил снять запись с камер наблюдения в том самом коридоре, где произошёл инцидент. Да только на них ничего не было видно. Мы стояли слишком далеко от места съёмки и создавалось впечатление, что я с девочками просто мило шушукаюсь в сторонке. В итоге, дело спустили на тормозах, а Молекуле прилетело по шапке, за то, что подняла бучу там, где не следовало. Дома же я и вовсе получила нагоняй от матери за доставленные неудобства: — Сама виновата! — проорала она. И это было хуже ремня по голой заднице. Уж лучше бы избила, чем вот эти два слова на меня вылила. Потому что я считала, что ни один человек, как бы он ни выглядел и что бы не сделал, не заслуживает, чтобы его пинали как резиновый мячик. — Как хочешь, Вера, но меня в эти дела не вмешивай. В школе — мы никто друг другу. Если меня из-за тебя из гимназии попросят, то я просто голову тебе откручу! Так что, справляйся сама, а если станет невмоготу, то обратись к Богу. Молись, чествуй его, и тебе воздастся. Вот так. Всё по стандартной схеме. А я, глупая, думала, что мама — это моя тяжёлая артиллерия, которая всегда прикроет от вражеского огня. На деле же оказалось, что я сама за себя. Ушла в спальню, всплакнула немного, а через время заметила на экране своего старого кнопочного телефона конвертик. Открыла, а там сообщение: