«Вероника, это Марина Максимовна. Как ты? С тобой всё в порядке? Дай о себе знать, я очень волнуюсь». Как объяснить? Эта забота тронула до глубины души. Не родная мать меня утешать кинулась, а посторонний человек. Вот уж точно — неисповедимы пути Господни. Но отвечать сухим текстом у меня рука не поднялась, да и совестно было платить человеку такой неблагодарностью за его доброту. А потому я нажала нужные кнопки и сделала дозвон, предварительно убедившись, что ещё не слишком поздно для общения. Нормально, ещё терпит. И вслушалась в длинные гудки, а через секунду вылетела в астрал, потому что на том конце провода мне ответила не Молекула, а Он. — Привет, Истома, — его голос в секунду загоняет меня в панику и страх. Перед матерью, которая сотрёт меня в порошок, когда узнаёт, с кем я говорила. — Я же сказала, чтобы ты никогда не звонил мне! — Отбой истерить, малая, — прервал он меня, — это реально номер Марины. Я её нанял на сегодня репетитором, только чтобы с тобой связаться. — Зачем? — Узнал, что ты опять вляпалась. Переживал! — Всё нормально у меня, — упрямо проскрипела я. — Нормально? Истома, ты хоть понимаешь, что после всего этого Максимовская врубит режим «локомотива»? — Так останови её! — простонала я. — Её остановлю, другие подключатся. Думаешь, ты первая попала в эти жернова? — Цена всё та же? — горько усмехнулась я. — По-другому я не смогу помочь, — проскрипел парень, — а открою рот и только сделаю тебе хуже! — Ну прям звезда, — горько прошептала я, — первый парень на деревне... — Да или нет, Истома? — игнорирует он мой сарказм. И это ужас! Потому что, с одной стороны, мне отчаянно хочется согласиться и спрятаться за сильным мужским плечом от всех невзгод, а с другой — слова мамы и её лютая ненависть к этому парню. Кого я выберу? Ответ очевиден. — Не звони сюда больше. Я со всем справлюсь сама. Уверенности в своих словах я не чувствовала, но отчаянно себе кричала: «соберись, тряпка!» Но уже на следующий день я пришла в школу и испытала новый поток негатива в свой адрес. Ещё более колючий и ядовитый, чем прежде. И да, кличка у меня теперь была новая... Крыса. Глава 20 – Тебе тут не место! Вероника Мой главный буллер этой элитной гимназии — Марта Максимовская. Но самый страшный агрессор — это безликая и равнодушная толпа. В моём случае и того хуже, ибо безнаказанность и попустительство единственной в этом обществе власти трансформирует болезненный игнор в глумливое повизгивание, а косые взгляды в насмешливые и полные желчи. А ещё теперь я ловлю тычки от всех, кому не лень. Просто, потому что они могут себе это позволить. Но ещё больше подсыпала перца в и без того жгучий коктейль людского порицания та, что вчера встала на мою защиту. Она думала, что помогает мне, а вышло всё с точностью, да наоборот. Молекула выделила меня своим отношением на фоне остальных учащихся. Перед уроком показательно попросила меня подойти ближе и несколько минут выспрашивала как у меня дела, как вообще настроение, дальше все сорок пять минут после звонка смотрела на меня с приличной долей сожаления, а потом и вовсе попросила задержаться, тем самым провоцируя всех вокруг смотреть на меня как на непотребное нечто. А там уж и перемена прошла за бесконечными и монотонными расспросами, пока в кабинет не стали стекаться ученики из параллельного класса. И Максимовская со своей свитой. — Вот так раз! — громко и визгливо потянула с задней парты Марта, пристально рассматривая свой маникюр, а я вся сжалась до размеров атома. — Жалкое привлечение внимания, — в тон ей усмехнулась Стефания. — Ну так что делать, если больше нечем? — и после этого замечания Регины, девчонки весело рассмеялись. — Марина Максимовна, можно я уже пойду? — ссутулилась я и опустила глаза в пол. — Не бойся их, Вероника. И начни уже говорить о своих сложностях, а иначе я не смогу тебе помочь, — назидательным шёпотом выговаривала мне химичка, но где-то здесь страх окончательно расплющил мои мозги и потрёпанное терпение. — Спасибо, — нервно поправила на плечах я лямки рюкзака, — но вы не помогаете. И больше, пожалуйста, не надо ничего предпринимать. Я очень вас прошу. — Но, Вероника... — Разве вы не видите, что делаете только хуже мне? — едва слышно прошипела я, а затем крутанулась на месте и без разрешения покинула кабинет, оставляя Молекулу потрясённо таращиться мне в спину. В дверях сталкиваюсь с Басовым и Аммо. Ловлю их вопросительные и сканирующие насквозь взгляды, но тут же отвожу глаза. Хватит с меня всей этой «помощи»! Молекула убивает, а эти лишь на словах молодцы-удальцы. Вот только Марта, от излишнего участия Марины Максимовны, разошлась не на шутку и в край попутала берега. Всё свободное от уроков время она кружила вокруг меня словно коршун и, пользуясь моей паникой, выискивала, как бы выгрызть из меня очередной кусок плоти и сожрать. Пока не уничтожит меня полностью. Подножка на следующей перемене. Коварная. Вероломная. Подлая. Исподтишка. Я падаю навзничь и разбиваю себе ещё не зажившие колени, чувствуя, как лопается нежная кожа, а колготки становятся мокрыми и липкими от выступившей из ранок крови. И нет, встать мне тоже не дают. На этот раз нас для отвода глаз обступает целая толпа, чтобы не навлечь на себя гнев учителей, а Регина наступает носком своей туфли мне на пальцы. Сильно. Не давая возможности подняться на ноги. Так я и стою перед всеми этими жестокими, заблудившимися в своей злобе, девочками, в неприглядной позе на четвереньках и отрешённо смотрю, как солёные капли срываются с моих ресниц и разбиваются о мраморный пол. Почти так же, как и я. — Привет, Крыса, — шипит Марта, — а ты чего это встала на задние лапки? Кто позволил эволюционировать, м-м? Ты должна пресмыкаться и ползать перед нами на четвереньках, выпрашивая крошки с нашего стола. Поняла? Молчу. Просто жду, когда же весь этот ужас закончится. И молюсь, впервые в жизни молюсь от всего своего сердца, от всей души, взывая к Богу и прося для себя лишь человеческого отношения. Мне многого не надо, просто снова стать невидимкой среди этой жестокой толпы. Пожалуйста, умоляю! Но мои молитвы, очевидно, затерялись и не дошли до адресата, потому что ничего не прекратилось. Всё тот же закуток тёмного школьного коридора без камер, злобный голос Марты и довольный рокот её прихлебателей. Им весело. Они рады быть полезными. А то, что человека унизили за просто так? Так это ничего. Я ведь всего лишь Крыса... — Нажаловалась, гадина? Нам из-за тебя весь вечер вчера родители мозги сношали. И мы за это, ух, какие злые теперь! Но, знаешь, меня спросили, почему мы тебя травим, убогая. Хочешь знать ответ? Мы тебя травим, потому что хотим травить. Как таракана, понимаешь? И уже неважно, чем именно ты нас раздражаешь. Просто знай — мы превратим твою жизнь в Ад. И никто не спасёт тебя. Никто! Потому что ты — пустое место, а мы — дети сильных мира сего. Теперь ты наша игрушка, девочка для битья. Крыса, которую для забавы мы будем ежедневно кормить отравленным сыром. — Пока ты не сдохнешь, тварь, ибо тебе тут не место! — прошипела Регина, наконец-то убирая ногу с моих пальцев. Дьявольский, злорадный смех резанул барабанные перепонки. Сердце в груди остановилось и впало в какой-то коматоз. Лёгкие с жалобным стоном качали воздух, не справляясь с запредельной дозой адреналина, выброшенной в кровь. Но я лишь села на корточки и, как это ни парадоксально, выдохнула от облегчения. Что ж... В моей жизни было кое-что похуже ненависти этой безразличной мне толпы. Я пережила тот кошмар наяву, справлюсь и сейчас. Встала, отряхнулась и пошла в туалет замывать кровь с колен и стирать с лица следы ненавистных слёз. Я не знаю как, но я должна на суперклей приклеить к своему лицу маску абсолютной отчуждённости. Им нужны мои эмоции? Они их не получат! Но уже в конце учебного дня, стоя в гардеробной, я вновь чуть не расплакалась навзрыд и только нечеловеческими усилиями смогла справиться с тем безумным шквалом отрицательных и разрушительных эмоций, который буквально стёр с лица земли мои отстроенные с нуля защитные стены. И всё потому, что на моей ветровке кто-то алой краской вывел одно-единственное, но уже набившее мне оскомину, слово: «Крыса». И, может быть, всё не было бы так страшно, но на улице сегодня испортилась погода — всего плюс тринадцать, ветрено и дождливо. Но лучше так, идти под холодными каплями промокшей кошкой, чем надеть на себя испорченную ветровку и всему городу показать, что меня унижают, а я ничего не могу с этим поделать. Ничего!